Сильвия Холлидей - Обручальное кольцо

«О, Пруденс, – сказал бы он с нежной укоризной. – Все это суета сует, котеночек. Пустое тщеславие».

Конечно, тщеславие. Но этот доктор… он такой странный, какой-то отчужденный. Пруденс не оставляло ощущение, что он хоть и смотрит на нее, но толком не видит.

– Рана не очень тяжелая, – сказал между тем Росс, откладывая в сторону губку. – Но придется наложить несколько швов, иначе она долго не затянется. – Он подошел к шкафчику, достал оттуда маленькую кривую иглу, продел в нее нитку, сделанную из кишок, и снова склонился над Пруденс. – Лежите смирно. Не шевелитесь.

Пруденс, почувствовав, как игла вонзилась ей в кожу, сморщилась от боли, а потом закрыла глаза и стиснула зубы. Наконец Росс закончил мучительную операцию и отрезал концы ниток.

– Молодец, девочка! Вы держались очень мужественно.

Пруденс покоробило от его снисходительного тона.

– А вы думали, что я буду кричать? – резко сказала она.

Росс окинул ее холодным, неодобрительным взглядом, и воцарилось долгое молчание.

– У вас есть имя? – спросил он через некоторое время.

– Почему же нет? – огрызнулась Пруденс. В присутствии этого человека она постоянно испытывала неловкость, а потому ужасно злилась на него. – Или вы принимаете меня за труп, с которым можно делать все что угодно: ощупывать, тыкать иголкой, зашивать?

Росс скептически фыркнул:

– Конечно, нет. Трупы не разговаривают. «Будь он проклят, грубиян!»

– Пруденс,[8] – пробормотала она.

– Что? – изумился Росс.

– Да, так меня зовут. Пруденс Оллбрайт.

Он ухмыльнулся в ответ, доказав тем самым, что вполне способен и улыбаться.

– Доктор Росс Мэннинг. Это мое имя. Ну а теперь, – он обмакнул губку в тазу и поднес ее к лицу Пруденс, – надеюсь, вы сможете еще немного посидеть не дергаясь? Я хочу посмотреть, нет ли у вас других ран.

Пруденс угрюмо кивнула. Росс смыл с ее лица кровь и копоть и сообщил, что на подбородке у нее только маленькая царапина, а на щеке – синяк.

– Тут не о чем беспокоиться.

Потом он протер губкой ее руки и мрачно спросил:

– Обо что, собственно, вы ударились? О пушку, о клеть или об лестницу?

– Наверное, обо все сразу. – Пруденс чувствовала себя ужасно глупо: ведь она оказалась такой неуклюжей.

– На палубе я стукнулась головой о клеть. Из раны пошла кровь, я решила спуститься вниз и упала с лестницы. Потом я, кажется, встала, но ударилась о пушку и потеряла сознание.

Росс с трудом сдержал улыбку:

– Отличная работа! На вас просто живого места нет. Чем же вы приложились к пушке?

– Не знаю. Вроде бы головой.

Росс запустил пальцы в ее волосы, ощупывая череп. Вдруг Пруденс взвизгнула от боли. Врач раздвинул рыжие пряди и стал внимательно рассматривать синяк над ухом.

– Огромный кровоподтек, но кожа не повреждена. Очевидно, легкое сотрясение мозга. Вот почему вы были без сознания столько времени. Да еще эта дурацкая повязка, она выдавила почти весь воздух из ваших легких! – В голосе Росса явственно звучали нотки насмешки и презрения. – На полоумную вы вроде не похожи. Так что же на вас такое нашло? Объясните мне, во имя самого сатаны!

Как ни противно, а придется защищаться от всех этих издевательств.

– Мне очень нужны деньги, – с жаром начала Пруденс. – А выбор невелик: или нарядиться старухой и продавать всякую мелочь, или выйти на улицу такой, какая я есть… Только в этом случае люди, конечно же, решили бы, что я продаю… кое-что другое.

Пруденс осеклась, чувствуя, как кровь прихлынула к ее щекам. Как она могла сказать такую непристойность? Так развязно вести себя с незнакомым человеком?!

– Продавать «кое-что другое»? – сухо повторил Росс. – Полноте, к чему это жеманство? Я уже в том возрасте, когда разговоры об отношениях между мужчинами и женщинами не вгоняют в краску. – Он насмешливо вздернул брови. – Интересно, а вы?

Пруденс восприняла этот вопрос как вызов. В конце концов она тоже уже не ребенок-несмысленыш.

– Мне двадцать один год.

– И у вас, несомненно, солидный жизненный опыт? – протянул Мэннинг.

Пруденс покраснела еще сильнее. События этого года показали ей – и весьма болезненным образом, – что она не разбирается ни в жизни, ни в самой себе и что не все прописные истины стоит принимать на веру.

Мэннинг невесело усмехнулся и вдруг задрал ее нижние юбки до самых бедер.

– Пресвятая Матерь Божия! Что же вы творите? – Пруденс резко привстала, и в голове у нее снова гулко застучала кровь. Она не знала, что делать: то ли зажать пальцами мучительно нывшие виски, то ли прикрыть обнажившуюся грудь. И еще не помешало бы иметь третью руку: чтобы натянуть юбки на ноги.

Доктор Мэннинг тяжко вздохнул. Он явно терял терпение.

– Это смешно! Вы ведете себя как малое дитя. Вы кубарем катились по крутой лестнице, и мне нужно удостовериться, что у вас нет переломов или вывихов. Немедленно ложитесь, черт побери, я хочу закончить осмотр!

Пруденс присмирела. Да, верно, она ведет себя как капризная девчонка! Этот врач, наверное, решил, что она полная идиотка.

Пруденс раскинулась на столе, уставившись в потолок, на черные просмоленные балки… Боже милосердный! У нее же черные зубы! Мало всех этих глупых фокусов – еще и вид дурацкий! Искоса взглянув на Мэннинга, Пруденс начала яростно оттирать деготь.

Но врач как будто ничего не замечал. Он развязал ее подвязки и стянул чулки вниз, к лодыжкам. А потом начал умело ощупывать ноги, надавливая их в разных местах и внимательно наблюдая за реакцией. Заметив ссадину на коленке, Мэннинг промыл и ее.

– Советую вам несколько дней подвязывать чулки пониже, пока царапина не заживет.

Мэннинг говорил наставительным тоном, словно нянька, поучающая ребенка. Почему этот человек постоянно унижает ее – и словами, и всем своим поведением? С первой же минуты, как она открыла глаза?

– Я часто разбивала коленки, – мрачно заявила Пруденс. – Когда была маленькая.

– Да ну? С вами и тогда, наверное, было трудно иметь дело?

Его насмешливое спокойствие взбесило Пруденс. Она метнула на врача сердитый взгляд и промолчала.

– Конечно, синяки есть. Этого и следовало ожидать. Но они пройдут сами, – даже не потрудившись прикрыть ее ноги, Мэннинг подошел поближе и пристально посмотрел Пруденс в лицо. Так ботаник рассматривает насекомое, наколотое на булавку. – Где еще болит?

Пруденс осторожно пошевелилась и застонала.

– Везде. Когда я упала… – Она в смятении прикусила губу. Все ее тело было как сплошная рана.

– Можете сесть?

– Попробую.

Дождавшись, пока Пруденс медленно приподнялась, приняв сидячее положение, Мэннинг начал стягивать с ее плеч платье.

– Ах ты, мужлан! Развратник! – завопила она, изо всех сил залепив ему оплеуху.

Мэннинг отпрянул от нее. Трудно было представить, что его глаза могут стать еще холоднее, и все же на этот раз Пруденс чуть не заледенела под пронизывающим взглядом врача. Его губы плотно сжались, на скулах заиграли желваки.

– Если вы повторите нечто подобное, я отплачу вам той же монетой. Только бить я буду не по лицу.

Пруденс вдруг вспомнила, как в детстве папа устраивал ей головомойку за плохое поведение, и чуть было не извинилась перед Мэннингом. Но ее гордость встала на дыбы. За что, собственно, просить прощения? Разве этот похотливый демон не пытался лапать ее?

– Больше вы до меня не дотронетесь, – храбро сказала она. – Я не позволю.

– Проклятие! Ну и своенравная же вы особа! Позвольте напомнить еще раз: я врач, хирург. Падая, вы сильно разбились. Я просто хочу удостовериться, что у вас не сломаны ребра. – Скрестив руки на груди, Мэннинг ждал, пока до Пруденс дойдет смысл его слов. – Вы ведете себя как ребенок. Может, мне раздеть вас насильно?

Не хватало ей еще и этого унижения! Пруденс не сомневалась, что Мэннинг выполнит свою угрозу. Она осторожно стянула платье с плеч и опустила его до пояса, ухитрившись при этом закрыть грудь рукой. А потом надменно выпятила подбородок.

– Вот теперь можете продолжать осмотр, доктор.

– Уберите руки, черт возьми! – рявкнул Мэннинг. – Я и раньше видел женскую грудь. Этим меня не удивишь.

Пруденс, одолеваемая сомнениями, сердито сверкнула глазами.

– Делайте как велено! И не выводите меня окончательно из терпения! – В первый раз за все это время Росс позволил себе такую вспышку гнева.

Пруденс опустила руки и села, застыв как статуя. Длинные пальцы врача ощупывали ее.

– Здесь большой синяк, – Росс надавил на грудную клетку сбоку. – И здесь тоже.

Он дотронулся до плеча Пруденс, и она сморщилась от боли. Потом занялся ее спиной и повторил свой дотошный осмотр еще раз. Его прикосновения были очень нежными. Если бы не эти холодные глаза, Пруденс могла бы только восхищаться мастерством Мэннинга. Вот так же когда-то ее ласкал Джеми. Пруденс вздохнула.

– Вам больно?

– Нет.

Боль, гнездившаяся в душе Пруденс, пересиливала страдания от ушибов.

Пальцы Росса вдруг замерли возле маленького пятнышка под правой лопаткой.

– Тут у вас шрам.

– В детстве я упала с дерева и ударилась о камень. Завершив наконец обследование, Мэннинг снова встал лицом к лицу с Пруденс. Но на этот раз она не пыталась прикрыть свою наготу и вообще уже не испытывала неловкости. От врача исходило такое холодное безразличие! С тем же успехом Пруденс могла бы раздеться перед бычками в отцовском коровнике.

– Вы очень удачно упали, – заметил Росс. – Я, конечно, не имею в виду вашу голову. Но на спине всего несколько синяков и ссадин. – Он перевел взгляд на нижнюю часть тела пациентки, с подобающей скромностью прикрытую юбками. – А что у вас здесь?

Пруденс покраснела.

– Здесь все в порядке, и не смейте меня трогать! Она подбоченилась, дабы придать своим словам большую убедительность, и тут же скривилась от боли.

– Что такое?

Пруденс ощупала берцовую кость через юбки.

– Похоже, еще один синяк. Ничего страшного.

– Покажите.

– Очевидно, вы не успокоитесь, пока не разденете меня целиком?

– Я только хочу осмотреть вас как следует. Больше мне ничего не нужно, – увещевал ее Росс отеческим тоном, словно пытался втолковать простейшие вещи неразумному ребенку.

Пруденс с возмущенным видом привстала. Нет, в конце концов должен же быть какой-то предел! Она скромная женщина: даже Джеми не видел ее полностью обнаженной.

– Вы уже посмотрели достаточно. На остальное я не даю вам согласия.

Поколебавшись, Росс пожал плечами и подошел к шкафчику с лекарствами.

– Я дам вам присыпку из коры ивы – для раны на голове. Сейчас вам надо поспать несколько часов. Недели через две какой-нибудь врач в Лондоне снимет швы. Надеюсь, вы об этом не забудете. Я аккуратно вас заштопал, но вы будете чувствовать небольшой зуд.

Пруденс улыбкой выразила свою благодарность – вполне искреннюю. Этот врач хоть и не отличается хорошими манерами, но свое дело знает.

– Спасибо, я… – начала было она.

– Будь я проклят! А вы хитрец, Мэннинг! – раздался чей-то голос.

Пруденс удивленно обернулась: в дверях стоял поразительно красивый мужчина в отлично сшитом мундире. Он смотрел на нее, прищурив свои черные глаза и скривив губы в недоброй усмешке.

Пруденс уставилась на незнакомца, не в силах пошевельнуться от изумления, а тот издал резкий смешок.

– Вот значит как, мистер Мэннинг. Женщина! И судя по всему – настоящее сокровище.

Доктор Мэннинг замер, а потом ловко отдал честь.

– Капитан Хэкетт, сэр. – Поспешно подняв с пола косынку, он сунул ее в руки Пруденс и шепнул: – Прикройтесь.

Она с благодарностью улыбнулась, накинула косынку на плечи, завязала на груди и заткнула концы в нижнюю юбку, а потом, вспомнив о своих обнаженных ногах, быстро опустила ее вниз.

Капитан звонко и многозначительно рассмеялся. Природа щедро одарила его – это было первое, о чем подумала Пруденс, увидев Хэкетта, несмотря на весь свой испуг и удивление. Он производил впечатление человека добродушного и милого. И все же по телу Пруденс пробежала дрожь. Почему она чувствует себя так неловко в его присутствии?

– Вы удивляете меня, мистер Мэннинг. Я-то полагал, что у нас с вами разные пристрастия.

Пруденс уже не раз испытала на себе холодность и безразличие Мэннинга и думала, что он не может быть другим. Но когда врач обернулся и посмотрел в лицо Хэкетту, ей показалось, будто теперь его спокойствие – лишь маска, за которой скрываются какие-то иные чувства.

– Что привело вас сюда, капитан?

Хэкетт указал на длинные занавески, отделяющие кубрик от помещения, где ярусами стояли койки.

– Кто-то услышал женский голос. Мне доложили об этом, и я решил сам разузнать, в чем дело.