«Это невыносимо, — думала она. — Это совершенно невыносимо — его видеть». Было невыносимо не только его видеть, но и постоянно о нем вспоминать и не спать ночами из-за мыслей о нем. Ей казалось ужасной ошибкой дожидаться бала, который недавно представлялся ей таким важным, даже решающим. Теперь она не понимала, что должно на нем решиться, что она хочет себе доказать и нужно ли ей вообще это себе доказывать. Она то представляла, как на бале Палевский уделяет ей все свое внимание, то перед ее глазами вдруг возникали ужасающие сцены, как он не замечает ее и усиленно ухаживает за другими женщинами, а она одиноко стоит у стены в новом, ненужном ей платье.

На бал она поехала в невероятно напряженном состоянии, полагаясь только на свое самообладание, отшлифованное годами в свете, которое поможет ей скрыть от посторонних собственные переживания, и в полной мере оценила насмешку судьбы, когда выяснилось, что Палевский попросту не явился на этот для нее столь вожделенный вечер.


На этот раз бал проходил во вполне благоустроенном особняке на окраине Вильны. Докки украдкой высматривала Палевского среди толпы, с волнением ожидая увидеть знакомую фигуру в генеральском мундире. Генералов было много, но среди них не было именно того, кого ей так хотелось увидеть.

По приезде государя бал по обыкновению открылся польским. Докки его танцевала с князем Вольским — он развлекал ее длинными анекдотами времен царствования Екатерины Алексеевны, а Палевского не было ни среди танцующих пар, ни среди зрителей. Ей казалось неловким спрашивать о графе Вольского, как и других своих партнеров в последующих танцах. Она улыбалась, шутила, изображала из себя беззаботную веселую даму, приехавшую на бал повеселиться и получающую удовольствие от танцев, музыки, бесед и комплиментов, хотя на душе ее лежала безотрадная тяжесть досады, горечи и одиночества.

Когда перед последним танцем — котильоном — Докки подошла к своим родственницам, Аннет Жадова рассказывала о предстоящем ужине, который должен был состояться не в доме, а, по случаю теплой погоды, в саду, где сооружен специальный деревянный помост для столов.

— Будет играть оркестр, — говорила Жадова со знанием дела: она успела прогуляться к импровизированной столовой. — Разноцветные фонарики, луна, благоухание цветов — словом, необычайно романтическая обстановка.

Дамы заулыбались, девицы переглянулись и захихикали.

— Во главе площадки на возвышении сервирован отдельный стол для государя и придворных, — продолжала Аннет. — Там же сядут особо приглашенные императором гости: вельможи из местных, придворные и высшие чины армии со своими дамами. Княгиня Качловская, я слышала, рассчитывала попасть за этот стол в качестве спутницы Палевского, — Жадова кинула на Докки язвительный взгляд. — Но его нет на бале.

— А где он? — спросила Ирина.

— Его срочно куда-то вызвали.

— Как жаль! — воскликнула Натали. — Будь он на бале и танцуй котильон, я могла бы попасть ему в пару!

— С чего ты думаешь, что он выбрал бы тебя? — вскинулась Ирина. — Ты даже не приглашена на котильон.

— Меня пригласили! — обиделась Натали.

— И кто же, позволь поинтересоваться?

— Девочки, не ссорьтесь! — Мари обеспокоенно посмотрела на дочь. — Ирина, кавалеров на всех хватит.

— Я танцую с Немировым! — заявила Натали. — Он, между прочим, ротмистр в отличие от твоего штабс-капитана.

Ирина вспыхнула от возмущения:

— Ты лжешь! Немиров не мог тебя пригласить!

— А вот и пригласил! — Натали торжествовала.

— Ничего удивительного, что господин Немиров пригласил Натали на котильон. Он определенно выделяет ее среди прочих барышень, — вмешалась в перебранку девиц Алекса. — Ирина, не стоит так грубо разговаривать с кузиной.

— Немиров танцевал с Лизой тур вальса, — напомнила Жадова. — У нас есть все основания предполагать, что он за ней ухаживает.

Лиза слегка покраснела и с вызовом посмотрела на остальных девиц.

— Ротмистр приглашал Ирину на мазурку! — воскликнула Мари. — И сопровождал на верховой прогулке!

Докки закатила глаза и отошла в сторону. Было смешно и в то же время неприятно слушать, как барышни и их матери не могут поделить кавалера, который вряд ли подозревал о приписываемых ему чувствах.

Вскоре перебранка закончилась. Дамы, так и не выяснив окончательно, за кем все же ухаживает Немиров, вернулись к обсуждению не менее животрепещущей темы: к генералу Палевскому, одно лишь упоминание имени которого сплачивало их ряды.

— Говорят, граф намерен наконец жениться, — громко сообщила Жадова с явным расчетом на то, что ее услышит Докки. — Мне рассказала об этом одна дама, которая приятельствует с какой-то его родственницей. Генерал обещал своей матери выбрать скромную молодую девушку, пусть без большого приданого и особых связей, но с безупречной репутацией и из хорошей семьи.

Немиров и прочие кавалеры тут же были забыты, и все барышни, затаив дыхание, ловили каждое слово Жадовой, определенно представляя именно себя на месте этой скромной молодой девицы — будущей графини Палевской.

— Генерал находится как раз в том возрасте, когда мужчины вступают в брак, — вещала Аннет, барышни радостно переглядывались, а Докки не могла не признать, что Жадова права. Мужчины прежде делали карьеру и, успев вволю насладиться свободной жизнью, женились затем на юных и невинных созданиях. Она сжала веер и в очередной раз задумалась, зачем она здесь и чего ждет от встречи с Палевским, если она еще когда-нибудь состоится.


Котильон она танцевала с Рогозиным. Князь наговорил ей массу комплиментов и все твердил о своей страсти, которая вновь возгорелась, едва лишь он увидел ее в Вильне.

— Вы сводите меня с ума, выбиваете из-под меня почву и воспламеняете мое сердце небывалым огнем, — уверял он, горячо сжимая пальцы Докки, когда усаживал ее на стул после променада мазурки.

— Но вы выглядите крепко стоящим на ногах, — смеялась она, оживленная и чуть запыхавшаяся после танца. — Взгляд ваш вполне разумен, а пламя можно потушить графином холодной воды.

— О, как вы жестоки! Но жар моей страсти может охладить лишь лед, ежели мне будет дозволено прижать его к своей груди.

— Вы замерзнете, — эти намеки на «ледяную баронессу» ей определенно надоели.

Рогозин понизил голос и сказал:

— А что, если нам обвенчаться?

Докки с изумлением на него посмотрела. Во время ухаживаний за ней в Петербурге князь явно не имел серьезных намерений, да и сейчас не мог вдруг захотеть расстаться со своим холостым положением.

«С его стороны опасно так шутить. Вдруг я соглашусь стать его женой? Верно, испугается до смерти», — мысленно усмехнулась она и представила пораженные лица родственниц, которым было бы нелегко пережить объявление о ее помолвке с князем. Брак с ним многие назвали бы весьма удачной партией. Старинная фамилия, титул, связи, да и деньги у него тоже водились.

— Не уверена, что это удачная идея, — с улыбкой сказала Докки.

— Вероятно, не совсем удачная, — рассмеялся Рогозин. — Но поскольку вас невозможно заполучить другими способами, остается один-единственный, к которому вы, хочется надеяться, отнесетесь более снисходительно. Судите сами: надвигается война, я могу быть убит, так хоть позвольте напоследок насладиться всеми удовольствиями, что, уверен, сулит брак с вами.

— О, Господи, — пробормотала Докки. — Боюсь, война неизбежна. Но очень надеюсь, что с вами ничего не случится, и впереди у вас долгая-долгая жизнь, полная удовольствий, в том числе тех, которые заключает в себе супружеская жизнь.

— Я тоже на это надеюсь, — беспечно отозвался князь. — С другой стороны, если мне не повезет, вы, согласившись сейчас стать моей женой, вновь обретете свободу, к коей так стремитесь. Хотя я не понимаю, какую радость вы находите в одинокой жизни без мужчины, чьи объятия могут принести столько наслаждений.

«Наслаждения! — фыркнула про себя Докки. — Удовольствие достается только мужчинам. Хотя Думская не раз намекала, что это может быть приятным и для женщины, я не намерена подвергать себя подобному испытанию».

Князь повторил слова сплетниц, которые, видно, уже успели распространить в обществе свою версию о намерениях Ледяной Баронессы.

«Теперь все обсуждают мои неблаговидные планы, — со злостью подумала Докки. — И Палевский, конечно же, тоже считает, что я ужасно эгоистична и корыстна. Верно, поэтому он счел для себя возможным разговаривать со мной в таком тоне».

— У каждого свои представления о радостях жизни, — только и сказала она.


Судя по выполненным фигурам, им осталось станцевать лишь тур вальса по кругу вместе со всеми участниками котильона.

«Потом ужин — и домой», — Докки устало наблюдала за последними парами, заканчивающими променад мазурки.

— Простите, баронесса, — в этот момент обратился к ней Рогозин. — Меня требует начальство.

И действительно, на противоположном конце залы невысокий пожилой офицер в генеральском мундире знаками подзывал князя.

— Даже на бале не оставляют в покое, — извиняющимся тоном сказал Рогозин. — Сейчас я найду вам партнера…

— Не стоит беспокоиться, — раздался рядом знакомый мужской голос. — У баронессы есть кавалер для этой фигуры.

С этими словами невесть откуда появившийся граф Палевский прошел мимо Рогозина, вынудив того попятиться, взял Докки за руку и повел к парам, собирающимся на заключительный круг. От неожиданности она почти потеряла дар речи, не веря в реальность происходящего. Едва все ее надежды встретить Палевского разрушились, он появился. И не просто появился, а сейчас вел ее танцевать, и она так остро осязала его присутствие. На мгновение ей показалось, что это происходит не с ней, но зазвучала музыка, сильная рука генерала обвила ее талию и привлекла к себе, и она явственно ощутила прикосновение его ладони, тепло от которой распространилось по телу, заставляя Докки трепетать и чувствовать себя поразительно живой и счастливой.

Под пристальным взглядом Палевского она положила руку на его плечо, и они неторопливо закружились по зале под тягучую музыку медленного вальса.

— Не ожидали меня сегодня увидеть? — наконец спросил он.

— Нет, — после небольшой паузы ответила Докки, не глядя на него, но чувствуя на себе его оценивающий взгляд. — Говорили, что вы задержались по делам службы.

— Но вы надеялись, что я все же появлюсь.

Он не спрашивал, он сказал это с такой уверенностью, что Докки моментально потеряла то радостно-опьяненное состояние, в которое поверг ее танец с ним, и ощетинилась.

— С чего вы так решили? — настороженно поинтересовалась она, забеспокоившись, что чем-то выдала себя, и подняла на него глаза. Взгляд его был задумчив.

— Вы изумительно выглядите, — сказал он, не отвечая на ее вопрос, или именно в этих словах заключался его ответ, намекающий на то, что она нарядилась ради него, в ожидании встречи с ним.

Так или иначе, но теплота комплимента была разрушена нескрываемой самоуверенностью его автора.

«Что за человек, — подумала она с горечью. — Опять превращает в побоище нашу встречу. Вот уж поистине боевой военачальник. Обращается со мной как с неприятелем на поле брани».

Она вспомнила о сплетнях, распускаемых о ней, и еще больше закручинилась.

«Конечно, он считает меня крайне неприятной и безнравственной особой, — решила Докки. — Но зачем тогда при каждом удобном случае подходит ко мне, заводит со мной разговоры? Получает удовольствие от высказанных мне колкостей? Хочет показать мне всю мою неприглядность? Или расценивает меня, Ледяную Баронессу, своего рода вызовом, на который считает своим долгом ответить?»

— Ваше платье бесподобно и очень вам к лицу, — тем временем говорил Палевский. — Своим простым нарядом вы выгодно выделяетесь на фоне бесконечных воланов, лент, кружев и прочих финтифлюшек, которыми так любят украшать себя многие дамы.

Докки было приятно, что он таки заметил и оценил ее новое платье — блекло-зеленое, незатейливое, с той неброской элегантностью, какой можно достичь лишь отличным покроем, отменным вкусом и большими деньгами. Тем не менее она не собиралась спускать его самодовольство.

— Ваш мундир вам также к лицу, — съязвила она и демонстративно, будто желая подтвердить распространяемые о ней слухи, добавила:

— А своей генеральской формой вы выгодно выделяетесь среди офицеров более низких чинов.

Его глаза заискрились.

— Браво, madame la baronne! — ухмыльнулся он. — Не сомневался, что у нас состоится интереснейший разговор.

Докки вздернула и отвернула голову в сторону, всем видом показывая, что вовсе не считает этот разговор «интереснейшим». Палевский же как ни в чем не бывало продолжал: