Ольга Дашкова - Обрыв

– Вера, прекрати.

– Что именно? – говорю тихо, сама так и не могу оторвать взгляд.

– Так смотреть. Я чувствую твой взгляд, у меня встает. Мы не доедем до ресторана. Ты хочешь секс в машине в первой подворотне под яркими фонарями?

Только сейчас, произнеся все это, он поворачивает голову в мою сторону. В глазах пляшут черти, руки еще сильнее сжимают руль, кожа на нем хрустит.

– Извини, – отворачиваюсь к своему окну, пряча улыбку в шарф, даже краснею, представляя, что может произойти, во всех красках и подробностях.

– Так-то лучше, но мне безумно нравится, как ты смотришь, – берет мою руку, так неожиданно и вполне естественно, подносит к губам и целует пальцы.

Замираю, сердце пропускает удар. Слежу за его движениями, целует, кладет себе на бедро, накрывая своей горячей ладонью. Едем в тишине, иногда шуршат дворники, расчищая лобовое стекло от налипшего снега. Егор просил меня не думать, я не буду, не сейчас, когда так хорошо.

Ресторан на самом деле большой, просторный, все в современном стиле, два этажа стекла, зеркал, натурального камня, словно воздушных лестниц и огромных окон с видом на набережную в вечерних огнях.

Егор снова тянет меня за руку к столику на втором этаже. Некоторые гости с ним здороваются, кому-то он отвечает, на кого-то не обращает внимания. Скидывает пальто, снимает с меня. Подзывает официанта, заказывает, видимо, все подряд, даже не глядя в предложенное меню, не спрашивая, что хочу я.

– Мне надо отойти, где тут дамская комната?

Официант указывает направление, поднимаюсь, иду вдоль стены, справа перила второго этажа и несколько столиков, слева зеркальная стена с встроенными светильниками. Ресторанный зал гудит голосами и легкой живой музыкой. И тут я понимаю, что мне начинает закладывать уши, сердце нарушает ритм, сбавляю шаг, смотрю вперед, пытаюсь понять, что стало причиной моего состояния.

Хаотично шарю по залу, цепляюсь за фигуру, что идет прямо мне навстречу. Мужчина, темный костюм, черная рубашка, зачесанные назад светлые волосы, одна рука в карманах брюк, другая держит телефон, он с кем-то разговаривает. Губы плотно сжаты, скулы заострены, он наверняка чем-то недоволен.

Я забываю, как дышать, ладони потеют, замираю на месте. Вокруг снуют официанты с огромными подносами, звеня посудой. Я не могу оторвать взгляд от мужчины, он стал еще шире в плечах, мощный, с походкой хищника. Это уже не гиена, а акула, безжалостная, опасная, кровожадная. Это мой муж – Толя Бес, это он шел уверенной походкой дикого хищника мне навстречу.

Понимаю, что надо уходить с дороги, но смотрю на причину своего страха, пронзающего, животного, парализующего. Кто-то толкает меня в плечо, просит отойти с дороги. Очнулась, словно от гипноза, вижу, как официанты открывают двери, видимо на кухню, срываюсь туда, несусь по коридорам, гонимая страхом. Замираю за каким-то поворотом многочисленных коридоров, прислоняюсь к стене, пытаюсь унять дыхание и сердце. Руки холодные, меня потряхивает, хватаюсь за горло.

Не знаю, сколько так стою, совершенно выпала из времени. Кто-то касается моего плеча, вздрагиваю, отшатываюсь, пытаюсь убрать руки, которые меня трогают. Нахожусь в состоянии, близком к истерике. Я думала, это прошло, что такие приступы остались далеко в прошлом, но нет, снова накрыло до боли в сердце и нехватки воздуха.

– Вера, посмотри на меня! Что опять случилось? – узнаю голос Егора.

Он прижимает меня к себе, перестаю сопротивляться, утыкаюсь лицом в его грудь. Я не плачу, но слезы сами текут по щекам, пропитывая рубашку. Меня так резко отпускает истерика, нет сил сопротивляться слезам. Они текут и текут, Егор гладит меня по голове.

– Ну что ты, все, тише, тише, маленькая. Все хорошо. Тебя нельзя отпускать одну даже в туалет. С тобой что-то всегда случается.

– Я хочу уйти отсюда, давай уйдем. Прошу тебя, пожалуйста.

– Конечно, уйдем, как скажешь. Пойдем, заберем вещи и еду на вынос, ты голодная с утра, – Егор тянет меня в сторону зала, сопротивляюсь, слезы снова льются из глаз.

– Нет, нет, я не пойду туда, я подожду тебя здесь, пожалуйста.

Он очень странно смотрит на меня, не задавая лишних вопросов, но я знаю, что они последуют дальше и надо что-то придумывать, снова врать. Противно. Мерзко.

– Хорошо, выйдем через черный ход. Подожди меня здесь, хорошо? Я быстро. Вера, ты понимаешь?

– Да, я понимаю, я не умалишенная, не надо так говорить, – смотрю на него, вытирая слезы, беру себя в руки. – Все хорошо, иди, я жду здесь.

Егор уходит, я сползаю по стене вниз, на пол, обнимая себя за плечи. Воспоминания накрывают не хуже истерики, во всех красках и подробностях.

Вера

– Какая же ты дрянь! Последняя конченая сука!

Толя орал так, что звенела посуда и закладывало уши. В стену напротив меня летело все, что попадалось ему под руку. Пол был усыпан осколками стекла, обломками пластика от разбитых телефонов, настольной лампы. Там же была моя косметика, духи вперемешку с разбитыми бутылками алкоголя.

– Сука паскудная, я готов задушить тебя голыми руками, но я этого не сделаю. Ты обманывала меня все эти годы, водила за нос и держала за лоха.

– Толя, ты слишком все усложняешь, – я сидела на полу в груде осколков когда-то хороших вашей и качественного алкоголя.

– Заткнись, бля..ь Я даже не начал еще усложнять!

Толя не был пьян или под кайфом, он был совершенно трезв, поэтому максимально зол. Это было страшнее, лучше бы он выпил.

– Перестань орать, тебе слышит весь двор, с кучей охраны.

– Мне поебать на охрану, а вот с тобой, моя птичка, мы будем разбираться долго, и я буду орать столько, сколько нужно. А потом, будешь орать ты, подо мной! Ты моя жена! Жена, которая наебывала меня почти три года и лечила о том, что дети – это дар небес. Оказывается, дары неба зависят от одной маленькой сучки, которая просто их не хотела.

Да, Толя хотел детей. Наследника престола, как он говорил. Когда, после года нашего брака, он заикнулся о детях, мне стало страшно. Я не была уж совсем набитой дурой и понимала, к чему приводит незащищённый секс. И еще, я боялась, как бы Анатолий не принес в дом букет венерических заболеваний.

Я просто сделала выводы, сама, имея представление о своем муже, уверенная в его неразборчивых связях. Но я ошибалась. Меня заверили, что шлюхи – это грязь, после того, как я оказалась девственницей, его не тянет больше ни на кого.

–Ты так умело меня обманывала, прикидываясь милой, беззащитной девочкой.

Толя подходит ближе, под подошвой туфель противно скрипит стекло. Словно скребет по нервам. Рывком поднимает с пола, с силой вдавливает в свою каменную грудь.

– Я не трону тебя, моя птичка, – от его горячего дыхания по телу озноб и дрожь. – Ты же знаешь, ты моя сладкая птичка, моя куколка. Но если ты, тварь, еще, хоть раз меня обманешь, я закопаю тебя живьем во дворе дома и посажу там розы.

Сильные руки сжимаются на шее, я смотрю в глаза своего мужа, а там нет ничего. Только холод. Он пробирает до костей и выбивает дыхание из легких. По щекам текут слезы, кислорода не хватает, инстинктивно цепляюсь за его руку, пытаюсь оторвать от себя.

– Я вижу, ты поняла меня.

Мерзкая улыбка, хватка на шее слабеет, его губы впиваются в мои болезненным поцелуем. Кусает, пожирает, сминая до крови, насилуя рот языком. Это так мерзко, так противно и унизительно, слезы продолжают бежать потоками, слезы боли и обиды.

Меня так же резко отпускают, не могу устоять на ногах, падаю на пол, усыпанный стеклом, царапая руки, осколки впиваются в кожу.

– Выброси все, что я нашел, это в твоих интересах, – разворачивается и уходит.

Мне страшно, мне не было так страшно, когда меня выдавали замуж, мне не было страшно, когда меня лишали девственности, а сейчас мне реально страшно.

После первой брачной ночи, охрана, которая теперь будет около меня постоянно, отвезла в женскую консультацию. Милая женщина-гинеколог, осмотрев, сказала, что все в порядке, порекомендовала оральные контрацептивы. Я и не думала, что Анатолий может захотеть детей, да и сама не горела желанием, какая из меня мать.

Накупив в ближайших пяти аптеках кучу стандартов таблеток, которых хватит не на один год, методично пересыпав и смешав с витаминами в баночке, я успокоилась. Речь о детях началась примерно через год. Вначале я просто пожимала плечами и делала вид, что не понимала, почему ничего не выходит.

Я не знала, как мне жить самой в этой клетке со зверем, я не знала, какой ребенок может родиться, с какими патологиями и болезнями, зная о том, что Анатолий употребляет наркотики. Я мечтала вырваться из этого плена под названием брак, но все никак не решалась. Куда идти? Что делать? Найдут, приведут, и будет еще хуже.

Как он узнал о таблетках, я не знаю, да уже и не важно. Вон они, все валяются, разбросанные по полу, в луже духов и алкоголя. Собирай и жри, но это уже бесполезно.

Если до этого момента мне казалось, что моя жизнь ужасна, то после начался сущий ад. Толя с одержимостью маньяка вколачивался в меня каждый день, кончал глубоко и держал так какое-то время. Я плакала, умоляла остановиться, перестать быть животным, покрывающим самку. Но все было бесполезно.

Я выла от своей безысходности и обречённости. Я вспоминала свою мать, не любившую меня всю свою жизнь. Неужели я тоже так буду не любить своего ребенка? Ребенка от нелюбимого и ненавистного мне человека. Я кричала в голос ночами, от того, что не вынесу этого, я не смогу так жить, если во мне будет ненависть, а не любовь.

Возникало желание убить Толю, пока он спит, просто воткнуть ему в горло что-то острое, я представляла все это так живо и в красках. Как багровая кровь заливает белоснежную постель, из горла вырывается хрип, и душа покидает бездыханное тело. Но понимала, не смогу взять грех на душу.

Так продолжалось четыре месяца, в начале осени я поняла, что беременна. Меня выворачивало каждое утро, от любого запаха и вида еды. Толя воспринял все как должное, сам отвез меня к частному доктору в дорогую клинику, выслушал все рекомендации и больше с сексом ко мне не лез.

Мне было двадцать три, когда я поняла, что уже не одна в этом мире. Услышав биение сердца, я уже любила больше жизни своего ребенка. Меня словно отпустило, все страхи и сомнения ушли. Накрыло чистое блаженство и абсолютное равнодушие к тому, что происходит вокруг. Толя как-то странно изменился, стал смотреть иначе, ходил со мной на каждый прием и волновался о здоровье.

Через два месяца он мне сделал подарок – цветочный салон. Не знаю, почему именно он, но мне безумно понравилось. Я ничего особо не понимала, но был толковый управляющий, грамотные флористы, а еще море цветов. Они были повсюду вокруг меня, разных сортов и безумных ароматов, странно, от них меня не тошнило.

Егор

– Мне снова придется нести тебя на руках. Зачем ты сидишь на полу?

Егор подходит, он не один, за ним парнишка в черном костюме, в кармане трещит рация, пиджак отчетливо выдает, что за ним кобура с оружием. Он несет объемный пакет, а Егор – мое пальто.

– Давай, Вер, вставай, ты снова вся ледяная.

Кутает меня в одежду, снова наматывает шарф, старается на меня не смотреть, поднимает на руки и несет куда-то по темным коридорам. Черный вход, железная дверь громко хлопает за нами. Холодный ветер с колючими снежинками обжигает лицо, прячу его в открытой ключице Егора.

Теплая кожа на контрасте с моими холодными губами. Прижимаюсь, пытаясь согреться, жадно вдыхаю его аромат. Цепляюсь, как за последнюю соломинку, обхватываю рукой сильную шею. Мышцы напряжены, он сам весь, словно натянутая струна. Машина стоит далеко, на центральной парковке, под яркими огнями ресторана.

Едем молча. Мне кажется, что вся моя жизнь – сплошное молчание и тишина. От нее закладывает уши, хочется кричать, громко, срывая голос, но я снова молчу.

– Мы едем ко мне на квартиру, возвращаться в особняк слишком поздно, да и дороги замело.

– Хорошо.

Высотка в центре, консьерж, лифт, мы не смотрим друг на друга. Егору скоро надоест возиться со своей непутевой экономкой, и меня, наконец, выкинут, как собачонку, на мороз. А может, он уже что-то знает, один звонок, и Глебушка расскажет историю глупой девчонки.

– Проходи, – Егор открывает двери, пропуская меня вперед, в просторную прихожую. – Впереди кухня и гостиная, дальше, левее ванна.

Я киваю, мужчина смотрит, что я буду делать. Снимаю пальто и теплый шарф, скидываю сапоги, иду в сторону ванны, чтобы наконец-то согреться, меня колотит, как долбаную наркоманку. С трудом справляюсь с узким платьем, стягиваю его рывками, путаюсь, задыхаюсь. Наконец, скидываю все на пол, черный кафель, белая душевая, как на контрасте, и я тут, грязным пятном, в этой стерильной, сверкающей чистоте.