Ольга Дашкова - Обрыв

Егор стоял на коленях, кругом большое и темное пространство, много автомобилей, вроде подземная парковка. Трое методично наносят удары, мужчина совершенно ослаблен, он не отвечает, принимает все покорно. Светлая рубаха залита кровью, голова безвольно свисает на грудь.

Почему он не сопротивляется? Почему рядом никого нет? Где Глеб, где вся охрана? Все очень реалистично, я будто вижу все со стороны. Кричу, разрывая легкие, чтобы они остановились, чтобы не трогали, не делали ему больно. Егор заваливается на бок, его продолжают избивать, пиная ногами.

Мне так безумно больно самой, сердце болит, обливается кровью. Я плачу, просыпаюсь, слезы бегут по щекам, руки трясутся.

— С вами все в порядке?

Улыбчивая стюардесса с тревогой заглядывает в мое заплаканное лицо. Пытаясь понять, что со мной.

— Да, спасибо. Все в порядке.

— Может быть, воды?

— Принесите, что покрепче. Виски со льдом.

Он солгал, Толя солгал мне в том, что не трогал Егора. А, может, это просто кошмар, дурной сон? И мои страхи напрасны. Пусть это будет так.

Стюардесса принесла спиртное, сделав пару глотков, тут же вспомнила, как Егор вливал в меня коньяк, как потом между нами был совершенно дикий секс. Вкус его губ на моих, вкус коньяка и запах его тела. Толчки внутри меня, глубоко, так, что мое лоно сжимается от воспоминаний.

Я забыла, забыла сказать ему самое главное. Пусть даже он бы посмеялся надо мной или бы промолчал, но сейчас мне было так важно, чтобы я сказала ему эти слова. Там, стоя у автомобиля, который должен был увезти меня на какую-то далекую заимку в тайге. Я должна была сказать, что люблю его.

Я чувствовала, как он смотрит на меня в то утро, стоя на крыльце особняка. Открыв глаза, я увидела его в лучах яркого морозного солнца, снежинки путались в его волосах, карие глаза смотрели с интересом, а я совершенно не слышала, что он мне говорит. Дурная женщина. Мои первые слова о любви так и не были произнесены. Но я уже тогда его любила.

— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку…, — из динамиков полилась плавная речь бортпроводницы. — Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки.

Я даже не почувствовала, как шасси коснулись посадочной полосы. За иллюминатором разливалось ласковое южное солнце. Подали трап, Толя, не прицепившись за время полета ко мне ни разу, схватил за руку и потащил на выход.

Странно, но наш борт после приземления, вырулил на дальнюю полосу, машина не подъехала, пришлось идти пешком до стоянки. Недавно шел дождь, мокрый асфальт и лужи. Толя идет, широко шагая, охрана чуть успевает за нами, в воздухе напряжение и тревога.

Открытая парковка, кругом высокий забор, Толя останавливается, замирает около черного автомобиля, смотрит на меня. Но внезапно сильно дергает головой назад, птицы срываются с натянутых проводов, охрана падает на землю. Я стою, не в силах сдвинуться с места, смотрю на круглое отверстие в Толином лбу. Снайпер. Его снял снайпер четким профессиональным выстрелом в лоб.

Откуда-то подбегает охрана, валит меня на мокрый асфальт рядом с мужем. Грузное тело прижимает меня к земле, от кого-то защищая. А я смотрю, как загипнотизированная, на Толин лоб и ровное отверстие в нем. Кровь, растекающаяся под ним, только делает асфальт еще темнее, но на кровь она

не похожа, просто черная жидкость. «У него даже кровь черная» — , вот вторая мысль после увиденного, а первая была: «Как красиво». Я точно больная, если считаю смерть красивой.

Открытые глаза смотрят в голубое небо, рот слегка приоткрыт, словно в удивлении, и лужа черной крови под его головой. Слишком красивая и слишком легкая смерть для Толи Беса.

Тишина пропадает, пространство наполняется шумом, голосами. Вой сирен, меня поднимают с асфальта, молодой полицейский с удивлением осматривает меня в длинной шубе.

— Вы в порядке?

— Почему сегодня все интересуются, в порядке ли я?

— Не понял?!

— Да, со мной все в порядке.

— Вы что-нибудь видели или слышали?

— Да, видела, как моему мужу в лоб всадили пулю. Вы видели когда-нибудь такое? Это был снайпер?

— Мы не можем точно сказать, кто это был, следствие покажет. Пройдемте, здесь сейчас будут работать эксперты.

123

Егор

Сквозь сон или словно наркотический дурман слышал писк приборов. Хотел открыть глаза или пошевелить рукой, но ничего не получалось. Все словно в тумане, голова не соображает, жутко раскалывается. Во рту сухо так, что слиплись губы, хочется пить.

Ничего не помню. Стараюсь успокоиться, не дергаться, воспоминания как вспышки фейерверка перед глазами. Вера, ее глаза, полные отчаяния, но все равно с верой в меня. Она уехала, как я и хотел, не сопротивлялась, не говорила, что это бессмысленно и бесполезно. Просто покорно слушала, кивала головой.

Снова писк приборов, отчетливый запах медикаментов. Получается дернуть рукой, писк становится еще сильнее. Чувствую, что в помещение входят, чьи-то руки поправляют на мне провода. С трудом, но получается чуть приоткрыть глаза.

Девушка в белом медицинском колпаке и маске на лице. Лишь одни большие карие глаза. «Как у Веры», — приходит первая мысль. Девушка заботливо заглядывает в мои глаза, скользит по лицу, снова на приборы, которые не перестают пищать.

— Я сейчас позову доктора. Все хорошо, только не двигайтесь.

Она быстро уходит, смотрю в белый потолок, освещенный тусклой лампой. Невозможно понять, день сейчас или ночь, сколько времени я здесь нахожусь. Но голова кружится, даже лежа и ничего не делая. Поднимаю руку, медленно подношу к лицу. Одна сторона опухшая, но глаза видят хорошо. Ощупываю голову, вся в бинтах. Что же случилось? Сука, ничего не помню.

Закрываю глаза, опять уносит, закручивая воронкой в пропасть. Снова кто-то рядом, уже несколько голосов. Узнаю Морозова, хочу встать, спросить, что я тут делаю, где Вера, но ничего не выходит.

— Какие прогнозы?

— Состояние тяжелое, но стабильное. Организм сильный, но внутренние травмы очень серьезные, плюс черепно-мозговая травма, словно его ударили головой обо что-то твёрдое несколько раз. Операция прошла успешно, теперь только время и покой, да и. конечно, мы делаем все возможное для скорейшего выздоровления Егора Ильича.

— Спасибо, — Морозов, как всегда, краток.

Доктор уходит, я еще раз пытаюсь открыть глаза. Глеб совсем рядом, плотно сжимает губы и скрипит зубами, злится.

— Егор, все будет хорошо. Эскулап сказал, ты справишься, уже справился. Ну, если он спиздел, я разнесу это элитную больничку, сровняю до клумбы. Ты знаешь, я могу.

Он может, я знал. Но меня волновало совсем другое, то есть другая. Он знал, что я хочу услышать, смотрел на меня и молчал.

— Я виноват, знаю. Отпустил тебя одного. Не стоило верить всем словам Беса, таким чертям вообще не стоит верить. Блять, я не знаю, что сказать, только я виноват, что ты сейчас здесь.

Он резко отходит от меня, только вижу его размытый силуэт, как мечется по палате и колышется белый халат, наброшенный на плечи.

— Она уехала с ним. Парни, что везли ее, остались на трассе, машины сожжены. Она уехала с ним, ее никто не принуждал, уехала сама. Ты был четыре дня в отключке, хорошо, что нашли быстро. Охрана на парковке видела, что ты спустился, но не выехал.

Я не хотел больше ничего слышать. Я не защитил и не уберег, хотя обещал ей. Клялся, что все будет хорошо, но ничего не вышло.

— Ты думал, что я так просто отдам тебе свою жену? — слова Беса звучали в моей голове, разносились эхом, били по нервам. — За то, что ты сунул в нее свой член, я готов убить тебя прямо сейчас, но парадокс в том, что ты мне еще нужен. Скажи спасибо, что еще ничего не решено по компании и забудь про мою жену. Моя птичка полетит домой, полетит сама и никто ее не остановит.

Тот разговор был спустя час, как Вера уехала, как я отправил ее, как мне казалось, далеко, в надежное место. А потом, когда Бес ушел, жутко захотелось курить. Я ничего не мог сделать, только надеялся на то, что их не догонят, не вычислят, по какой трассе едут. Надо было ехать с ними, но я решил, что так будет лучше.

Спустился на парковку за сигаретами, оставленными в машине, и там же получил первый удар. Неожиданно, резко, сбивающий с ног. Стоял на коленях, только успевал закрывать руками лицо. Их было трое или двое, удары наносились методично, профессионально, били, словно боксерскую грушу. После какого удара головы о бетонный пол потерял сознание, не помню.

***

— Егор Ильич, доброе утро. Как вы себя чувствуете? — все та же молоденькая медсестра в белом колпачке, но уже без маски, заходит в палату.

Прошла неделя, меня перевели в отдельную палату класса люкс. Живые цветы, плазма на стене, отдельная душевая и туалет. Передвигаться удавалось с трудом, но до унитаза как-то доползал сам. Опухоль с лица почти спала, но голова так же нещадно болела, обезболивающие помогали мало.

Морозов ничего не рассказывал, да я и не хотел ничего знать. Я словно полностью отрезанный от внешнего мира, ни телефона, ни выхода в интернет. Даже новостные каналы были отключены, чтобы не тревожить лишний раз пациентов.

Вера уехала, и я уже считал, что это правильно. Смог бы я прятать ее всю жизнь? Разве такого счастья и мнимой свободы я хотел для нее? Конечно, нет. Но как только я понимал, с кем она, хотелось крушить и ломать все вокруг. Хотелось снова разбить себе голову, но не допустить, чтобы она была с этим чудовищем.

— Ну, так как вы себя чувствуете, Егор Ильич?

Медсестра не унималась, строила глазки, а я даже имени ее не запомнил. Все осточертело, эти стены, запах лекарств, приторная улыбка этой девчонки, хотя она ни в чем не виновата.

— Спасибо, все хорошо.

— Эти таблетки надо выпить, и повернитесь, я поставлю укол.

Так повторялась изо дня в день, одно и то же. Медсестра, таблетки, уколы, долбаный день сурка. Сегодня уже три недели, хорошо то, что сам встаю и передвигаюсь, даже могу принять душ. Хотя медсестра все рвется помочь, глупая. Пора валить отсюда домой. Интересно, как там дома без Веры?

Я не смогу ее отпустить, не смогу. Меня ломает и выкручивает изнутри, я рвусь к ней всем своим сознанием, но в таком состоянии как сейчас, я ничего не смогу сделать. Я понимаю это. я трезво оцениваю свои шансы, но сердце рвет на части.

— Вы слышали, какой ужас творится? Такой скандал, среди белого дня убили одного криминального авторитета. Пуля попала прямо в лоб, не иначе как снайпер, и все на глазах у жены.

Практически не слушаю, что там щебечет медсестричка, но ухо режут слова «авторитет» и «на глазах у жены».

— У нас в городе?

— Нет, что вы, слава богу, у нас такого нет. На юге где-то.

— Когда? — Хватаю девушку за руку, больно сжимая.

— Давно уже. в конце того месяца. Ой, больно.

— Извините, не хотел сделать больно. — отпускаю ее руку, она подозрительно на меня косится, потирая запястье.

— А почему все до сих пор об этом говорят? — пытаюсь выведать что-то еще, может быть это совершенно другие люди, не те, о которых я думаю.

— Так в покушении обвиняют жену, что была с ним в тот момент. Даже не знаю, что и думать, может и правда она заказала своего мужа.

Вера

— С вами часто такое случается? Может быть, вызвать скорую?

Молодая женщина, управляющая цветочного салона, куда я пришла на собеседование в поисках работы, смотрела с тревогой и подозрением.

— Я что, упала в обморок?

— Не то чтобы упали, но да, вам стало нехорошо. Выпейте воды.

Она протягивает мне стакан с водой, беру, медленно делаю глотки, прихожу в себя. Руки трясутся, голова слегка кружится, хорошо же я сходила на собеседование, что подумала эта милая женщина — даже не представляю. Приняла меня за наркоманку или припадочную.

— Я, пожалуй, пойду. Спасибо.

Ставлю стакан с недопитой водой на стол, беру сумочку, надеваю пальто.

— Может быть, все-таки вызвать скорую или проводить вас?

— Нет, спасибо, мне уже лучше. Нервы.

На двери салона звонко звенит колокольчик, резкой болью отдаваясь в голове. Выхожу на улицу, вдыхаю влажный воздух. Декабрь, а льет дождь. Наверняка у Егора жуткий мороз и ужасно много снега, что не выехать в город. Улыбаюсь.

Я всегда его или все, что связано с ним, вспоминаю с улыбкой. Теперь мороз, снег и холод обязательно ассоциируются с этим горячим мужчиной. А еще яркое слепящее солнце — это тоже он. Так и есть, он был солнцем в моем жизненном мраке.