— Пустое! — тряхнула головой Ксения. Какое ей дело до доли ляха? Она должна наоборот желать ему только худшей из всех возможных участей! Самой страшной смерти из всей возможных! Но почему так больно сжимается сердце, едва она только подумает о худом?

— Прибирать тебя? — спросила Марфа боярыню, не расслышав, о чем та речь ведет, но четко уловив нотки раздражения в ее голосе. Та ничего не ответила, только головой резко кивнула да сбросила с плеч опашень прямо на пол возка, немало не заботясь о том, что тот испачкается. Злится, определила Марфа и поспешила поднять одежду да достать из-под сидения уборы Ксении, принялась приводить ту в достойный боярыни вид, заняв место рядом с ней. Убрала выбившиеся пряди волос под повойник, проверила его завязки — вдруг развяжется, да косы покажутся! Вот срам-то какой для замужней женщины!

Повязала тяжелое ожерелье на плечи боярыни после недолгих раздумий — а вдруг ляхам все же приглянулись украшения боярыни, но решилась, откуда-то зная, что не посмеют они трогать богатство Ксении. Только сам шляхтич может соблазниться, да только вот не жемчуга да золото ему нужно от боярыни! Потому пусть ходит, как пава, вдруг лях все же вспомнит, что не безродную холопку в полоне держит.

Потом последовал черед кики, что Марфа плотно одела на голову Ксении, поправив все жемчужные поднизи, что спадали вниз с очелья — короткие на лоб и две длинные на щеки, обрамляя лицо, расправила полотно кисейного покрывала, аккуратно разложив его концы на плечах боярыни.

Все это проделывалось в непрерывном молчании, которое не было нарушено и после того, как процедура облачения подошла к концу: Марфа не решалась даже слова сказать, зная, что может означать эта складка на лбу боярыни прямо под поднизями да упрямо поджатые губы, а Ксения напряженно вслушивалась в каждый звук, долетающий в возок через оконца. Она даже сама не осознавала, насколько напряжена ныне, насколько страшится снова услышать шум боя и стоны раненых и умирающих.

Но единственное, что она слышала, было ржание лошадей, тихие перекрикивания ляхов между собой и иногда резкие отрывистые команды командира польской хоругви. Всякий раз слыша его голос, Ксения невольно вздрагивала, коря себя за желание отодвинуть занавесь и поглядеть, действительно ли Владислав так близко к возку едет, как ей кажется по слуху.

Ксения осмелилась выглянуть украдкой в оконце, только когда в возке вдруг стало темнее, чем обычно, скрылись солнечные лучики, играющие на золоте аксамита, которым были обиты стенки возка. Так и есть, кивнула она в подтверждение догадки, что сразу же пришла на ум, глядя, как проплывают медленно густые заросли кустарника по краю дороги, деревья да ельники — сперва редкие, а потом настолько плотные, что даже луча солнечного не видно было вдалеке в их глубине. Но по лесной дороге ехали недолго — вскоре мимо возка быстро проскакали несколько всадников, и вслед за резкой командой: «В лесе!» возок резко повернул вправо, заставив Марфу даже вскрикнуть от неожиданности, закачался из стороны в сторону, перебираясь по неровной земле и по сухим толстым сучьям. Глухо проскреб однажды по дну пень, на котором повозка едва не застряла.

— Что это ляхам в голову взбрело? — вскрикнула Марфа. — Куда их черти несут? В самую чащу лесную, к лешему в руки!

Ксения же не удержалась и выглянула в оконце, чтобы взглянуть на происходящее. Возок ехал по небольшой просеке, причем возница управлял им предельно аккуратно, чтобы не оставить следов для тех, кто пожелает найти их небольшой отряд. Впереди повозки несколько ляхов вели под уздцы лошадей, остальные же позади шли, выправляли примятые ветви кустарников, старательно скрывали доказательства их пути. Внезапно дверца с противоположной Ксении стороны распахнулась, и властный голос Ежи приказал женщинам выходить.

— Пешо пойдете, — добавил он, помогая им спуститься на землю, пропуская мимо ушей ворчание Марфуты, что, мол, негоже боярской дочери и жене пешком идти, как холопке какой. Но женщины подчинились, пошли за возком, придерживая друг друга на неровностях пути или на толстых корягах, что встречались на импровизированной дороге.

Сначала Ксении нравилось идти за возком, вдыхая полной грудью свежий воздух, наполненный ароматом леса, слушать птичьи трели да стук дятла где-то в глубине леса. В возке же было душно да скучно, вот она и не роптала, как Марфута, бубнившая что-то себе под нос. Но по истечении некоторого времени Ксения стала все отчетливее ощущать, как тонка кожа ее поршней, как остры ветки да камешки, лежащие на ее пути. Она путалась в подоле, спотыкалась об упавшие сучья и уже не так была рада этой нежданной прогулке. К тому же сильно вдруг захотелось в кусты, ведь у нее не было возможности оправиться перед самым отъездом.

— Долго еще блуждать будем? — бросила Ксения шедшему рядом с ней Ежи. — Куда идем?

Тот ничего не ответил, даже головы в ее сторону не повернул, что только разозлило Ксению. Она снова повторила вопросы, уже громче, отчетливо проговаривая каждое слово, чтобы лях понял ее, и добавила, не в силах сдержать любопытства:

— Думаете, в чаще скрыться от кого-то? Кто-то идет по следам нашим?

На этот раз Ежи все же повернул в ее сторону голову, прищурил глаза и что-то проговорил по-польски, отчего ляхи, шедшие позади них и слышавшие каждое слово, так и грохнули со смеху, распугав птиц на близ стоящих деревьях. Почуяв в его реплике обидное для себя, Ксения покраснела с досады — она смогла понять только несколько слов «москвитские», «говорили мне» да «псы», сбилась с шага.

— Тихо! Тихо! — раздался за ее спиной голос Владислава, и веселье польских воинов вмиг прекратилось. Ксения, не поворачивая головы, почувствовала, как шляхтич равняется с женщинами, догоняет их на этой импровизированной тропе, ведя на поводу своего каурого.

— Что он сказал? — бросила она ему, по-прежнему не глядя в его сторону, опуская голову вниз, на траву под ногами. Но помимо своей воли все же скосила глаза, разглядела сапоги и подол кунтуша — Владислав шел ныне подле нее.

— Он сказал, будто ему говаривали, что все москвитские бабы молчать приучены и вопросов лишних не задавать, но ныне он видит, что его обманули, — будто нехотя ответил шляхтич, и Ксения поджала губы с досады, борясь с желанием достойно ответить этому усатому ляху. Но как это сделать — она ведь не обучена ляшской речи, а кто знает, поймут ли они русскую речь.

— Я не все! — твердо сказала она, поднимая голову так высоко, насколько было возможно ныне, чтобы не потерять равновесие на этой неровной тропе. Владислав же только тронул коня, которого вел за поводья за собой, прошел далее, мимо возка, к голове отряда.

— Истинно так, — едва разобрала Ксения, когда он уже удалялся от нее. Она не смогла разобрать интонацию, которой были сказаны эти слова — была ли в них ирония или что-то иное, но решила, что он издевается над ней, вторя своему усатому дядьке, вспыхнула в тот же миг от злости.

— Я устала, лях! — бросила она в удаляющуюся спину. — Москвитские женщины не приучены ходить пешком так долго. Это тебе не ляшские холопки!

Но Владислав даже головы не повернул на ее слова, скрылся с ее глаз за возком, возглавляя отряд. Зато ляхи, что шли подле нее, поняли смысл ее выкрика, недовольно забурчали, перепугав Марфуту, что вцепилась в руку боярыни еще крепче.

— Не дразнила бы ты ляхов, боярыня! — шепнула она Ксении. — Все же подневольные мы.

А Ксения и сама себя уже корила за свой норов. Вечно он ей только беды приносит, вечно она не может обуздать свою горячность. Чего она добьется, дразня ляхов? Уж явно не любви к себе.

Вскоре Ксения уже не могла думать ни о чем ином, как о возможности отдохнуть да оправиться. Она уже была готова упасть на колени прямо в траву и на сучья под ногами и молить о передышке, как просека вдруг расширилась, и спустя некоторое время путники заметили небольшую поляну, хорошо скрытую от постороннего взора с двух сторон густым ельником — идеальное место для временной стоянки. Стали располагаться в этом удобном месте, как поняла Ксения, в надежде переждать, пока русский отряд проедет мимо, чтобы продолжить путь без особых помех. Оттого-то и следы маскировали, чтобы скрыться в этом лесу.

Ксения скоро только укрепилась в своих подозрениях. Они с Марфутой уже оправились в ближайшем ельнике и теперь расположились с тени возка на траве, протирая руки и лицо мокрой тряпицей, чтобы смыть пот и грязь дорожную, как вдруг неожиданно из-за повозки вышел Владислав, присел на корточки рядом с женщинами, покусывая травинку зубами.

Ксения невольно выпрямила спину, ощущая некое смутное беспокойство от столь близкого присутствия шляхтича, принялась вдруг складывать и раскладывать тряпицу, которую держала в руках на тот момент. Потом заметила, что ее ладони слегка дрожат, и почувствовала, как злость снова поднимается внутри. И чего он пришел сюда? Чего сидит тут молча? Будто и места другого нет! Вон какая поляна большая. Шел бы в какое другое место. Так нет же, именно сюда прийти надобно и молчать вот так долго, зная, как действует это безмолвие на притихших вмиг женщин, на их натянутые нервы.

Ксения вдруг почувствовала, как ей становится жарче ныне в ее одеждах, хотя сидела в тени деревьев, поняла, что краснеет, медленно заливаются краской щеки и шея, выдавая ляху ее волнение. Просто от того, что он так близко от нее. Так близко… Ей вдруг на ум пришли слова, сказанные ночью. Забилось сердце в предвкушении, в слепой надежде, что Владислав ныне присел подле них отнюдь неспроста, а с явным умыслом.

Тихий, еле слышный шепот снова донесся до нее из нынешней ночи, затуманивая разум, путая мысли, пуская сердце вскачь.

«Ксеня… Моя дрога…»

— Звуки в лесу хорошо разносятся, да и ветрено ныне. Крикнешь — добже {1}услышат, — даже не глядя в их сторону, задумчиво вдруг проговорил Владислав тихо, по-прежнему жуя травинку. Где-то тихо заржала лошадь, но тут же смолкла, будто кто-то заставил ее тут же замолчать. — Русский отряд в лесу ныне, дозор донес, — теперь в голосе шляхтича звучала сталь. — Хоть кто-то из вас крикнет, я сам лично глотку перережу.

Ксению будто ледяной водой окатили при этих словах. Рядом тихо ахнула Марфа, зажала себе рот ладонью, чтобы ненароком не крикнуть от испуга, вдруг не сдержит эмоций, что заплескались в ее душе при этом. Только слезы, не удержавшись на рыжих ресницах, сорвались вниз и покатились по щекам одна за другой, падая на поневу и на подол сарафана.

Ее боярыня же даже бровью не повела, казалось, будто и не расслышала даже речей ляха.

— И мне глотку перережешь? — Ксения перевела на Владислава глаза, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее, а сама она выглядела спокойной, хотя сердце ее ныне так и билось в груди. Она ждала, что он скажет что-то, не просто так же он подошел. Но таких речей она вовсе не ждала!

Владислав сначала даже головы не повернул в ее сторону, а потом неожиданно поднялся, отвернулся от плачущей безмолвно Марфы, по-прежнему зажимающей рот ладонью, встретился взглядом с Ксенией, не отрывающей от него глаз. Та ничего не смогла прочитать в них, будто и нет никаких мыслей в голове шляхтича, никаких эмоций в душе.

— И мне? — повторила Ксения, сама себя в душе кляня за дерзость, что так толкала ныне на безрассудства, но Владислав ничего не ответил ей, ушел прочь, обойдя сидящую на траве боярыню, стараясь не задеть подол сарафана, ярким пятном расстилающимся на зеленой траве.

Ксению же затрясло, заколотило словно в ознобе, она сжала плечи руками изо всех сил, стараясь обуздать эмоции, раздирающие ее нутро. Как же так? Как же? Неужто он не лукавил, угрожая им? И как можно вести такие речи, когда буквально ночью она слыхала совсем другое? Какие слова истинны? А она-то себе напридумывала уже, понадеялась, что сердце ляха дрогнет от ее красы, как когда-то, несколько лет назад! Понадеялась, что помнит его сердце!

После этих слов, так перепугавших женщин, они еще долго сидели, притихнув, даже слова не шепча на ухо друг другу, держась за руки, будто в друг друге силу черпая, чтобы страх прогнать, холодивший сердца. Даже шевельнуться боялись лишний раз, будто только ныне осознав, в какой опасности находятся, какая угроза висит над их головами.

Спустя какое-то время к ним подошел один из пахоликов польской хоругви, на ломанном русском сказал, что опасность прошла, и женщины могут свободно передвигаться по лагерю, тем не менее, не покидая установленных границ. Спросил, не нужно ли чего им, быть может, воды. Но женщины только головой покачали, показывая, что им ничего не надобно, и он отошел прочь, помогать своим товарищам развязывать морды лошадей, которые были перевязаны поясами, чтоб ни звука не вырвалось из-за их длинных зубов.

Марфа все же поднялась с травы — негоже ей рассиживаться, когда в животе с самого вчерашнего дня ни крошки не было. Она взяла из рук помертвевшей Ксении тряпицу, что та по-прежнему сжимала в ладони, повесила ее на ближайшую ветку, чтобы просушить. Затем залезла в возок, чтобы достать из-под сидения короб с их скудной провизией. Мало, совсем мало еды осталось, покачала головой женщина, доставая из короба широкий рушник, служивший скатертью во время вот таких стоянок, и расстилая его на траве подле боярыни.