– Письмо… – бормотал он. – Письмо!

Поистине он совсем обезумел. Он дал клятву вручить Уорвику письмо короля Эдуарда! Вручая футляр с посланием, брат короля сказал: «Ваш путь будет и опасен, и долог. Всякое может случиться в дороге, и задержки неизбежны, но чем скорее вы доставите письмо графу, тем большую услугу окажете своему королю».

Майсгрейв обхватил руками голову. Послание Эдуарда IV покоится на дне сундука, стоящего у окна… Итак, он погубил в пути лучших из своих людей, совратил юную дочь графа Уорвика и преступил клятву… Этот узел надлежало рассечь одним ударом. Завтра же в путь!

Он посмотрел на Анну. Она спала, уткнувшись в подушку, и по ее спине скользил лунный луч. У Филипа дрогнуло сердце. Всему конец. В его жизни больше не будет счастья. Долг и любовь боролись в его душе. Где взять мужества, чтобы обречь себя на вечную разлуку с той, которую даровал ему по милости своей Господь?

Он долго лежал, глядя в пустоту и мрак. Но даже и тогда, когда его поглотил сон, не пришло успокоение. Ему снились вооруженные всадники, несущиеся на него. Он пятился, прижимая к себе письмо короля, пытался нащупать меч, но не мог, так как был наг. Всадники все надвигались, вырастая как башни, от топота их коней сотрясалась земля. «Письмо! – вопили они. – Письмо!» Он хотел бежать, но не было сил, ноги не слушались. Всадники же проносились мимо, хохоча и почему-то выкрикивая: «Хватайте короля! Письмо у него!» – «Оно у меня!» – хотел крикнуть Филип, но язык не повиновался ему.

Наконец возник воин на коне, покрытом клетчатой попоной. «Бери девчонку, но отдай письмо!» Его шлем треснул, под ним оказалось лицо горбатого Глостера. Филип бросился прочь, волоча за собой Анну. Он оказался в толпе, пробился в первые ряды и увидел, как палач заносит топор над головой короля Эдуарда. «Ты получил девчонку!» – хохотал Глостер, и Филип вдруг понял, что с ним не Анна, а Элизабет. «Отвези письмо! – молила она. – Я буду ждать тебя всю жизнь. Одного…» Топор сверкнул, начав опускаться. «Остановите казнь!» – молил Филип. Но ему уже протягивали окровавленную голову, которая улыбалась и подмигивала ему. Он глухо, по-звериному, закричал. Перед ним было лицо Анны. Она повторяла:

– Филип! Филип! Что с тобой? Очнись!

Он проснулся. В окно вливался утренний свет. Анна, уже почти одетая, трясла его за плечо.

– Филип, Филип, милый! Ты так кричал во сне!

Он обнял ее и притянул к себе.

– Ты! Я так боялся за тебя!

Она гладила его по голове, по плечам. В ее руках была сила, от которой уходила тоска.

– Все хорошо, я с тобой.

Он посмотрел ей в лицо.

– Нам надо ехать.

Анна нахмурилась, а потом улыбнулась краем губ:

– Мы и поедем. Поспи немного. И не спускайся, пока я тебя не позову.

Напевая, она убежала, а Филип долго лежал, уставившись в потолок. Он слышал голоса внизу, слышал звенящий смех Анны. Она была беспечна, как всегда, но он уже не мог оставаться таким. Он думал о странном сне и о королевском письме. Пока они наслаждаются любовью, Уорвик может отплыть в Англию и развязать там новую войну. И тогда им снова придется гоняться за ним, и неизвестно, сыграет ли свою роль это послание.

Его окликнула снизу Анна.

Он оделся и спустился. Анна усадила его за стол, поставила перед ним тарелку с медовыми ячменными пирожками, зажаренными в масле.

– Я сама приготовила это для тебя!

Филип был растроган.

– Разве стоило утруждать себя, моя принцесса?

Анна скорчила гримаску.

– Припоминаю, что в те времена, когда я была Аланом, меня заставляли и коня чистить, и караульную службу нести.

Она смотрела, как он ест, вся светясь, и Филип не знал, как снова заговорить с ней об отъезде.

В полдень они отправились к мессе. Анна, как всегда, стала пробираться к алтарю. Неожиданно дюжий слуга в шитой галуном ливрее грубо оттолкнул ее.

– В сторону! Честь и место графу и графине Коменж!

Тучный сеньор и его супруга важно проследовали к алтарю, а их слуга, пятясь, вновь задел Анну. У Филипа вспухли бугры желваков на скулах. Он шагнул было вперед, но Анна успела схватить его за руку:

– Мы в храме, Филип!

– Этот пес не смеет коснуться тебя!

– Нет, Фил, не права я. Граф Коменж – могущественный человек в Гиени, и, говорят, сам Карл Валуа прислушивается к его советам.

Филип упрямо мотнул головой:

– А ты принцесса из дома Невилей, достойная общества венценосных особ. В твоих жилах течет кровь правителей Англии.

– Молчи. Не забывай, что сейчас я всего лишь простая мещаночка из Бордо.

– Беру Бога в свидетели, что скоро это недоразумение кончится и граф Коменж вынужден будет с почтением относиться к благороднейшей леди английского королевства.

Анна ничего не ответила и отвернулась. В оставшееся время службы они украдкой наблюдали друг за другом, опасаясь встретиться глазами. Из церкви они вышли в числе первых. Филип видел, что Анна хмурится и готова вспылить в любой миг. Внезапно он вспомнил, каким пинком его наградила первая леди, когда он впервые сказал, что надо ехать, и невольно рассмеялся. Анна оттаяла и прильнула к нему, а Филип внезапно понял, как следует действовать.

Он повел ее к лошадиному барышнику. Уяснив, в чем дело, Анна удивленно взглянула на него. Опережая вопрос, он сказал:

– Перед отцом ты должна предстать достойно. Ты выберешь лошадь, которая придется тебе по душе.

Он знал, как она любит коней, и надеялся, что подарок окончательно вернет ей доброе расположение духа. Однако ошибся. Девушка никак не отреагировала на его слова и оставалась молчалива и задумчива.

Даже когда они пришли к торговцу, где в стойлах находилось множество прекрасных животных, рассеянность ее не оставила.

– Так как? Ты выбрала? – спросил Филип.

Анна, словно очнувшись, указала на ближайшую лошадь.

– Да. Вот эта.

Перед нею стояла пегая кобыла, в белых и черных пятнах, рослая, сильная, с крепким костяком, длинной гривой и касающимся земли хвостом.

– Что ж, неплохой выбор, – проговорил Филип. – Но, признаюсь, я не любитель коней этой коровьей масти.

– Мне она нравится! – упрямо заявила Анна, и он почувствовал в ее словах вызов. Она злится, решил Филип, и не стоит ей перечить. Немного поторговавшись, он купил лошадь.

Анна ждала его у входа и не выказала никакой радости, когда он с улыбкой протянул ей повод. Когда они возвратились домой, Филип попытался было ее развеселить, но Анна, сославшись на недомогание, предпочла пораньше лечь в постель.

Сидя у окна, рыцарь смотрел на нее. Он не знал, спит ли Анна или просто затаилась, размышляя о близости расставания. Ему ли не знать, как она горда! И, разумеется, она страдает оттого, что он так настойчиво торопит с отъездом. Впереди только то, что разведет их навсегда. Но разве и его душа не разрывается от мысли, что чудо больше невозможно? Однако поступить иначе он не мог. Осознание неисполненного долга терзало его, как тяжелая болезнь.

Филип достал со дна сундука завернутый в пожелтевший лоскут парусины плоский футляр. Открыв его, он извлек послание. Оно помялось и истерлось по краям свитка, на нем виднелись пятна от соленой воды и даже следы крови. Печать местами раскрошилась. Он присмотрелся к ней – и замер, словно пораженный громом. Легкий, едва различимый надрез подсекал печать, словно письмо уже вскрывали. След был так тонок, что заметить его можно было, лишь пристально вглядевшись. На лбу Филипа выступила испарина. Послание, которое вверено ему, тайному гонцу, было кем-то прочитано. Но кем? И когда? Он никогда не расставался с ним, если не считать… Он вспомнил события в большом зале Уорвик-Кастл, когда передал футляр Анне. Наместник Фокенберг так жаждал узнать, что содержится в письме… Неужели же Анна могла уступить ему? Это исключено. Тогда кто же? Она сама? Женское любопытство…

Он растормошил Анну, взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

– Анна, мне необходимо это знать. Письмо короля попало к тебе в Уорвик-Кастл. Ты вскрывала его?

– Оставь меня. Что за чушь? Я хочу спать.

– Ответь, дитя, неужели ты осмелилась прочесть тайное послание короля Англии?

В его голосе зазвучал металл. Такой поступок не мог быть оправдан. Филип почувствовал, как в нем закипает ярость. Эта девушка слишком легкомысленна и своенравна, она готова ради каприза преступить закон и честь! Он с силой тряхнул ее за плечи.

– Говори же!

Анна уперлась в его грудь, пытаясь оттолкнуть, но он лишь сильнее сжал ее пальцы. Девушка вскрикнула.

– Мне больно! Оставь меня! Я не касалась письма, слышишь?!

Он сразу поверил. Он хотел в это верить. Ведь и в самом деле – на их пути было столько передряг, и мало ли как могла образоваться эта волосяная трещинка на печати.

– А теперь уходи, – глухо сказала Анна.

Он чувствовал себя виноватым и поэтому молча покорился.

Когда он ушел, Анна зарылась лицом в подушку, содрогаясь от рыданий.

«Он был готов убить меня из-за этого письма! А я даже не могла сказать, что в нем едва ли не его смертный приговор. Отец бы зарубил его в приступе гнева. И, вскрыв печать, я спасла его от участи, что уготовил ему тот венценосец, которому он так предан!»

Она задыхалась от горечи, от незаслуженной обиды, от того, что он остается так слепо верен своей вассальной клятве, что даже любовь не в состоянии заставить его усомниться.

Когда она наконец спустилась вниз, то застала Филипа сидящим на крыльце под сенью пальмы. Белый кот хозяйки спал у него на коленях. Рыцарь поднялся ей навстречу.

– Прогуляемся, – сказала она. – Я хочу проститься с Бордо.

Звонили к вечерне. На оранжевом полотне заката шпили собора Святого Андре казались черными. Навстречу по улице поднимался водовоз с осликом, обвешанным кувшинами.

– Купите воды, судари, всего два су! А какая вода! Легкая, сладкая. Я беру ее в источнике Святого Дени, и равной ей вы не найдете во всей Гиени.

Филип и Анна пили, улыбаясь друг другу. Воздух Бордо, чудесная вода пьянили как вино. Они позабыли свои невзгоды, отбросили мысли о скорой разлуке и в сумраке ближайшей арки обменялись таким поцелуем, что у обоих захватило дух.

Бордосцы еще не завершили дневные дела и торопливо пробегали мимо или, стоя у порогов домов, переговаривались через улицу. По реке скользили длинные лодки, освещенные фонарями, в них восседали красавицы в шелковых платьях и кавалеры с лютнями в руках. Из таверн, расположенных вдоль набережной доносилось дьявольское гудение рожков и бряцание тамбуринов.

У развалин римского амфитеатра они долго слушали бродячего певца, потом, держась за руки, брели по узким затемненным улочкам. За решетками, где помещались статуи святых, горели факелы, освещая грубую мостовую, кучи рыбьих костей и мусора. Анна споткнулась. Филип бережно подхватил ее на руки и нес до самого дома.

– Ты не устал? – улыбаясь, спросила она.

– Я бы и не опускал тебя на землю.

– Лжец…

Она хотела еще что-то добавить, но он остановил ее. Не стоило говорить о печальном. Сегодня их последний вечер в этом городе.

Дома Анна долго стояла у распахнутого окна, вглядываясь в мерцающее небо над крышами домов. Она слышала, как Филип расхаживает за ее спиной. В клетке сонно пискнула птица. Анна вздохнула.

– Я никогда не забуду Бордо. Наверное, на всей земле нет лучше места…

Филип лег. Она слышала, как подалась под ним постель. И тогда наконец решилась.

– Фил, – она села совсем близко. Глаза ее светились в темноте, как у кошки. – Давай не расставаться.

Он хотел что-то сказать, но она сделала протестующий жест.

– Я очень люблю тебя, мой Филип. Ты знаешь это, однако и ты не можешь представить всей глубины моего чувства. Когда я думаю, что впереди только разлука, мне хочется одного – умереть. Без тебя я лишусь всего, с тобой же получу целый мир. Имя, титул, честолюбие – чего они стоят без твоей любви. Отвези это письмо, Фил, если иначе не можешь, если честь требует довести начатое до конца, но потом возвращайся. Я буду ждать тебя здесь, у тетушки Клодины. Никто не знает, что я здесь. Наши пути могли разойтись еще в Англии, и тебя никто не упрекнет. Зато потом мы сможем быть вместе всегда. Мир так велик, Филип! Разве не найдется в нем места для нас? Зачем же в таком случае судьба сберегла нас двоих среди стольких смертей, забросила в такую даль? Нашу любовь благословило само небо. Когда мы оказались в Эрингтон-Хауз, Джудит Селден сказала мне, что наступит момент, когда мне придется сделать свой выбор. Видит Бог, время пришло. Больше всего на свете я хочу быть с тобой. Поэтому, Фил, заклинаю тебя именем, доставшимся тебе от предков: давай уедем туда, где нас никто не разыщет. В мире достаточно королевств и княжеств, где можно поселиться, чтобы жить друг для друга. Ты воин, ты поступишь на службу к новому сюзерену, и мы не будем знать нужды, я же сменю имя и стану твоей женой, у нас будут дети. Много детей, Филип!..