— Но… но как же… вы смогли оставить армию? — поразилась она.

— Я был ранен.

— Ранен?! — Докки всплеснула руками и посмотрела на его ногу.

— Да, ранен, — Палевский поморщился. — Под Вязьмой. Пуля задела бедро. Пустяки, царапина, — добавил он, заметив, как она побледнела. — В другое время я бы остался в войсках, но французы уже были смяты, отходили, и я решил, что могу позволить себе заняться личными делами. Благодаря ранению мне дали отпуск, и я помчался в Петербург — прямиком к вашему хитрому лису Букманну. Поначалу он весьма уклончиво отвечал, что-де не знает, где вы, и мне пришлось взять его за шкирку…

Он усмехнулся, увидев округлившиеся глаза Докки.

— Не переживайте, слуги вам преданы. Букманн упорный малый, но и я упрям. Я быстро выяснил, что ваш дорожный экипаж все это время преспокойно стоял в каретной, а баронесса Айслихт или похожая на нее дама не выезжала из Петербурга в известное время в наемной карете. Было легко сообразить: ежели вы выбрались из города не по суше, то ваши следы следует искать на воде. Лакеи сбились с ног, но через день я уже беседовал с капитаном судна, доставившего вас в Швецию.

Докки была потрясена рассказом Палевского. Ей и в голову не приходило, что он сможет так быстро и просто выяснить ее местонахождение.

«Впрочем, я не предполагала, что он будет меня искать, — напомнила она себе. — А с его-то умом и способностями оказалось легче легкого обнаружить мои следы, которые я так тщательно пыталась замести».

— После этого мне оставалось лишь раздобыть для себя паспорт и разрешение на выезд, что я и сделал в тот же день, — он заметил ее удивление. — Вы же знаете, что связи и взятки в нашей стране творят чудеса. Затем я поехал к Букманну, который к тому времени уже смог убедиться, что я достаточно настойчив, и привез меня к вам по рекомендации, как теперь выяснилось, Афанасьича. Я в любом случае вас нашел, но это заняло бы больше времени.

Палевский окинул взглядом скромную обстановку гостиной и посмотрел на окно, за которым по-прежнему шел снег и была видна часть парка и берег озера.

— До сих пор не могу поверить! — Его глаза сверкнули и вновь приняли яростное выражение, шрам на скуле побелел. — Мне пришлось ехать в Швецию! Вы удрали от меня в Швецию, в медвежий угол, — словом, сделали все, чтобы я не нашел вас. Неужели я вам так не по душе, и ваши чувства ко мне изменились за это время? Или вы не верите, что у меня нет никакой невесты?

— Верю, я верю вам, — прошептала Докки. — И мои чувства… Мои чувства остались прежними.

— Тогда собирайтесь. Завтра же мы возвращаемся в Петербург.

Она покачала головой.

— Нет, я не могу вернуться…

— Отчего же?!

Она должна была сказать ему о своей беременности. Сейчас же. Если он искал ее, если оставил армию, приехал за ней сюда, то, значит, он любит ее.

«А если я лишь задела его самолюбие? — неожиданная мысль поколебала ее решимость. — Вряд ли кто прежде бросал его. Наверняка он сам всегда сообщал дамам об окончании связи. Сейчас же получилось так, что это я его оставила, и он хочет вернуть меня. Нет, он не стал бы только из-за уязвленного самолюбия ехать в Швецию. Неужели он действительно любит меня?!»

Как бы то ни было, ей нужно было объясниться с ним, но едва Докки открыла рот, как Палевский опередил ее. Быстро подойдя к ней, он рывком поднял ее со стула и прижал к своей груди.

— Вы хоть понимаете, что я пережил за это время? — прошептал он, и его губы закрыли ее рот таким страстным поцелуем, что она, чтобы не упасть, уцепилась за него изо всех сил. А он яростно сминал ее губы, все сильнее сжимая ее плечи, и дыхание его было прерывистым, когда он оторвался от нее и прижался лбом к ее голове.

— Как я тосковал, как тосковал без тебя, — хрипло прошептал он и ближе привлек ее к себе, но тут же отстранился, пробормотав: — Как много всего на тебе надето…

Не успела она перевести дыхание, как он ловким движением стянул с нее платок и расстегнул салоп. И замер, глядя на ее заметно располневшую талию.

— Это что еще такое?! — воскликнул он.

Докки поспешно запахнула полы салопа, инстинктивно скрестив руки на животе.

— Вы в тяжести! — Палевский, будто не веря своим глазам, отвел ее руки в стороны и вновь раздвинул полы салопа. — Дьявол меня раздери! Вы беременны! Вы носите ребенка!

Он потрясенно смотрел на ее живот, потом осторожно положил на него ладони и так нежно погладил, что Докки чуть не расплакалась, — она не могла и мечтать, чтобы он вот так дотронулся до нее, до их ребенка, находящегося в ее чреве.

— Ребенок! — повторил он. — Мой ребенок…

— Конечно, ваш, — она испугалась, что Палевский не поверит ей, но ни капли сомнения не проскользнуло в нем, когда он молча водил ладонями по ее животу.

— Сколько? — наконец спросил он.

— Четыре, четыре с половиной месяца, — быстро сказала она. — С той ночи на Двине.

— С нашей первой — и как я всегда считал — неудачной попытки, — он ухмыльнулся. — Но оказывается, она была весьма плодотворной.

Он вновь довольно хмыкнул, но в следующее мгновение рассвирепел:

— Так вы скрывали от меня свою беременность?! Вы скрывали, что носите моего ребенка! И потому удрали в Швецию?

— Я… я не знала, как вы к этому отнесетесь. Нужен ли вам этот ребенок, — тихо сказала Докки.

— Вы сомневались, нужен ли мне наш ребенок?! — казалось, это его поразило, и она поспешила добавить:

— Я слышала историю с маркизой Тамбильон…

— Историю?! — на его виске забилась жилка. — И что же за историю вы слышали, позвольте полюбопытствовать.

— Говорят, она тоже ждала от вас ребенка, — тихо сказала Докки, чувствуя себя крайне неуютно. — Но вы не захотели…

— Не захотел жениться на ней, — кивнул он.

— Поэтому я, — голос ее задрожал.

— Поэтому вы, поверив сплетням, не признались мне в своей беременности… Решили, что я так поступлю и с вами.

Докки в отчаянии закусила губу.

— Так вот, чтобы избежать каких-либо недомолвок, сообщаю вам, что маркиза не была в тягости. Она придумала это, чтобы сделаться графиней Палевской. Неужели вы могли поверить, что я не принял бы на себя обязательств? — он махнул рукой и заходил по комнате. — И это после того, как мы с вами так сблизились!

В его глазах плеснулась боль, но мгновенно исчезла, уступив место искрящемуся льду.

— Так вы собирались здесь рожать, а потом — что? Хотели его кому-нибудь отдать?

— Нет! — испуганно воскликнула Докки. — Я никогда бы не отдала его. Никогда!

— Но вы понимаете, что наш ребенок родился бы незаконнорожденным, если бы я не бросился вас искать?!

— Я понимаю, но…

— Вы решили скрыться, чтобы лишить меня не только своего общества, но и ребенка…

Докки сглотнула.

— Я собиралась вам сказать, — понимая, как обидела его, торопливо проговорила она, — и вы непременно узнали бы, не получи я приглашения на помолвку.

Но он не хотел более ее слушать.

— Мы немедленно венчаемся! — сказал он таким тоном, что Докки стало ясно: скажи она «нет», он силой потащит ее под венец. — Вы станете моей женой и родите нашего законного ребенка.

Его безапелляционное заявление и весь вид показывали, что для себя он уже все решил. Докки, до глубины души обиженная тем, что он готов жениться на ней только из-за ее беременности, воскликнула:

— Я не выйду за вас замуж!

— Это еще почему? — Палевский издевательски поднял бровь.

— Потому что вам нужна не я! — Докки умирала от жалости к себе, но говорила те слова, которые должна была сказать. — Чувство ответственности заставляет вас жениться на мне. Но я не могу, не могу, даже ради ребенка, обречь вас на нежеланный брак…

— Не можете?!

Он чуть не испепелил ее взглядом. Потом повернулся и стремительно вышел из гостиной, хлопнув дверью.


Она в бессилии опустилась на стул и заплакала. То, о чем она мечтала и что казалось невероятным и совершенно невозможным, — свершилось. Он предложил ей обвенчаться, их ребенок может родиться в законном браке и обрести не только имя, но и отца. Так почему она отказалась от его предложения? Докки покачала головой и уткнулась лицом в ладони, начиная осознавать, что совершает очередную глупость. Он не сказал, что любит ее? Но то лишь слова, а он делами доказал свою любовь к ней. Ему нужен не только ребенок, но и она сама. Но если он сейчас, обиженный на нее, уедет? Ей стало ужасно страшно. Она подняла голову и прислушалась, но за дверью было тихо. Панически испугавшись, что он оставит ее, она вскочила и бросилась к дверям. В прихожей его тоже не было.

— Семен! Семен! Где он?! — закричала она.

— На улицу пошел, — в прихожую выглянул Афанасьич.

Докки рванула на себя парадную дверь и выскочила во двор.

Палевский стоял у экипажа и что-то говорил кучеру. Он был в одном мундире и без шляпы; его волосы и плечи запорошило все идущим снегом.

— Поль, Павел! — Докки, скользя, неуклюже побежала к нему.

Он быстро повернулся и устремился ей навстречу, подхватил в объятия, крепкие и надежные.

— Зачем вы выскочили на улицу? Не дай бог, простудитесь…

Бережно поддерживая за талию, он повел ее обратно к дому, но Докки уперлась, не желая никуда идти.

— Не уезжайте, прошу вас! — прошептала она, вцепившись в его руку. — Не уезжайте!

— Как я могу уехать от вас? — он ласково дотронулся губами до ее лба.

— Но вы ушли, и я подумала… — Докки оглянулась на кучера, тронувшего лошадей. Они мотали головами, стряхивая сыпавшийся на них снег.

— Мне нужно было отдать некоторые распоряжения кучеру, — ухмыльнулся Палевский. — Скоро он привезет сюда священника, и мы обвенчаемся.

— Священника? — Докки уже не спорила, напротив, с отчаянием в голосе сказала: — Это невозможно! Мы не найдем здесь православного священника, а местные не смогут нас обвенчать…

— Любовь моя, я понял, что смогу удержать вас при себе, лишь связав самыми крепкими узами. Поэтому, отправляясь в Швецию, я прихватил с собой попа, который обвенчает нас — скажете ли вы «да» добровольно, или я буду вынужден сделать это за вас. Но, надеюсь, вы более не захотите со мной спорить.

— Вы взяли с собой священника?! — ахнула Докки.

— Он находится на ближайшем постоялом дворе. Я был намерен на вас жениться в любом случае. То, что вы в тягости, уже не никак не могло повлиять на мое решение.

— Но вы же определенно дали мне понять, — вспыхнула Докки, — что я не должна рассчитывать на брак с вами.

— Неужели я такое говорил? — делано ужаснулся он.

— Когда я отказалась… отказалась вступить с вами в связь и вы сказали…

— Мало ли что я тогда наговорил, — Палевский пожал плечами и потянул ее к дому. — Вы дали мне понять, что я вам не нужен, и я, скорее, смеялся над своими надеждами. Ведь я посчитал, что как раз вы не склонны связывать себя со мной какими-либо обязательствами.

Но она никак не могла поверить…

— А разрешение? Вы не можете жениться без разрешения!

— Я получил его еще в сентябре у государя-императора, — у Палевского всегда на все был ответ.

В сентябре! Докки закусила губу, с трудом сдерживая слезы.

— Только не плачь, — прошептал он, склонившись к ней и все не выпуская ее из своих рук.

— Это от счастья, — сказала она и, всхлипнув, улыбнулась.

— Так ты согласна? Станешь моей женой? Или мне придется силой тащить тебя к алтарю?

Докки посмотрела на него сияющими глазами.

— Мы, — она выразительно дотронулась до своего живота. — Мы согласны.

Она потянулась и взъерошила его мокрые от снега волосы.

Он поцеловал ее и повел в дом, а густые хлопья снега в сером сумеречном свете продолжали сплетаться, кружиться в причудливом волшебном снеговороте…

* * *

Вот и все, последняя страница…

За окном темнеет, гаснет свет.

Только почему-то мне не спится,

Все гадаю: было или нет.

Лента голубая, вихрь сраженья.

Счастья, горя, радостей, невзгод

Странное сплетенье и круженье,

Страсти и любви водоворот.

Нитка тянется, узор сплетает

Из надежд, сомнений и побед.

День уходит, тихо уплывает

Сказка тех давно ушедших лет.[35]