Я ухмыльнулась, ещё раз посмотрела на собеседника, потом на самолётик в своей руке, одно крыло которого улыбалось мне его улыбкой, и плавно пустила лёгкую бумажную конструкцию перед собой.

Мы помолчали ещё полминуты.

– Ну что, полегчало? – спокойным тоном поинтересовался Робин.

– Если честно, ничего не почувствовала, – с озорной улыбкой посмотрела на собеседника я.

– Тогда, могу предложить тебе кое-кого повесомее меня, – не ответив на мою улыбку улыбкой, произнёс с сосредоточенным выражением лица Робин, начав листать плотный журнал в своих руках. Не прошло и десяти секунд, когда он нашёл то, что искал. – Вот, – он протянул мне журнал и, как только я его взяла и прежде чем успела изучить его содержимое, добавил. – Можешь попробовать отпустить, вдруг полегчает? Но, только если ты этого хочешь.

Я опустила всё ещё улыбающийся взгляд в журнал и замерла. С глянцевой страницы на меня смотрел идеальный портрет Дариана Риордана, “потомственного миллиардера”, как гласила колонка слева от фото. Моя улыбка словно подверглась шоковой заморозке, поэтому рассыпалась лишь спустя несколько секунд.

Робин внимательно наблюдал за мной, но я этого не осознавала. Помедлив ещё несколько секунд, я, тяжело выдохнув, запрокинула голову и захлопнула журнал, но поняла, что машинально заложила страницу с Дарианом указательным пальцем. Как только я это осознала, я сразу же раскрыла журнал повторно и, не сомневаясь ни секунды, аккуратно вырвала портрет Риордана. Присев на корточки, я положила журнал на бетонный пол и начала делать из его заветной страницы самолётик, списывая лёгкую дрожь в руках на ночную прохладу. Когда дело было сделано, я поднялась и подошла к краю балкона, чтобы как можно дальше за его пределы протянуть свою руку. Как только самолётик высвободился из моих сжатых пальцев, мой взгляд упал на огромный, до боли знакомый сине-голубой глаз, пронзительно заглянувший в этот миг в мою душу. В сердце мгновенно кольнуло, и я поняла, что легче, возможно, мне когда-нибудь и станет, но точно не сегодня.

Самолётик, с самого начала отказавшийся лететь по ровной траектории, пару раз неуклюже накренился и, подхваченный вихрем неожиданно поднявшегося ветра, сорвался вниз. Я обернулась и с неловкой улыбкой посмотрела на Робина, который, как оказалось, всё это время внимательно наблюдал за моими движениями.

– Я ведь говорила, что я хреново делаю самолётики, – пожала плечами я.

– Что ж, пожалуй нам всё-таки станет легче, пусть даже и не сегодня, – невозмутимо ответил Роб.

Как же всё-таки странно, когда тебя видят насквозь, и когда ты сам способен увидеть кого-то сквозь кожу. Что ж, если бы я верила в существование родственных душ, тогда, пожалуй, я бы поверила в то, что душа Робина Робинсона может являться таковой для меня.

Но я в подобное не верила.

Глава 10.

Меня разбудила жуткая боль внизу живота. Неожиданно повисшая беспросветная серость за окном накрапывала мелким, но густым дождём, настенные часы показывали восемь часов утра. Отдышавшись, я попыталась поднять правую ногу, но резкая боль, мгновенно разрезавшая низ моего живота вдоль, заставила меня вскрикнуть и замереть. Подождав ещё несколько секунд, я, не переставая учащённо дышать и морщиться от режущей боли, сбросила с себя тонкое одеяло и оцепенела, поняв, что лежу в растекающейся по простыне луже крови. Несколько раз подряд нажав на кнопку вызова медсестры, я едва сдерживала подступившие к глазам слёзы боли и страха. Я не понимала, что со мной происходит, но мне достаточно быстро объяснили.


В течении дня я трижды подвергалась обработке обезболивающими через капельницу, дважды пила огромные розовые таблетки, ровно двадцать три раза, не смотря на отдающуюся в пятках боль, ходила в туалет, чтобы менять насквозь мокрые прокладки, по размерам больше напоминающие памперсы. Ещё никогда в жизни у меня не было столь мучительной менструации, но, судя по неоднозначным выражениям моего лечащего доктора, я начала подозревать, что подобное теперь будет случаться со мной чаще, чем мне того хотелось бы.

К концу дня, окончательно обессилев от притуплённой обезболивающими боли, я, в очередной раз вернувшись из туалета, зарылась под одеяло и, в позе зародыша, держась за живот, постаралась заснуть, но мысли о сегодняшнем приходе родителей и воспоминания о вчерашнем посещении Пандоры, Генри и Руперта, крутились в моей голове с такой скоростью, что следующие десять минут мне пришлось жмуриться изо всех сил, чтобы поскорее выпроводить своих родственников из палаты своих мыслей. И, кажется, у меня это в итоге получилось. Во всяком случае, в какой-то момент я перестала думать о них, в моей голове вдруг наступила глухая тишина, а перед глазами мелкими крапинками зарябила темнота…

Тот факт, что я плачу, я осознала не сразу, но как только осознала, поняла, что не могу остановиться, да и остановить себя я, в итоге, так и не попыталась.

Не знаю, как долго я проплакала, но это длилось точно не меньше пятнадцати минут, как вдруг моего плеча кто-то коснулся. Я замерла и ещё не успела подумать о том, кто бы это мог быть – наверняка бы пришла к выводу, что это Бетти или какая-нибудь другая медсестра – как вдруг где-то совсем рядом над моей головой раздался знакомый, успокаивающий мужской голос:

– Таша, ты чего?

– Ничего, – сквозь заложенный нос отозвалась я.

– А можно мне твоего “ничего” хотя бы половину?

Помедлив секунду, я высунула заплаканное лицо из-под одеяла. В палате было темно, но моим глазам хватало света, проникающего сюда из-за приоткрытой входной двери и с улицы, густо освещённой фонарями, чтобы рассмотреть мельчайшие подробности красивого и обеспокоенного лица Робина. Он присел передо мной на корточки, и мне было достаточно всего лишь протянуть вперёд руку, чтобы дотронуться его белоснежной кожи, всегда казавшейся мне холодной, словно утренний иней или мрамор…

– У меня болезненная менструация после операции… – глухо произнесла я, продолжая неподвижно лежать в позе эмбриона.

– Поэтому ты плачешь? – бархатным тоном, ни на миг не раздражающим мой чувствительный в этот момент слух, спросил он, явно осознавая, что причина моих слёз в другом.

Прежде, чем дать ответ, я попыталась хотя бы постараться обуздать свои слёзы.

– Я была беременна… От Дариана… Срок был совсем маленьким… После случившегося ребёнок не выжил… Произошёл выкидыш и теперь… Я больше никогда не смогу родить… – мой голос , всё это время предательски дрожащий, задрожал ещё более беспощадно. – Никогда… – слёзы градом хлынули из моих глаз.

Я ещё никогда не проговаривала вслух факты последствий, произошедших со мной после этой злосчастной аварии, и теперь, проговорив это, я вдруг ощутила невероятную, пульсирующую боль в районе пустоты – там когда-то давным-давно находилось моё сердце.

– Ох, Таша, – Робин вдруг начал гладить меня по голове, пока я вытирала лицо промокшим одеялом. – Что он сказал?

– Кто? – непонимающе спросила я, хлюпая носом.

– Дариан. Узнав об этом, что он тебе сказал?

– Ничего, – поморщилась от душевной боли я. – Он ничего мне не сказал, – я уже не плакала, я начинала рыдать.

– Ох, Таша… – повторился Роб.

Ещё несколько секунд он гладил меня по голове, как вдруг поднялся и неожиданно забрался на мою койку. Я позволила ему взять себя под руку и, как только прислонилась к его груди и ощутила щекой тепло, спрятанное под его рубашкой, мне вдруг стало легче. Во всяком случае я перестала рыдать: слёзы, не приправленные ни граммом эмоций, просто продолжали катиться из моих глаз.

Он гладил меня по голове всю ночь и, в итоге, уже к концу первого получаса я успокоилась, и вскоре смогла заснуть. Утром, около шести часов, я проснулась с целью посетить туалет. Когда я вернулась, Робин уже стоял у моей койки со стаканом воды и большой розовой таблеткой в руках. Всё проглотив, я повторно заснула, а когда проснулась, так и не смогла вспомнить, был ли Робин рядом, когда я засыпала, или ушёл прежде, чем я погрузилась в сон.


Доктор Аддерли пришёл в гости, хотя работал в другом отделении. Это было слишком любезно с его стороны, так что я изо всех сил улыбалась ему сквозь режущую боль внизу живота, лишь бы он только не подумал, что я не оценила того, что он, не смотря на все мои препинания с ним на протяжении всей коммы Хьюи, всё же примчался ко мне, как только узнал о моей беде. Это было действительно трогательно, особенно на фоне его серьёзного тона и не менее серьёзного выражения лица. Зря, наверное, я спросила у него, как поживает его семья, так как едва ли я хотела узнать о том, что его жена недавно родила ему дочь. В очередной раз почувствовав странный укол под рёбрами, я осознала, что теперь так будет всегда. Не важно, родит ли моя любимая сестра или неизвестная мне женщина с соседнего двора, главное, что это буду не я.

Осознав, что моё и без того жалкое существование теперь ещё и обременено неосознанным, и совершенно неконтролируемым чувством белой зависти, я, как только доктор Аддерли ушёл, в который раз сжалась под одеялом в сморщенный комок боли.

Шёл второй день моей болезненной менструации, ежесекундно напоминающий мне о моей внезапно приобретённой ущербности. Оставалось подождать ещё чуть-чуть, и станет легче. Определённо станет. Так вновь наступившей ночью говорил мне Робин, четыре часа просидевший у моей койки, до тех пор, пока я, проснувшись в половину четвёртого от зова мочевого пузыря, не отправила его спать.

Я верила Робину, хотя и не была уверена в том, что он это осознавал. И если он говорил мне, что скоро мне станет легче – я ни на секунду не подвергала сомнению это его заключение. Значит, действительно станет. Значит, действительно скоро. Иначе не может и быть. Ведь так говорил мне Робин.

Глава 11.

Менструация закончилась спустя трое суток, а вместе с ней прекратились и боли. Все три ночи Роб приходил ко мне и проводил со мной несколько часов, пока я не начинала его прогонять, но лишь потому, что желала, чтобы он выспался, а не потому, что действительно желала, чтобы он ушёл. Он по прежнему приходил по ночам, не желая сталкиваться с моими родственниками, и я, сама того не понимая, с какого-то момента начала ожидать скорейшего наступления ночи. Сегодня, после трёх ночей безвылазно проведённых в постели, я планировала уговорить Робина на маленькую диверсию и прогуляться с ним не на нашем этаже, а этажом ниже, поэтому сегодня я особенно сильно ожидала его прихода.

Часы показывали десять часов – слишком рано для Робина, но, услышав звук открывающейся двери, я почему-то ни на секунду не усомнилась в том, что это пришёл именно он. Прежде, чем он успел войти в палату, минув короткий коридорчик, я, улыбаясь, оторвала взгляд от новостной колонки Лондонского журнала моды:

– Ты как раз вовремя… – заулыбалась я, но вдруг, подняв взгляд, осознала свою ошибку.

Это был не Робин. Это был Дариан. Моя улыбка моментально рассыпалась в прах.

– Кого-то ожидаешь? – невозмутимо поинтересовался он, продолжая приближаться к моей койке. В руках у него был бумажный белый пакет, из которого торчали свежие фрукты, на него я и перебросила свой взгляд, чтобы не смотреть на нежданного гостя. – Явно не меня. Насколько я помню, я всегда появлялся на твоём горизонте в самый неподходящий момент… Так кого ты ждёшь? – поставив пакет на тумбочку, Дариан сел на стул справа от койки и невозмутимо посмотрел мне прямо в лицо.

– Чем был занят? – сдвинув брови, я перевела взгляд на свои сцепленные пальцы рук.

– Да так… Были дела…

Это было неожиданно, но Дариан явно не хотел отвечать на мой вопрос не меньше, чем я на его. Именно поэтому моё внимание на этом, казалось бы незначительном, вопросе и зациклилось. Так чем же он был занят?..

Дариан достаточно быстро вернул меня в реальность.

– Как себя чувствуешь? – продолжил совершенно невозмутимым тоном он, но я вдруг поняла, что совершенно не представляю, как поддерживать с ним разговор.

– Нормально, – скупо выдавила я, машинально отведя взгляд в сторону.

На несколько секунд я задумалась над тем, что бы я могла ему ещё сказать, но достаточно быстро поняла, что на самом деле мне больше нечего добавить.

– Говорят, у тебя была болезненная менструация, – немного помолчав, вдруг решил продолжать Дариан.

Точно, он ведь не знал об этом… Ему об этом рассказали. Так где он был, когда меня разрывало от боли? Где была я или, например, Робин, я знала, но где был он?.. Я сжала зубы крепче.

– Ничего сверхъестественного, – с трудом пересилив себя, наконец выдавила я.

Наступила тишина.

Мы промолчали пару минут, и всё это время, пока я смотрела в одну точку своих скрещённых пальцев рук, Дариан внимательно рассматривал моё сосредоточенное лицо. Я готова была промолчать так целый час, если бы это помогло мне выпроводить его, но, по всей видимости, к этому не был готов Дариан.