И ее папа тоже всегда был здесь. Этим летом он научил ее стрелять из лука и вязать морские узлы. Порция, конечно, не собиралась жить на корабле, но эти знания могли пригодиться, если она вдруг окажется на необитаемом острове. Она предпочитала все планировать заранее. Мама говорила, что она унаследовала это от своей бабушки-герцогини.

Ну а сегодня Порция собрала труппу из восьми человек (все те дети, которые уже умели говорить), чтобы поставить пьесу, сочиненную ею самой. Это была очень патриотическая пьеса, в которой королева (в ее собственном исполнении) расправляется с коварными пиратами (в исполнении мальчишек) при помощи своей сестры, с которой они – так уж оказалось – были двойняшками. Но так или иначе, Порция была на целых одиннадцать минут старше Эмили и считала, что эти одиннадцать минут имели большое значение.

Для просмотра пьесы все родители собрались во дворе. Четыре мамы сидели рядышком в своих ярких летних платьях и не переставали смеяться. Папа Порции, прислонившись к стене, разговаривал со своим отцом, который раньше был пиратом, а потом стал графом. Еще здесь было много шампанского.

Порция призвала зрителей к вниманию, но те какое-то время не могли угомониться, пока ее отец их не приструнил.

Пьеса начиналась появлением Эдмонда, который в свои два с половиной года был толстым, как хомяк, и ходил, переваливаясь с боку на бок. Порция понимала, что причиной тому служили его подгузники, но тем не менее ее радовало, что он приходился ей кузеном, а не родным братом. Эдмонд должен был начать мятеж, выстрелив в королеву из лука, но настоящее оружие ему, конечно же, доверить не могли. Поэтому он просто швырнул в нее ветку, которую тут же подобрал и передал своей маме.

Порции пришлось объяснять произошедшее: это была попытка покушения на монаршую особу, после чего был атакован Королевский флот, который довольно умело изображала Эмили. Но вообще не так-то легко быть драматургом и режиссером, если твои актеры не способны запомнить свои слова и не умеют толком стрелять из лука. Порция то и дело давала пояснения, потому что зрители очень часто не могли вникнуть в суть происходящего.

Когда спектакль достиг середины, ее отец отделился от стены, подошел к ее матери, приподнял ту со стула, уселся сам, а ее разместил у себя на коленях. Она положила голову ему на плечо.

Папа с мамой были без ума друг от друга – они целовались каждый раз, когда думали, что их никто не видит. И если кто-то заставал их за этим делом, то папа смеялся и говорил, что его жена спасла ему жизнь. И рассказывал либо о кувшине с водой, которую она вылила ему на голову, либо о том времени, когда он служил на флоте. Подробности не имели большого значения, все папы рассказывают что-то подобное.

– Ну, идите, – скомандовала Порция шайке пиратов, вооруженных деревянными кинжалами, зажатыми в зубах, каковые у них имелись не в полном комплекте. У кузена Седрика отсутствовали почти все передние. – Сейчас ваш выход. Вы должны бегать и кричать, но не забывайте – как только Эмили наставит на вас ружье, вы должны упасть и притвориться мертвыми.

К некоторой досаде пираты умирали слишком долго, особенно Седрик. В конце концов Порция на него шикнула, он перестал дергаться, и она, поправив корону, поставила ногу ему на грудь и прокричала троекратное «Ура!». Эмили тем временем скакала вокруг, размахивая своим мечом.

Все зрители с энтузиазмом аплодировали, несмотря на то что Эмили позабыла несколько строк из своей триумфальной речи, что тоже немало раздосадовало Порцию. Эту речь она написала ямбическим пентаметром (как у Шекспира, чье творчество они изучали нынешней весной), а это было не так-то легко.

Вообще Порция собиралась со временем стать писательницей и считала, что на данной стезе стихотворные навыки всегда пригодятся.

Уже вечером в детской она сказала Эмили, что той следовало бы быть более старательной.

– Ты просто деспот, – отозвалась сестра, оторвавшись от своей книжки и слегка нахмурясь.

– Я просвещенный деспот, – парировала Порция. Она лишь недавно узнала о подобном определении, и оно ей в общем-то нравилось. – Как ты думаешь, почему все наши папы засмеялись, когда Седрик сказал, что он воитель? На мой взгляд, в той сцене не было ничего смешного.

– Да они были пьяными… Нянюшка так сказала.

– Наш папа не был пьяным!

– Папа, может, и не был, – пожала плечами Эмили. – А наши дядюшки были. И дедушка, наверно, тоже.

– Который?

– Который герцог… Он хохотал больше всех, а потом поцеловал бабушку-герцогиню в ухо, я видела… Герцогам не подобает так себя вести.

– Он никогда не ведет себя так, как подобает герцогу, – сказала Порция. – А если посмотреть на его портрет, который написала мама… тот, что висит в Национальной галерее… то он больше похож на разбойника, чем на герцога.

– Как ты думаешь, они еще занимаются этим самым? – Эмили сделала неопределенный жест рукой.

Порция слегка нахмурилась. Они обе совсем недавно узнали об «этом самом» от юной прачки. Тема вызывала немалое любопытство, но что касается их бабушек и дедушек… вряд ли столь пожилые люди могли заниматься подобным делом.

– Конечно же, нет! – полушепотом ответила Порция. – И поменьше болтай об этом. Если Нянюшка услышит, у нас будут неприятности.

– Похоже, дедушка просто обожает целовать бабушку, – заметила Эмили.

Порция уже не раз размышляла о данной стороне жизни. Прачка вполне доходчиво объяснила им, каким образом муж с женой соединяются друг с другом словно детальки пазла, потом начинают целоваться, и в результате получаются дети. Подобные действия казались не очень-то соответствующими достоинству и благородству, и Порция полагала, что их родители занимались этим лишь несколько раз.

Но она не могла представить, чтобы такими вещами занимались герцог и герцогиня… Хотя когда те были моложе, это у них, конечно же, случалось.

– Возможно, наши другие бабушка и дедушка… – проговорила Порция. – Тот дедушка, который граф… Они… – Она замялась, не зная, как выразить свою мысль.

– Они просто обожают друг друга, – сказала Эмили. – Как ты думаешь, мы будем этим заниматься, когда станем такими же старыми, как они? Дедушке-герцогу к тому времени будет уже лет сто. У него уже столько седых волос.

– Не говори глупостей, – отозвалась Порция. – Он мне, кстати, как-то сказал, что бабушка дурманит его.

– Как это?

– Ну, то есть усыпляет, – пояснила Порция. – А когда человек спит, он не может целоваться и… делать все остальное.

Она всегда знала ответы на многие подобные вопросы… Что совсем неудивительно, ведь она была старше. Однако сейчас ей больше не хотелось о чем-либо разговаривать, поэтому она распахнула окно, легла животом на подоконник и вдохнула прохладный вечерний воздух. Тут и там проносились летучие мыши, словно выплетая в небе невидимые кружева.

Любимый отцовский конь Дедал, снова улизнувший из конюшни, щипал траву под кровом свисающих ивовых ветвей. Там он, наверное, и проспит всю ночь. Никто не беспокоился о том, что Дедал может сбежать, потому что он был старым, толстым и очень милым. Все дети совершали свою первую поездку верхом именно на его спине.

Внизу у озера Порция заметила светло-зеленое материнское платье. Та, конечно же, была с отцом, и между тем как Порция наблюдала за ними, он привлек ее к себе и заключил в объятия. Они наверняка целовались, хотя на расстоянии этого не было ясно видно. Их тела так тесно соприкасались, что они казались одним человеком. Отец держал маму так крепко, словно она была самой большой драгоценностью, и от этого все существо Порции наполнялось радостью.

– Что ты там увидела? – поинтересовалась Эмили, тоже подойдя к окну.

Порция молча указала пальцем, позабыв, что подобные жесты являются неподобающими для истинных леди.

– Понятно, – усмехнулась сестра. – Скоро у нас появится еще один младенец, уж можешь мне поверить.

И она оказалась права.