– Леди Лонгвуд.

Пруденс приветствовала его улыбкой. Несмотря на все свои причуды, это был приятный молодой человек. Француз, который, оставшись без гроша в кармане, обнаружил – к большому своему удивлению, – что английская знать готова платить не только за службу, но и за его вычурные манеры.

Марэ деликатно откашлялся.

– Я выполнил вашу просьбу, миледи.

– И?..

Пруденс охватило чувство вины за эти интриги и заговоры, но отчаяние заставило ее действовать тайком, за спиной Росса.

– Тщательно обследовав вещи милорда, я обнаружил то, что вы ищете.

У Пруденс задрожали губы.

– Пла… платье?

– Helas.[26] Да, мадам. Оно завернуто в серебряную парчу и спрятано в резной сундук.

«О, Росс, – подумала Пруденс, еле сдерживая слезы, – ты разбил мне сердце, создав это святилище в память о Марте!»

– Спасибо, Марэ, – важно сказала она, пытаясь спасти остатки своего достоинства. – Я прослежу, чтобы тебя вознаградили за труды.

Француз пришел в ужас:

– О нет, мадам! Я не могу брать деньги, если речь идет о сердечных делах. Вы понимаете?

Марэ был молод, но Пруденс почувствовала в нем житейскую мудрость, располагающую к откровенности.

– Разбираетесь ли вы в тайнах человеческого сердца, Марэ? – спросила она со вздохом.

– Надеюсь, что да, миледи.

– Тогда скажите, можно ли соперничать с призраком и победить его?

От удивления у Марэ широко раскрылись глаза.

– Ах вот как! Я предполагал иное. Это не совсем обычная… семейная проблема. Но чем отличается ваш призрак от живой соперницы? У женщин есть особые чары, с помощью которых они могут околдовать мужчин. Надо только пустить их в ход. И муж выбросит из головы даже свои воспоминания.

– А платоническую любовь к старому, выцветшему платью? – с горечью спросила Пруденс. – Зачем он хранит его?

– Миледи, у нас, французов, есть поговорка: «У сердца есть свой разум, и рассудку он не подвластен». Простите за смелость, но лучше вам вообще не думать об этих вещах. Они недоступны нашему пониманию. Постарайтесь быть живым воплощением счастья вашего мужа.

Пруденс отпустила француза, горячо поблагодарив его, и вошла в свою роскошно обставленную гостиную – от такой комнаты не отказалась бы и принцесса. Шкафы в соседней спальне были битком набиты новыми платьями. Да, здесь Пруденс на особом положении, но это призрачная победа. Без любви Росса она – нищая.

Пруденс взяла свое шитье и уселась возле окна. Но ею тут же овладела апатия; через несколько минут иголка выпала из рук, и она уснула.

Проснувшись, Пруденс увидела, что дождь уже кончился. Сон освежил ее. Вспомнив слова Марэ, она вдруг почувствовала прилив надежды. Ведь она – живая жена Росса. Она призналась ему в любви, и он принял это признание. Правда, с того дня они ни разу больше не говорили о своих чувствах, но Росс, конечно же, уверен в ее постоянстве. Когда-нибудь и он сумеет полюбить ее.

Пруденс позвала горничную и приказала подать коляску, запряженную пони. Потом она натянула перчатки, надела плащ, отороченный мехом, накинула капюшон и поспешно вышла из дома.

Свежий воздух взбодрил ее еще больше. Над землей висела пелена холодного тумана. И Пруденс казалось, будто она идет но чистой белой дороге в неведомую страну своей надежды. Сегодня она начнет свой крестовый поход, чтобы завоевать сердце Росса. Эта цель, конечно, плохо сочетается с резкостями, допущенными во время завтрака. Наверное, лучше им поскорее переехать в Лонгвуд-Хаус, пусть даже ремонт еще не завершен. Возможно, оставшись вдвоем, они с Россом вновь обретут счастье, которое улыбнулось им в Виргинии.

Пруденс подняла глаза. Впереди, в тумане, маячили развалины древнего замка Бриджуотер. Росс говорил, что во время гражданских войн он был почти полностью разрушен. И все же высокие массивные башни и полуразвалившиеся степы наполняли Пруденс благоговейным трепетом. В этих камнях, казалось, еще звучало эхо минувших сражений: бряцание оружия и крики воинов.

Рядом с замком находилась родовая часовня Мэннингов, окруженная невысокой оградой. Внутри нее – в могилах и склепах – покоились предки Росса. Увидев надгробие Марты, Пруденс едва не потеряла всю свою решимость. Оно было сплошь усыпано цветами из оранжереи. Их яркие лепестки, казалось, сияли на заиндевевшей земле, отчетливо видные даже сквозь туман. Сколько раз Росс приходил сюда и молился, преклонив колени!

«Смелее, Пруденс!» – подбодрила она себя и направила пони к подъездной дорожке, которая, изгибаясь, вела к Лонгвуд-Хаусу. В плотной белесоватой дымке послышались какие-то странные звуки, и потом перед глазами Пруденс возник дом.

В открытых дверях стоял Тоби Вэдж. Его вытаращенные глаза были полны ужаса, массивное тело сотрясала сильная дрожь.

– Тоби! Пресвятые небеса, что случилось? Трясущейся рукой он вытер пот со лба.

– Клянусь телом Господним, леди, вы вынырнули из тумана, словно корабль-призрак со дна морского.

Пруденс нежно взяла его за руку и повела в дом. На первом этаже не было ни души. Голоса рабочих доносились откуда-то сверху.

– Я просто пришла посмотреть на дом. Тут нечего бояться.

Но Тоби покачал головой.

– Три ворона сидели на дорожке, черные, как ночное море. Они улетели. А потом появились вы, понимаете? Плохое это предзнаменование, вот что.

Значит, она слышала карканье воронов.

– Ерунда, Тоби. Здесь, в парке, их сотни.

– Но их было три! А это значит, что смерть где-то близко. Так моя матушка говорила. И кэп…

– Хватит, Тоби, – прервала его Пруденс с усталым вздохом. – Ты в полной безопасности. А теперь давай посмотрим, что здесь изменилось с моего прошлого приезда.

Пруденс огляделась вокруг. Великолепный холл со сводчатыми дверьми по бокам, обрамленными мраморными колоннами. Над каждой дверью был высечен графский герб: восемь серебряных шаров на золоченых лучах среди клубничных листьев. Пол теперь был выложен черно-белыми мраморными плитами, а огромные очаги сменили на камины с красивой резьбой.

Пруденс не стала заглядывать в гостиную, что находилась слева. Еще неделю назад стены там были обшиты темным деревом и бархатом рубинового цвета. Она пошла направо, в столовую, чтобы посмотреть обивку, которой так восхищался Росс.

И комната ее не разочаровала. Бледно-голубой узорчатый шелк отливал блеском даже в этот пасмурный день. На потолке по углам находились лепные украшения, изображавшие четыре времени года. Вдоль стен, через равные промежутки, располагались такие же лепные гирлянды из цветов и фруктов тонкой работы. Они предназначались для того, чтобы оттенить красоту картин.

– О, как мило! – воскликнула Пруденс. – В такой комнате приятно будет играть роль хозяйки.

Ей вдруг захотелось увидеть Росса и сказать ему, что она восхищается плодами его трудов.

– А где его сия… мистер Мэннинг? – поправилась Пруденс.

Вэдж до сих пор не мог понять, что Росс имеет титул графа. Для этого несчастного безумца он оставался врачом, и только.

Тоби указал на потолок.

– Мистер Мэннинг наверху.

Пруденс знала, что на втором этаже не меньше дюжины комнат. И еще столько же – в мезонине.

– Но где именно? – спросила она.

Тоби скорчил гримасу и запустил пятерню в свои белоснежные волосы. Потом его глаза блеснули, и он засмеялся.

– В зеленой комнате! Сегодня утром там такой шум поднялся. Камин перекосился с правого борта.

– Зеленая комната? – В прошлый свой визит Пруденс не видела ее. Она выбежала из столовой и устремилась к широкой двойной лестнице, ведущей наверх. – Идем, Тоби. Ты должен показать мне комнату.

Пруденс одолела уже половину ступенек, прежде чем заметила, что Тоби остался внизу. Она оглянулась: он стоял в холле и с ужасом смотрел на крутую лестницу. Проклиная свою забывчивость, Пруденс вернулась обратно, убрала перчатки в карман и взяла Гоби за руку.

– Закрой глаза. Я поведу тебя.

Вэдж взглянул на нее и улыбнулся, как ребенок, – с облегчением и благодарностью. Он зажмурил глаза, а Пруденс, твердо взяв его за руку, повела наверх, уверяя, что бояться нечего.

На площадке Тоби открыл глаза и показал ей небольшую комнату, смежную со спальней Росса. Пруденс сразу поняла, что муж собирается использовать ее как кабинет и приемную для своих близких друзей. Стены были обшиты шагреневой кожей и панелями красного дерева прекрасного темного оттенка. Резной камин из того же материала украшала плита серовато-зеленого мрамора.

Несколько каменщиков пытались переставить ее. Росс стоял поодаль, скрестив руки на груди, и, прищурившись, наблюдал за ними. Он отдавал распоряжения властным, чуть раздраженным тоном:

– Нет-нет! Подайте влево.

Его взгляд нехотя скользнул в сторону Пруденс, словно ее появление было лишней помехой в этот трудный момент.

– В чем дело? – хмуро спросил он.

Взгляд у Росса был колючий и настороженный. Он явно не забыл об их утренней ссоре. Но Пруденс любила его даже за эту глупую гордость и упрямство.

– Дождь кончился, – мягко сказала она. – И мне захотелось посмотреть на дом. И на тебя.

Пруденс подошла к мужу, взяла за руку и, преодолевая его сопротивление, потащила в другую комнату.

– Во имя Господа, Пруденс. Что ты творишь?

– Следуй за мной.

Росс сердито указал на камин.

– Надо же все сделать как следует. Проклятый плотник… Справа придется увеличить на целый дюйм.

Пруденс погладила его напряженное лицо.

– Будь хоть немного снисходителен к человеческому несовершенству. И вообще рабочие вполне справятся и без тебя.

– Но…

– Идем же!

Несмотря на протесты, Пруденс затащила Росса в пустой будуар, находившийся рядом с кабинетом, и закрыла за собой дверь.

Он высвободил свою руку и проворчал:

– Могу ли я знать, каковы ваши намерения, мадам?

– Только одно. – Пруденс обвила руками его шею, притянула поближе к себе и поцеловала в губы.

Сначала Росс сопротивлялся, но она быстро сумела заставить его сдаться. Обняв Пруденс, он крепко прижал к себе послушное, гибкое тело и с жаром ответил на ее поцелуй.

– Ведьма! – обронил Росс, отстраняясь от Пруденс, хотя она продолжала виснуть у него на шее. – Ты пришла о чем-то просить?

– Нет. Я умоляю простить меня за злой язык. На лице Росса появилась довольная улыбка.

– Правда, мне куда больше нравится твой нежный язычок. Во всех отношениях.

– Ты его получишь, – прошептала Пруденс и снова жадно прильнула к его губам, на мгновение лишившись дыхания.

Руки Росса блуждали по ее спине, обвились вокруг бедер, он скользнул губами по изгибу шеи и зарылся лицом в материи, закрывавшей грудь.

– Жаль, что до ночи еще далеко, – прошептал он.

Впервые Пруденс почувствовала свою силу, ощутила власть над ним. Возможно, Марэ прав. Она была слишком наивна, а потому почти никогда не использовала свои особые женские чары.

Пруденс запустила пальцы в локоны Росса, погладила нежную кожу шеи.

– Зачем же ждать? Поедем домой прямо сейчас.

– Не говори глупостей.

Пруденс застенчиво улыбнулась:

– Ты не раз говорил мне, что надо учиться быть графиней. Требовать, чтобы люди исполняли все мои желания. Разве графине запрещено заниматься любовью днем? Если ей хочется?

– И мне придется обедать с отцом? Я провожу здесь все дни, лишь бы избежать этой церемонии. Огромным усилием воли я заставляю себя сидеть с ним за ужином.

– Росс, дорогой. У тебя ведь доброе сердце. Почему ты не можешь простить его? Жизнь твоего отца полна печали и угрызений совести. Он тоже горд, но, я думаю, был бы рад пойти на любое унижение, лишь бы услышать от тебя доброе слово.

Росс грубо оттолкнул ее.

– Гак вот почему ты приехала? Это он послал тебя в качестве просительницы?

– Я приехала потому, что у меня душа болит за вас обоих. Ты упрям и жесток. Разве так нужно чтить память Марты? Ты говорил, что она была доброй, любящей женщиной. Даже пожалела какого-то увальня, сломавшего ей палец. Помнишь? Неужели она не простила бы твоего отца?

Росс сжал челюсти.

– Мадам, вы зашли слишком далеко!

Пруденс опустила голову, и ее глаза наполнились слезами. И почему она так старается примирить отца с сыном, хотя ее собственное положение невыносимо? Ведь ей буквально приходится выпрашивать у Росса немного тепла и нежности. И соперничать с призраком.

– Тогда поезжай со мной, потому что я… я хочу тебя, – сказала Пруденс, всхлипывая. Она не могла произнести слово «люблю» – это унизило бы ее еще больше. – Если хочешь, мы можем пообедать в твоих комнатах. Поедем домой, умоляю тебя!..

Растроганный ее слезами, Росс заколебался.

– Моя бедная Пруденс. Последние несколько недель я действительно совсем забыл о тебе. А ты так нежна и терпелива со своим мужем, который рычит на всех как медведь.