С этими словами он пришпорил Кумира.

В пути им приходилось беспрестанно петлять, объезжая сторожевые вышки и дозоры на дорогах, сворачивать с них, чтобы пропустить отряды вооруженных лучников. Они избегали жилья и, если видели где-либо огонек, тут же спешили сделать крюк. Они галопом проносились через открытые пространства и исчезали в лесах, где Филип высылал кого-нибудь вперед и они двигались, соблюдая величайшую осторожность. Затем с какой-нибудь возвышенности они осматривали дорогу и, избегая встречных, ехали дальше.

Ночь стояла звездная, и Филип часто поглядывал на небо, чтобы не сбиться с пути. Было тихо и прохладно. Воздух благоухал запахами свежей земли, мха и трав, пришедших в движение древесных соков. На полях уже зазеленели всходы. Путники ехали всю ночь, нигде не останавливаясь, только дважды покормили коней да подкрепились сами.

Когда рассвело, они преодолели уже немалое расстояние, и теперь, давая передохнуть лошадям, двигались шагом по дну глубокой лощины с густо поросшими кустарником крутыми склонами. Покрытая мхом тропинка вилась между кустов орешника и остролиста по обрывистому берегу протекавшего по дну лощины ручья. Осторожно ступая, лошади тянулись гуськом, косясь на шумящую внизу воду.

– Как вы себя чувствуете, миледи? – спросил Майсгрейв, поворачиваясь к спутнице.

Девушка устало улыбнулась. В этот миг ее лошадь втянула воздух и громко заржала. Из чащи донеслось ответное ржание. Филип придержал Кумира. «Проклятье! Тропа так узка! И упаси Господь, чтобы это оказались лучники короля или Глостера!»

Но то, что последовало за этим, превзошло все его самые худшие опасения. По дороге у края лощины двигался большой вооруженный отряд. Возглавлял его рыцарь на рослом, покрытом клетчатой попоной коне. И хотя он был сплошь закован в латы, с опущенным забралом, без герба или девиза на щите, Майсгрейв тотчас узнал в нем таинственного воина, который преследовал их от самого Йорка.

Рыцарь тоже узнал беглецов. Он остановил коня и какое-то время сидел неподвижно, словно не веря в столь неожиданную удачу. Затем медленно опустил руку в железной перчатке на рукоять меча.

Майсгрейв наскоро прикинул шансы. Сомнительно, чтобы они смогли уйти от неприятеля в этой тесной лощине да еще на измученных долгим переходом лошадях. Но и сражаться без доспехов против закованного в броню и численно превосходящего противника… Филип вздохнул – иного выхода не оставалось. Одно было утешительно: их позиция не позволяла противнику окружить и уничтожить их одним махом.

Выхватив из-за пояса футляр с письмом, он передал его Анне:

– Скачите, миледи, и да хранит вас Бог. Боюсь, нам уже ничто больше не поможет. Желаю вам добраться до Франции и передать графу письмо.

Стремительным движением он перекинул плащ через левую руку, затем выхватил меч и, взглянув на троицу своих воинов, невозмутимо сказал:

– Бывало, друзья, и похуже. Что ж, не нам бояться смерти. В конце концов, она лишь наше прибежище в мирской суете.

Взглянув на Анну, не трогавшуюся с места, он прикрикнул:

– Ну же, миледи!

– Я остаюсь с вами, – побелевшими губами выговорила девушка.

Филип выругался в бешенстве:

– Прочь! Это приказ! Не заставляйте меня мешкать и подставлять открытый фланг врагу.

В этот миг раздался приглушенный забралом голос предводителя чужого отряда:

– Не спешите так, сэр Майсгрейв. Мы готовы с миром отпустить и вас, и ваших людей при условии, что эта переодетая пажом девица останется с нами. Мы не причиним ей вреда и будем обращаться с ней со всей почтительностью, приличествующей особе ее положения.

По губам Филипа скользнула усмешка. Он снова взглянул на Анну:

– Скачите, миледи. И сделайте все, чтобы моя честь не была запятнана, а письмо короля попало к вашему отцу!..

В ту же секунду он с силой ударил плашмя мечом по груди ее лошади. Животное от боли и неожиданности присело на задние ноги и заржало, а затем, понукаемое всадницей, галопом понеслось прочь.

Невозможно передать, что чувствовала в этот миг Анна. Она только отчетливо сознавала, что это их последняя встреча.

«Он не сказал мне ни слова… Он заботится лишь о своей чести… А я… Я же люблю его!»

Впервые Анне открылось, что за чувство владело ею все эти дни. Прежде гордая дочь Уорвика не пыталась разобраться в своих ощущениях, принимая их за искреннюю признательность, но ни на миг не забывая о разнице в их положении. Однако сейчас, когда Майсгрейв пожертвовал собой ради того, чтобы она могла скрыться с этим проклятым письмом… Мучая лошадь шпорами, она рыдала на скаку, цепляясь за гриву.

Лесистая лощина осталась позади, перед ней расстилалась зеленая равнина с рощами и пригорками. Анна на миг придержала лошадь – и радостно вскрикнула. Невдалеке по торной дороге двигался небольшой обоз в сопровождении охраны. Безумная надежда зародилась в душе девушки. Рванув узду, она устремилась к дороге, громко крича и призывая на помощь.

В минуту она оказалась рядом, переполошив сопровождавшую обоз стражу. Обоз состоял из трех тяжело груженных повозок, стражи – около двух десятков вооруженных всадников, которых возглавлял рыцарь в старых, но добротных доспехах и простом кожаном подшлемнике.

Задыхаясь, Анна осадила лошадь.

– Ради Пресвятой Девы!.. Помогите! Вооруженные разбойники напали на благородного рыцаря, едущего по поручению короля. Скорее, скорее!

– Как? В моих землях?.. Разбойники? – сиплым, словно навечно простуженным голосом переспросил рыцарь в подшлемнике.

Анна умоляла, торопила.

Коротко распорядившись, рыцарь с большей частью своих людей поскакал за Анной. Девушка неслась, словно обезумев, заставляя уставшую лошадь совершать невероятные скачки. Она возликовала, заслышав в лесу звон и лязг металла. Значит, они еще сражаются, они еще живы!

Да, Филип был в седле. Анна вмиг узнала его, когда принудила лошадь свернуть с дороги прямо в заросли, чтобы открыть скакавшим за нею воинам путь к сражающимся. Вновь прибывшие немедленно потеснили воинов таинственного преследователя, заставив их прекратить схватку. И только теперь Анна увидела, что у Майсгрейва вся грудь залита кровью, что Фрэнк держит булаву в левой руке, а правая у него изранена, а юный Оливер ничком лежит на алой от крови траве. Один Гарри оставался невредим, потому что изловчился выхватить у кого-то из поверженных противников щит. Казалось, он не получил ни единой царапины.

Примчавшийся с Анной рыцарь выступил вперед.

– По какому праву вы творите бесчинства в моих землях? – осведомился он низким голосом, напрягая голосовые связки. – Как смеете вы, подобно подлым грабителям, нападать во всеоружии на не имеющих доспехов путников?

Скрытый забралом рыцарь какое-то мгновение молчал, словно раздумывая, как повести себя в новой ситуации. Затем донесся его глуховатый голос:

– Разве вам не ведомо, сэр рыцарь, что этот человек, Филип Майсгрейв, разыскивается по всей Англии как преступник? Он похитил дочь графа Уорвика из-под опеки Йорков и, ослушавшись приказа герцога Глостера, которому даны королевские полномочия, отказался передать ему упомянутую девицу.

– Не верьте, сэр! – возразил Филип. – По приказу короля Эдуарда я направляюсь с поручением во Францию. Этот человек – истинный разбойник. Он преследует нас уже много дней.

– Я слуга герцога Ричарда Глостерского.

– Ложь! Вы охотитесь за нами именно с тех пор, как мы получили приказ от его светлости герцога.

Джон Дайтон – а это был он – молчал, глядя сквозь прорези забрала на Майсгрейва. Он не мог открыться, дабы не опорочить своего господина, но не мог и позволить Майсгрейву снова ускользнуть. Обращаясь к рыцарю в кожаном подшлемнике, он промолвил наконец:

– За поимку этого человека назначена немалая награда. И еще больше за девицу, что следует за ним, переодетая мальчишкой. Ваш долг и немалая выгода без промедления передать их королю Эдуарду.

Филип побледнел и перевел взгляд на стоявшего рядом рыцаря. Неожиданно ему пришло в голову, что он уже где-то встречал этого воина, и даже его простуженный, словно надтреснутый голос показался ему знакомым.

Его взгляд упал на пересекавший шею рыцаря длинный белесый шрам, и он тут же вспомнил, кто этот человек. Это был один из воинов, принимавших вместе с ним участие в турнире в Йорке и потерпевший поражение от бургундцев. Филип припомнил, что этот воин хотя и решился выступить против иноземцев, но держался от остальных участников турнира особняком. Майсгрейв слышал, как об этом человеке говорили, что он из ланкастерцев. Слабая надежда затеплилась в его душе. Рыцарь со шрамом сказал:

– Мой долг перед королем? Наверно, вы хотели сказать – узурпатором? Тем самым, что силой сверг законного государя с престола и назвался королем Эдуардом IV? О нет, перед ним у меня нет никаких обязательств! Наоборот, я за честь сочту оказать поддержку этим людям и выдворю вас и вашу шайку с моих земель.

С этими словами он и его люди, обнажив мечи, решительно двинулись на ратников Джона Дайтона. Дайтон лихорадочно соображал. Упустить сейчас Майсгрейва было равносильно катастрофе. Ведь здесь и Анна, и письмо короля. Такие подарки судьба преподносит лишь один раз. Однако, поразмыслив, он вынужден был признать, что появление этого воина напрочь спутало его карты. Бессмысленно после только что завершившейся яростной схватки снова вступать в бой со свежими силами противника. От ярости и бессилия Дайтон заскрежетал зубами.

– Сэр рыцарь, вы еще пожалеете о том, что ослушались приказа короля!

Рыцарь усмехнулся:

– …Который передал мне разбойник в доспехах, не пожелавший открыть свое имя и лицо.

Ничего не ответив, Джон Дайтон повернул коня и двинулся прочь.

Майсгрейв перевел дух и с благодарностью взглянул на своего спасителя.

– Мы должны молиться за вас, сэр…

– Саймон Селден. Разве вы забыли меня, сэр Майсгрейв? Мы ведь были собратьями по оружию на Йоркском турнире, где вы показали себя в таком блеске. И я рад, что мне выпала честь помочь человеку, который проучил хвастливых бургундцев и стяжал Англии славу. Однако, мне кажется, вы ранены, сэр?

Филип только сейчас заметил, что грудь его в крови.

– Пожалуй, это не столь серьезно.

Словно о чем-то вспомнив, он оглянулся и увидел, как Анна, спрыгнув с коня, подбежала к лежавшему ничком Оливеру и, перевернув его, невольно вскрикнула. Оливер был без сознания. Его правая рука была отрублена почти до локтя, и вся трава вокруг багровела от крови юноши.

– Господи помилуй!.. – воскликнул Саймон Селден. – От таких увечий умирают. Эй, Дик, Эдвин! Скорей подайте факел, надо прижечь рану.

Соскочив с седла, он подошел к Оливеру и приподнял его изувеченную руку. Один из его людей протянул пылающий факел, и сэр Саймон стал прижигать страшный обрубок. В воздухе запахло паленым мясом. От боли Оливер пришел в себя. Широко распахнув глаза, он рванулся вперед.

– Господь всемогущий!..

И вновь потерял сознание.

– Ничего, парень, терпи, – не глядя на юношу, твердил сэр Саймон. – Ты же не хочешь, чтобы из тебя вытекла вся кровь или в твоей кости завелись черви.

Затем он обратился к своим людям:

– Скачите к обозу, привезите бальзам и корпии…

– Простите, сэр, – перебила Анна, – все это у нас есть.

И она протянула рыцарю сумку.

– Премного благодарен, миледи, – сказал рыцарь, слегка наклоняя голову, но с такой интонацией, словно на Анне было платье со шлейфом, а не сапоги и короткий камзол.

Присев рядом, Анна придерживала изувеченную руку Оливера, пока сэр Саймон быстро и ловко накладывал тугую повязку. Руки у него были небольшие, узловатые, но удивительно ловкие.

– Где вы научились так мастерски врачевать? – не удержавшись, поинтересовалась Анна.

Рыцарь едва заметно улыбнулся.

– Когда-то меня готовили к духовному званию – как младшего сына в семье. А потом мне не раз приходилось во времена войны Роз припомнить, чему меня обучили отцы-картезианцы.

Он говорил все это низким, гудящим голосом, и Анна невольно покосилась на страшный рубец на его шее. Ей казалось, что хриплый голос рыцаря как-то связан с этим шрамом. Сэр Саймон перехватил взгляд девушки и заметил:

– О да, миледи, от таких ран обычно гибнут, но ко мне небеса были милостивы. Я выжил, но вот голос… Увы, я потерял этот дивный дар… Ибо, клянусь мечом, когда-то я пел как соловей.

Сэр Саймон порой оборачивался к ней и улыбался. У него была мягкая лучистая улыбка, обнажавшая белоснежные крепкие зубы. Он не отличался ни высоким ростом, ни могучим телосложением, и тем не менее в каждом его движении чувствовались сила и ловкость многоопытного бойца. На вид ему можно было дать лет тридцать пять. У него была смуглая обветренная кожа, серые прозрачные глаза, резко очерченные губы. Черты его лица отнюдь не отличались правильностью, однако обаяние и сдержанная сила, исходившие от него, делали рыцаря неотразимо привлекательным.