Раздавшийся сзади дружный хохот дружинников заставил рыцаря недоуменно оглянуться. Алан Деббич ехал, окруженный ратниками, что-то рассказывая им во весь голос.

«Как, однако, скоро этот парнишка сошелся с моими людьми… Даже ершистый Гарри, который своими шутками нещадно допекает любого новичка, кажется, проникся к нему симпатией. Это редкий дар. Может, здесь и кроется причина того, что епископ принял такое участие в его судьбе».

Солдаты снова захохотали. Майсгрейв невольно прислушался.

– Обвенчался один йомен[45] с прехорошенькой девицей. Стали они жить ладно и счастливо. Но со временем начал йомен подозревать, что у его женушки завелся приятель. И вот, чтобы ее проверить, он и говорит ей, что решил совершить паломничество к гробу святого Томаса Кентерберийского. Супруга не очень расстроилась и быстро собрала его в дорогу. Но он не ушел, а спрятался в ближнем лесочке и, дождавшись темноты, прокрался к дому и заглянул в окошко. Смотрит, а рядом с его женой сидит огромный лучник с руками, как у Самсона, и с плечищами Голиафа. Обнимает он его жену, а она ласково так спрашивает: «Скажи, Джон, что бы ты сделал, если бы сейчас явился мой супруг?». Лучник только хмыкнул и молча завязал узлом железную кочергу.

Увидев это, йомен закинул за плечи котомку и стал продираться сквозь кусты, бормоча на ходу: «Кто же из паломничества так скоро возвращается? Нет-нет, я человек благочестивый, так что, пока не поклонюсь святым мощам, вы меня и близко не увидите».

Взрыв смеха заглушил последние слова Алана. Весело хохотали братья Гонды, грузный Бен Симмел вытирал выступившие от смеха слезы, ухал гигант Том, а Том Малый повалился на холку коня. Даже по мрачному, изуродованному шрамами лицу Угрюмого Уили скользнуло некое подобие улыбки.

Между тем они спустились к реке, через которую был переброшен горбатый каменный мост, столь древний, что казалось, его возводили еще в кельтские времена. На переправе королевские стражники взимали с проезжих плату. Здесь уже толпился народ, ибо сборщик мостовой пошлины, человек медлительный и любопытный, норовил поболтать с каждым путником. Однако сейчас, завидев приближающегося рыцаря с отрядом, он заставил проезжих посторониться, так как знатные особы не терпели проволочек, а также оставляли щедрую мзду. К его удивлению, рыцарь неторопливо пристроился в очередь. Сборщик недоуменно пожал плечами, решив, что рыцарь скуп и бережет кошелек.

Между тем, сдерживая коня, Филип махнул Угрюмому Уили. Тот приблизился.

– Увы, сэр. Вы видели, что дорога здесь лесистая и петляет, так что если за нами кто-то и крадется, то вряд ли он держится близко. Наши следы отлично видны на сырой земле, и преследователю этого наверняка достаточно. Но я один раз отчетливо слышал ржание лошади позади нас. Может, стоит вернуться и взглянуть?

Филип задумался. Ему вовсе не хотелось задерживаться по столь мелкому поводу. С другой стороны… Он помнил то, что герцог Глостер сказал ему о характере поручения, а также слова Элизабет об опасности, которая может им грозить.

– Что ж, поезжай, Уили. Мы подождем здесь.

Гигант развернул коня и ускакал.

В отряде Майсгрейва не было заведено задавать вопросы. Поэтому никто не выказал любопытства по поводу внезапного отъезда Угрюмого Уили. Только Анна удивленно повертела головой, но, увидев, что все остались спокойны, принялась наблюдать, как через мост переправляется обоз. Худая, с выпирающим крестцом кляча с трудом втаскивала на высокий въезд телегу с поклажей. Вцепившись в ободья колес, погонщики старались помочь ей, но измученная лошадь лишь жалобно ржала и билась в упряжке.

Филип Майсгрейв тоже какое-то время наблюдал за переправой, но вскоре его внимание привлек пестро разрисованный фургон, запряженный парой сытых гнедых коней. Сам фургон был ветхим и разболтанным, а его раскраска говорила о том, что его владельцы всего-навсего бродячие фигляры. Об этом свидетельствовали и яркие лохмотья его хозяев, и выглядывавшие из-под занавесок музыкальные инструменты, и понуро сидевший на цепи у заднего колеса облезлый медвежонок. Зверь был истощен, да и сами жилистые акробаты выглядели утомленными и голодными. Но его заинтересовало не это. В фургоне подле чумазого мальчика-возницы сидела прехорошенькая смуглая девушка. У нее были пышные иссиня-черные волосы, столь редкие в северной Англии, а над верхней губой темнел легкий пушок. Девушка сидела с печальным лицом, подперев кулачком подбородок и зябко кутаясь в серый плащ, из-под которого выглядывали оборки ее цветастой юбки. Несмотря на печать усталости, она все же была очень хороша, и Филип невольно залюбовался ею. Неожиданно девушка подняла ресницы, и темные как ночь глаза взглянули на рыцаря. Какой-то миг они смотрели друг на друга, затем девушка улыбнулась. Словно солнечный луч озарил ее лицо, блеснули жемчужные зубы. Лицо Майсгрейва осталось невозмутимым. Он лишь слегка тронул поводья и подъехал туда, где трое фигляров что-то втолковывали сборщику пошлины.

Оказалось, что они в соответствии с правилами собирались дать представление вместо платы за проезд, но сборщик вдруг заупрямился, ядовито заметив, что раз у них нашлись денежки на таких лошадок, то и пошлину они смогут заплатить. Между жонглерами и сборщиком разгорелась перепалка. Актеры доказывали, что сегодня они еще не заработали ни гроша, но сборщик не стал и слушать и велел стражникам гнать бродяг прочь.

Филип оглянулся. Девушка-танцовщица не сводила с него глаз.

– Сколько должны заплатить эти люди?

Сборщик удивленно взглянул на рыцаря и назвал цену. Ни слова не говоря, Филип бросил ему монеты. Обрадованные акробаты бросились благодарить, а сборщик стал торопить их, чтобы они проезжали и не задерживали добрых людей.

Филип заметил, что к нему приближается Алан. Мальчик внимательно следил за происходящим, но рыцарь лишь мельком взглянул на него и продолжал наблюдать за девушкой-фигляркой, которая грациозно покачивалась на козлах. Когда фургон уже въезжал на мост, девушка оглянулась и, прижав пальчик к губам, послала рыцарю воздушный поцелуй. Филип усмехнулся углом рта.

Анна отъехала прочь и, опустив голову, стала задумчиво гладить холку лошади. Она не могла понять, отчего вдруг так скверно стало у нее на душе. Ведь эта девчонка в отрепьях – всего-навсего бродяжка, а Майсгрейв, с которым ее свел случай, исчезнет из ее жизни так же внезапно, как и появился, едва только она встретится с отцом. Глубоко вздохнув, Анна подняла голову и воскликнула:

– Силы небесные! Смотрите!

По дороге из лесу лениво трусила лошадь Угрюмого Уили. Всадника на ней не было.

Тотчас весь отряд, развернув коней, поскакал назад. Они ехали довольно долго, но ничего подозрительного не обнаружили, лишь на опушке леса им повстречалась старуха с вязанкой хвороста на спине. Придержав Кумира, Филип спросил, не видела ли она поблизости воина с покрытым шрамами лицом. Старуха посмотрела на него и невнятно замычала. Немая! Раздосадованный Филип хотел было пришпорить коня, но старуха вдруг замычала громче и, сбросив вязанку на землю, схватила Кумира под уздцы. Испуганный конь шарахнулся, замотал головой, но старуха стала гортанно подвывать, указывая похожей на куриную лапку рукой куда-то в сторону.

– Пошла прочь! – прикрикнул Филип. – Оставь коня в покое!

– Постойте, сэр! – вдруг воскликнул юный Оливер. – Здесь на земле отчетливо видны следы лошади. Это Угрюмый Уили, я точно знаю, потому что у его буланой кобылы задняя левая подкова треснула! Он еще сегодня утром сокрушался, что не успел ее перековать. Но здесь следы другого коня! И они гораздо крупнее.

Через несколько минут, идя по следу, воины поднялись на косогор.

– Смотрите! – прошептал ехавший впереди Оливер.

На небольшой круглой поляне, сплошь изрытой следами копыт, лицом вниз лежал человек. Воины спешились. Первым спрыгнул с коня Малый Том. Перевернув лежавшего, он охнул и, сложив ладони, опустился на колени, шепча молитву. Перед ними был Уили.

Филип приблизился.

– Кто же это с тобой так обошелся, дружище?

Застывшими, присыпанными землей глазами Угрюмый Уили глядел в небо. На иссиня-бледном лице узлы шрамов казались багровыми.

– Господи, ну и удар! – пробормотала Анна.

Она одна оставалась в седле, глядя на убитого ратника, на его плечо в разорванной кольчуге, страшно рассеченное наискось от шеи до самой подмышки.

Наконец Большой Том глухо сказал:

– Это худой знак. Не успели мы и через Уз перебраться, как одного из нас не стало, – вздохнул он. – Видит Бог, немногие вернутся из этой поездки.

Филип положил руку на седло.

– Нам пора. Вернемся к переправе и дадим сборщику денег, чтобы он проследил за погребением Уили и заказал мессу. Было бы, конечно, лучше, если бы мы все сделали сами. Но надо спешить.

Потом они долго скакали молча. Ехали весь день, лишь порой замедляя шаг коней, чтобы перекусить на ходу.

Анна чувствовала, что страшно устала, но старалась держаться изо всех сил. Кроме того, она была голодна. Когда попутчики, достав из сумок припасы, принялись жевать на ходу, Анна не выдержала и подъехала к Майсгрейву.

– Сэр, разве мы не сделаем остановку, чтобы отобедать по-людски?

– Нет, – кратко ответил рыцарь.

Анна вдруг почувствовала, что ей неприятен этот человек. Сейчас она его почти ненавидела, ей хотелось плакать оттого, что никто не обращает на нее внимания, никто не предупредил ее о том, что следует взять в дорогу провизию и вообще никому нет до нее дела.

«Когда же будет этому конец? – думала она. – Лошади в мыле. Давно пора дать им передохнуть, и нам не мешало бы. Дева Мария, как я устала, я больше не выдержу и минуты!»

И все же она продолжала скакать наравне со всеми; сцепив зубы, спускалась с холмов, возносилась на кручи, приподнявшись на стременах, неслась по ровной дороге, переправлялась вброд через разлившиеся речушки.

Солнце зашло, и почти сразу заморосил мелкий дождь. Темнело. Анна уже почти не смотрела по сторонам, не замечала, как изменилась местность. Все реже встречались заставы королевской стражи, все чаще они проезжали мимо заброшенных ферм, развалин церквушек. С полей тянуло едкой гарью, вокруг не было видно ни души.

Майсгрейв придержал коня, и теперь кавалькада двигалась шагом. Рыцарь осматривался в поисках места для ночлега. Но вокруг по-прежнему было пустынно.

«Как бы не пришлось заночевать под открытым небом», – мелькнуло у Анны.

Дорога свернула в лес, и между стволов деревьев стало совсем темно. Кони и люди вяло двигались по раскисшей дороге.

Внезапно Кумир вскинул голову и, заржав, наддал ходу. Филип взбодрился. Очевидно, где-то поблизости жилье. И действительно, вскоре среди деревьев мелькнул огонек. Повеселевшие ратники пустили коней рысью, а когда деревья расступились, у утомленных путников вырвался вздох облегчения, ибо перед ними была несомненно придорожная харчевня, о чем свидетельствовал смутно видневшийся шест с клочком сена, привязанным на конце, – знак ночлега и гостеприимства.

Харчевня представляла собой длинное приземистое строение, стоявшее чуть поодаль от дороги. Это был довольно убогий приют, сложенный из необтесанных бревен. Маленькие окна были затянуты бычьим пузырем, а соломенная крыша сплошь покрылась мхом от сырости и времени. Вокруг харчевни крепкий частокол, за которым темнели всякого рода хозяйственные пристройки.

Фрэнк Гонд первым соскочил с седла и, схватив дверной молоток, несколько раз гулко ударил в ворота. Ответом был заливистый лай спущенных на ночь псов.

Через некоторое время ворота осторожно приотворились и выглянул хозяин – лысый толстяк в засаленном кожаном фартуке. Придерживая за ошейник громадного волкодава, он настороженно вглядывался в поздних гостей, не спеша отворять.

– Что с вами, любезный хозяин? – сурово осведомился Филип. – Вас не паралич разбил? Впустите нас немедля.

Хозяин засуетился. Низко кланяясь и улыбаясь, он распахнул ворота, бормоча что-то о неспокойных временах и о том, что поневоле приходится быть осторожным.

Анна въехала в ворота последней. Словно сквозь сон она увидела унавоженный двор, двух мулов, жующих у кормушки под навесом, распряженную телегу с брошенными на землю оглоблями. Все тело болело, ей казалось, что как только она ступит на землю, ноги ее подломятся и она непременно упадет.

Вдруг рядом раздался голос Филипа:

– Эй, Гарри, плут, ты куда нацелился?

– Как куда, сэр? У меня, клянусь всеми святыми, кишка кишке кажет кукиш, а я уже слышу запах похлебки с чесноком.

– Да ты, любезный, никак, забыл, что проиграл пари? Иди-ка, послужи мастеру Алану.

Анна с благодарностью оглянулась на голос, но увидела лишь мелькнувший в дверном проеме силуэт рыцаря. Однако эта забота словно прибавила ей сил. Она выпрямилась и довольно легко сошла с лошади. Окаменевшие мышцы нестерпимо ныли, словно ее весь день колотили палками.

– Что, туго? – спросил, беря у нее повод, Гарри. – Однако, мастер Алан, если честно, вы молодцом. Я ожидал, что вы взвоете уже после полудня.