Anne Dar - Обреченные стать пеплом

– Да, конечно, – поджав губы, дружелюбно ответила я.

– Может быть завтра? – сразу же закусила удила старушка.

“Почему бы и нет?”, – подумала я и согласилась.

Уже заходя в лифт я обратила внимание на обратный адрес, указанный на конверте, адресованном Р. Дж. Робинсону. Письмо было прислано из Ирландии, от Флаффи Кэмбелл. Я сразу же попыталась представить, что именно Робину может написать в классическом письме его бывшая девушка из того, что не может сказать по телефону или при помощи мессенджера, но в моём сознании не всплыло ни единого варианта.

Я отдала письмо Робу сразу после ужина, в первый час после его возвращения из футбольного клуба даже не вспомнив о том, что какое-то письмо вообще существует. Отдав его, я отправилась ответить на звонок домофона – кто-то явно ошибся квартирой – а когда вернулась на кухню, чтобы перенести бокалы для вина в гостиную, увидела Робина стоящего возле раковины. Когда я остановилась слева от него, письмо в его руках уже наполовину сгорело.

– Но ты его даже не вскрыл, – слегка обеспокоенно произнесла я, засунув руки в карманы джинс.

– Зачем? – невозмутимо поинтересовался он.

– Не знаю… Вдруг в нём что-то важное?

– Таша, что могло быть важнее нашей с ней любви? Эта любовь была первой для нас обоих, оттого она имела особую ценность. И тем не менее у неё хватило решимости её предать.

– И тем не менее ты всё ещё к ней испытываешь чувства…

– Чувства… – Робин задумчиво выдохнул, наблюдая за тем, как запечатанный конверт догорает в его руках. – Первую любовь невозможно просто взять и выкорчевать из своей души. Тем более такую прочную, продержавшуюся столько лет… Но, как не крути, наша с ней любовь изуродована изменой, и оттого она уже никогда не сможет стать прежней. Я убеждён в том, что нам с Флаффи больше не быть вместе. Это всё равно, что обменять здоровую любовь, которая ещё может случится в наших жизнях, на искалеченную. Неравноценный обмен… – Роб сжато выдохнул. – Да, то, что между нами было – это навсегда, и да, я иногда буду вспоминать об этом с нежностью и болью, но измены Флаффи не отменить. Думаю, встреть я её случайно на улице, и моё сердце ещё несколько суток после этой встречи будет обливаться кровью. Да, я хочу её обнять, хочу стереть её ошибку и навсегда остаться с ней, но подобные ошибки не стираются, и так совпало, что измена или предательство, называй это как хочешь, для меня, пожалуй, единственный проступок, который я не способен простить любимому человеку.

– Зато у тебя всё понятно, – поджала губы я. – Никакой неразберихи. Какой-то отрезок своей жизни ты её любил и всегда будешь любить воспоминания о ней, пусть они и отравлены ядом измены, и, что определённо точно, ты никогда не сможешь перебороть своё неравнодушие к её персоне. Так что, раз ты не хочешь лишать себя нормальной жизни с нормальными отношениями, для вас и вправду лучшим вариантом будет держаться друг от друга подальше. Ты для себя уже всё решил.

Мы немного помолчали, наблюдая за тем, как пепел дотлевает на дне раковины, после чего, не двигаясь с места, Робин вдруг произнёс:

– Я хотя бы признаю́сь в том, что любил Флаффи, как и признаю́сь в том, что это ощущение любви, как фантомная боль после ампутации конечности, навсегда останется в моём сердце. Ты же не можешь признаться даже самой себе в том, что любила Дариана и, не знаю, может быть где-то в глубине души всё ещё испытываешь к нему какие-то чувства.

На несколько секунд я замерла.

Покусав немного нижнюю губу, я наконец дала Робу приглушённый, но чёткий ответ:

– Признать это, всё равно, что потерпеть поражение. А я ненавижу проигрывать.

– Поэтому ты и ненавидишь его. Риордан – твоё личное поражение на всех фронтах. И как я никогда не искореню Флаффи из своей души, так и ты никогда не выкорчеешь Дариана из своей. Эти корни навсегда застряли в нас, и нам остаётся только принять их наличие, смириться и продолжать жить дальше. И когда мы сделаем это – примем и смиримся – мы сможем организовать новую лесопосадку без страха перед тем, что новые деревья не приживутся на старой почве и не распустят свои свежие кроны над омертвевшими корнями… Обязательно распустят.

Я хотела ответить ему хотя бы одним-единственным словом: “обязательно”, – но всё моё существо застыло от шока осознания того, как глубоко меня понимает этот человек. Настолько глубоко, насколько я сама себя никогда не способна была понять.

Мы с Робином встретились на кухне в шесть часов утра: он шорохался в поисках еды, я же, решив, что в дом кто-то пробрался, заглянула на кухню с пустой бутылкой из-под вина в руке. Я услышала неладное внизу в момент, когда возвращалась из туалета, изгнавшего меня из постели в столь раннее утро. Конечно логичнее было бы для начала заглянуть в спальню Робина, чтобы убедиться в том, что на самом деле внизу шумит именно он, но, как я заметила ранее, у меня была паранойя. Мысль о том, что амбалы Риордана взломали квартиру Робина была безумной, и тот факт, что я в неё искренне уверовала хотя бы на одно мгновение, лишний раз доказывал моё расшатанное психическое состояние.

Робин, конечно, посмеялся с бутылки в моей руке, но факт оставался фактом – мы оба проснулись и не прочь были организовать ранний завтрак.

Утро было пасмурное, отчего шесть часов утра никак не отличались от семи часов – ни малейшего просвета на затянутом тучами небе. На приготовление завтрака и сам завтрак ушло сорок пять минут, ещё пятнадцать минут Робин собирался в свой футбольный клуб, но в итоге забыл ключи от автомобиля, и мне пришлось спускаться вниз, чтобы передать их ему у подъезда. Благо я накинула на себя его тёплую ветровку – погода на улице бросала в дрожь даже от секундного соприкосновения с ней.

Миссис Адамс, наблюдавшая из окна подъезда за тем, как я передаю ключи Робину, наверняка сочла бы происходящее идеальной семейной картиной, но так как при передачи ключей я не бросилась на шею Робина и не придушила его страстным поцелуем, едва ли эту картину можно было бы счесть по-настоящему идеальной. Хотя семейной, безусловно, в глазах случайных зрителей она и могла показаться.

На обратном пути, зайдя в подъезд, я столкнулась с семьёй из трёх человек: голубоглазый мужчина среднего телосложения с чёрными, но уже покрывшимися первой проседью волосами; разукрашенная, в одежде состоящей исключительно из ярких цветов, девчонка-подросток с надменно-уставшим выражением лица и несколькими розовыми прядями в пшеничных волосах; мальчик с открытым взглядом-копией отца.

Мужчина поздоровался со мной, и я ответила взаимностью, после чего моё внимание мгновенно перехватила миссис Адамс.

– У меня как раз имеется для Вас отдельный термос с травяным чаем и песочное печенье, – широко распахнув глаза, с надеждой посмотрела на меня женщина.

У меня не было повода отказываться от этого (уже третьего по счёту) приглашения к чаепитию, поэтому я без сопротивлений заняла свободный стул рядом с местом швейцара.

Не успела я принять из рук женщины любезно приготовленный мне ею термос с чаем, как мистер Кембербэтч беспринципно соскочил со стола и уже во второй прыжок запрыгнул мне на колени, настойчиво пытаясь примять меня своими мягкими лапами, чтобы поудобнее улечься на низ моего живота.

– Хах, какой наглый, – усмехнулась миссис Адамс. – Впрочем, говорят, что коты лечат больные места человека. Возможно мистер Кембербэтч просто хочет подлечить тебе конкретно живот, – спокойно перешла на “ты” миссис Адамс. От этого перехода мне стало значительно комфортнее, так как я годилась своей собеседнице минимум во внучки.

– Едва ли, – попыталась как можно более невозмутимо солгать я. – Я абсолютно здорова, – сказав это, я сразу же решила перевести внимание женщины с себя на других персонажей. – Кто были эти люди? – кивнула в сторону вышедшего из подъезда семейства я.

– Оу, это семейство Докер, они ваши соседи – живут как раз под вашей квартирой, – тот факт, что миссис Адамс сделала упор на то, что это “наши” соседи и живут они именно под “нашей” квартирой, окончательно убедил меня в том, что эта женщина не сомневается в моих с Робином “отношениях”. – Мистеру Бруно, должно быть, тяжело приходится с двумя детьми. Да и какому сорокалетнему мужчине будет легко присматривать за пятнадцатилетним подростком, тем более девочкой, и шустрым девятилетним мальчишкой в придачу? Его жена Сьюзен была на год младше мистера Бруно и умерла от несчастного случая три года назад.

– Печально, – только и смогла выдавить я, мысленно отметив, что чай в моём термосе действительно вкусный.

– Ой, но ты ведь совершенно ничего еще не знаешь об этом доме и его жителях! – довольно воскликнула миссис Адамс, явно жаждущая рассказать мне всё и сразу. – Только если тебе не рассказал мистер Робинсон…

– Нет, он ничего мне не рассказывал… – не успела я договорить эти слова, как миссис Адамс просияла.

– Тогда я расскажу тебе всё! – с этими словами женщина вдохновлённо поправила палантин на своих плечах. – В нашем доме три подъезда и всего двадцать четыре квартиры, по две на каждом этаже, за исключением последнего, пятого, который является придаточным к четвертому. На первых этажах расположены двухкомнатные квартиры, на втором и третьем этажах трёхкомнатные, четвёртый же этаж совмещён с пятым и в сумме такие квартиры, с учётом столовых, значатся как двухэтажные пятикомнатные квартиры, хотя я бы ещё учла и стеклянные галереи на пятом этаже угловых квартир, таких, как квартира мистера Робинсона. Кстати, только в этих квартирах есть собственные камины с дымоходом. Наличием двухъярусных квартир может похвастаться далеко не каждый дом, – эти слова, пожалуй, как нельзя лучше подчёркивали любовь миссис Адамс к дому, о котором она мне рассказывала с таким фанатичным удовольствием. – Я даже больше скажу – двухъярусные квартиры в домах с таким возрастом можно назвать настоящей редкостью, ведь в те годы, когда был возведён конкретно этот дом, в Лондоне застройки как таковой не велось. Так что да, я с гордостью могу сказать, что наш дом – редкость! – наконец подытожила свою хвалу дому миссис Адамс и, вновь поправив сползающий с её плеч палантин, сразу же продолжила. – В первом и втором подъездах все квартиры забиты доверху. Только подумай – в первом подъезде на восемь квартир приходится тридцать два человека, из них шестнадцать детей, а во втором подъезде на те же восемь квартир приходится целых пятьдесят человек, из них двадцать семь детей.

– А с нашим подъездом что? – попыталась поддержать беседу я, делая очередной глоток горячего чая.

– Доброе утро, – миссис Адамс кивнула головой в сторону выходящих из подъезда парня и девушки, и я повторила за ней, получив в ответ от выходящей молодой парочки скупой кивок. Когда они наконец вышли, миссис Адамс продолжила, махнув рукой. – У нас в подъезде всё намного скучнее. На первом этаже живу я и мистер Кембербэтч.

– Вы здесь живёте? – удивлённо округлила глаза я.

– С момента постройки этого самого дома, – довольно улыбнулась женщина и добавила. – Ровно двадцать четыре года. Что же касается мистера Кембербэтча – он появился здесь на десять лет позже.

– Мистеру Кембербэтчу целых четырнадцать лет? – вновь удивилась я, погладив кота по голове.

– Ох, не этому мистеру Кембербэтчу, – засмеялась в ответ миссис Адамс, прикрыв свой небольшой ротик ладонью. – Я говорю о моём соседе по лестничной площадке. Этого красавца, – она вновь посмотрела на кота, – четыре года назад ещё крохой подарил мне мистер Кембербэтч, в честь него я и назвала котёнка. Мистер-художник нашёл его в картонной коробке в каком-то закоулке. Многоуважаемый мистер Кембербэтч не мог его оставить себе, поэтому практически сразу уговорил меня забрать котёнка, а уже спустя неделю выяснилось, что эта непонятная кроха никто иной, как породистый британский короткошерстный красавец. Я даже ДНК-тест сделала, чтобы подтвердить его чистокровие. Два года назад мы с ним участвовали в выставке породистых котов, там он и получил эту достойную медаль, – миссис Адамс ткнула указательным пальцем на медаль, красующуюся на груди кота, но он никак не отреагировал на этот жест своей хозяйки. Стопроцентный игнор.

Я продолжала гладить кота по спине, пока он сосредоточенно вибрировал на моём животе.

– Значит, ему четыре года. По человеческим меркам, он тридцатидвухлетний мужчина в самом расцвете своих сил, – заметила я.

– И это правда. От него ежегодно такие милейшие котята рождаются! В доме напротив у одной милой мисс есть прелестная британская кошечка, которая уже третий год приносит по пять котят от мистера Кембербэтча.

– Значит, на первом этаже живёте Вы и сразу два мистера Кембербэтча: художник и кот, – решила подтолкнуть к продолжению темы я.

– Именно, но мистер Кембербэтч, который художник, здесь бывает очень редко. Он ведёт кочевнический образ жизни. В течении года он путешествует по побережью Северного моря в поисках вдохновения, останавливается у старых друзей и знакомых, иногда тёплые летние ночи проводит под открытым небом, – мечтательно улыбнулась одним лишь краешком губ женщина. – Думаю, поэтому к своим шестидесяти пяти мистер Кембербэтч так и не обзавёлся семьёй… – миссис Адамс словно на секунду задумалась, но вдруг резко продолжила свой рассказ о соседе. – Здесь он бывает редко, наездами. Квартира ему досталась от старшего брата, умершего бездетным. Мистер Кембербэтч до сих пор ему очень благодарен за столь щедрый подарок, ведь его брат мог завещать свою квартиру достаточно обеспеченной младшей сестре, у которой на тот момент уже было трое детей и четверо внуков, и тогда бы у мистера Кембербэтча до сих пор не было бы собственной крыши над головой. Но его брат был мудрым человеком и уходя в мир иной не оставил своего художника на произвол судьбы… – миссис Адамс перевела дыхание. – Что же касается второго этажа в этом подъезде – он пустует. Две трёхкомнатные квартиры, расположенные на нём, принадлежат семье Брадберри. Пару лет назад глава семьи серьёзно разбогател и на фоне этого события перевёз всю свою семью в Западную Америку, где и начал процветать его бизнес. Мистер и миссис Брадберри, вместе со своими совершеннолетними сыновьями, совсем забыли об этих квартирах. Сдавать их, будучи за океаном, им неудобно, продавать же они их почему-то не захотели, вот и пустуют эти квадратные метры уже второй год к ряду. На третьем этаже живёт мистер Докер с детьми, о них я уже успела рассказать, а рядом с ними квартиру посуточно сдаёт одна молодая мисс, которой эта квартира досталась по наследству от бабки по отцовской линии. В основном эту квартиру снимают молодые парочки, иногда на сутки, иногда на неделю, реже на подольше, – миссис Адамс повела плечами, и по этому её телодвижению можно было судить, что женщине не очень нравится мысль о том, что в её доме есть квартира, в которой, хотя это только предположительно, но могут устраиваться оргии. – Зато постоянно новые лица мелькают, – вдруг улыбнулась женщина, что могло характеризовать её как оптимистку. – Выше у нас находятся последнии две квартиры, одна из которых принадлежит известному нам обеим мистеру Робину Робинсону. Он купил эту квартиру незадолго перед Рождеством, но сделал ремонт, обставил её и стал появляться здесь только с апреля, так что футбольные фанаты и папарацци ещё не успели пронюхать о его новом месте жительства, а даже если бы и пронюхали, я смогла бы обеспечить мистеру Робинсону спокойное проживание в этом доме, – с гордо поднятой головой уверила меня женщина. – Прежде в квартире мистера Робинсона жила очень интересная и светлая семья: мистер и миссис Калхоун были архитекторами, их дочь выбрала стезю скульптора, а сын стал виртуозным скрипачом – он уже три года как играет в Королевском оперном театре. Постарев, мистер и миссис Калхоун решили продать ставшую слишком большой для них квартиру и после её успешной продажи переехали в деревушку, расположенную где-то в Уэльсе у Бристольского залива. Собственно у них мистер Робинсон квартиру и купил. Что же касается второй квартиры на вашей лестничной площадке, у неё история посложнее. В разное время в ней проживало пять семей и все они были многодетными, но последняя семья превзошла всех своих предшественниц. Это было очень дружное семейство мигрантов-шведов, хотя их мужчины и казались немногим грубее наших, британских. Они прожили в этой квартире дольше всех – целых десять лет – но не этим они были удивительны. Фредрикссоны были очень большой семьёй. Я до сих пор не понимаю, как могло умещаться, пусть даже в двухъярусной квартире с тремя спальнями, целых двенадцать человек. Самому старшему члену их семьи было пятьдесят пять, самому же младшему десять лет. Особенно мне нравился их средний сын Бьёрн. В свои девятнадцать он выглядел более мужественным, чем многие тридцатилетние мужчины. Очень красивый и, не смотря на всю свою внешнюю суровость, добрый мальчик… В начале лета вся семья, за исключением Бьёрна, успешно поступившего и теперь учащегося в Кембридже, решила вернуться на родину в Швецию. Тогда же квартира опустела, но её до сих пор не выставили на продажу, так что её судьба всё ещё “подвешена в воздухе”…