— Хотел бы я посмотреть на Мака, отпившего своего отварчика, — откровение насчет позели здорово повеселило. Повезло мне с тимьяном — приятная травка, пахнет хорошо, голову не туманит. — А творящие по имени Хмель или Конопля в Зеленях бывали?

— Так и лезет из тебя человечья дурь! — поморщился Клевер. — Взвар действует исключительно с пользой, не пьянит, не развязывает язык и не доводит до скотского состояния.

Айров до скотского состояния не доводили и пиво с вином, хотя делать их жители Зеленей умели и употреблять любили. Я поначалу решил, что нелюди просто знают меру и, интереса ради однажды попробовал напиться. Как бы ни так: даже язык заплетаться не начал! Веселости прибавилось, это точно, но голова не затуманилась и наутро не болела.

— Надеюсь, ты не балуешься чар-грибом? — полюбопытствовала Вероника, заглянув во двор Клевера, где я сидел в полном одиночестве, проспав и завтрак, и приход Эрики, не добудившейся меня и куда-то улепетнувшей.

— Нет, — буркнул, с трудом расплетая очередную тонюсенькую косичку из множества появившихся за ночь. Видно, Малинка, не сумев в степи (куда я, судя по всему, попал-таки, несмотря на неумеренные возлияния) разбудить перебравшего дружка, в отместку превратила волосы пырий знает во что. Надо бы состричь все к Хозяину Подземья. Еще и травы навплетала, затейница…

— Зачем же вчера на пиво с вином налегал? Напиться хотел по человечьей привычке?

Во глазастая старушка! Я ее на гулянии и не приметил. Может, правда, ей кто-то рассказал о невоздержанности внука?

— Да с чего бы мне напиваться, бабушка? После стольких лет скитаний и одиночества обрел любящую родню, дом…

— Родня, дом… — фыркнула женщина. — Расскажи-ка, кто тебе таких косичек наплел?

— Моя заноза, — как выяснилось, этим словом айры называли нежелательную пару. Оно казалось на редкость подходящим мне и сладенькой: ведь и впрямь сидим друг у друга занозами под кожей — королевская дочь и нелюдь-полукровка…

— И верно, заноза. Что устроила… — Вероника, видно, знавшая о существовании Малинки от Клевера, поворошила мои спутанные патлы, я молчал, от неожиданности не зная, что сказать. — Надо постричь… — встала за спиной и принялась сноровисто расплетать косичку за косичкой, пропуская волосы сквозь пальцы, выбирая траву. — Недоволен, значит, приемом?

— Не столько недоволен, сколько удивлен. Ко… Хрен так расписывал айрову правильность, я расчитывал, родные бабка с дедом отнесутся ко мне теплее. Но напиться пытался вовсе не из-за этого, просто хотел проверить, почему не пьянеют айры.

— Потому что дружим с растениями.

— Да я и Хрена в человечьих землях пьяным видел, и сам сколько раз напивался, а вчера не смог!.. — прикусил язык, но, как обычно, поздно.

Вероника язвить не стала, усмехнулась только.

— В человечьих землях вы пили приготовленное людьми. У наших пивоваров и виноделов есть кое-какие секреты. Зель-творящая заповедала своим детям не вредить друг другу, и мы знаем, как избежать нежелательных последствий.

— Выходит, люди — не ее дети?

— Нет, не ее.

— А чьи?

— Откуда мне знать? Я не человек. Тебе разве мать не рассказывала о корнях ее народа?

— Я ее не помню! Клевер что, попросил лаской выудить из меня страшные тайны? — вывернулся из рук, становившихся все более заботливыми. — Подобрал бы кого помоложе!

— Ласк тех, кто помоложе, тебе хватает, как я погляжу. Смотри-ка, в каждой косичке своя травка, да и вплетены так аккуратно, — Вероника мягко удержала меня за плечи, не давая подняться. — Клевер ни о чем меня не просил. Ты прав, мы приняли тебя недостаточно тепло, но на то есть причины…

— Какие? Объясни! Дело в моем отце, так? Но я-то тут причем? Получается, сам из-за него страдаю.

— Подожди, принесу из дому ножницы, — бабушка потрепала меня по голове и отошла, я остался сидеть, пригвожденный к чурбаку ее нежданной заботливостью. — Вот так, чтоб твоя заноза в следующий раз понастойчивей будила, а не занималась всю ночь чепухой… — вернувшись, ловко срезала лишнюю волосню. — Да, дело в Тёрне, моем первенце… — Вероника замолчала, я оглянулся: уж очень странно прозвучал ее голос, но айрица, отвернувшись, осматривала двор. — Далия с Рамондой так и не посеяли тимьян. Клевер, что ли, не велел? Ну, сама позабочусь.

Вот так-так! Бабушка, похоже, оттаяла…

Тем же вечером на стволе в доме Клевера появились несколько веточек тимьяна, так искусно вплетенных в прежнюю резьбу, будто давным-давно здесь были. А через несколько дней во дворе рядом с куртинкой вероники подернулось розово-лиловым цветом пятно моей позели. Я бы много дал, чтобы поглядеть, как бабка все это проделала, ведь наверняка силой творящей, а не вручную.

Малинка надулась на меня за ту ночь. Придирчиво осмотрела стриженую голову, будто через силу протянула руку и взъерошила волосы.

— Кто тебя постриг?

— Бабушка.

— Бабушка… — передразнила ворчливо. — Ты говорил, она смотреть на тебя не может. И расскажи-ка поподробней, Перчик, об этой твоей сестре, Эрике. Она хорошенькая?

Хозяйка Небесная, начинается! Родичи стали поласковей, сладенькая — наоборот. Вон, Перчиком опять назвала, а я только к Тимушке стал привыкать.

— Не надо было плести дурацкие косички, Линочка. Бабуля увидела, и, оскорбившись за внука, тут же прониклась родственными чувствами. А про Эрику я ведь уже говорил. Она — моя двоюродная сестра. Хорошенькая или нет, не знаю, потому как ей только десять исполнилось, а меня на таких молоденьких не тянет.

Малинка, по счастью, удовлетворилась объяснениями и сменила колючки на ягодки.

Про возраст Эрики я соврал исключительно для спокойствия сладенькой. К чему ей знать, что сестренке не десять, а все семнадцать (столько, наверное, моей занозе было, когда мы встретились), и что юная айрица не просто хорошенькая, а настоящая красавица. К тому же живая и непосредственная, вроде самой Малинки, но гораздо невинней, что только добавляло очарования.

Почти все свободное время (а его было навалом) я проводил с Эрикой. У айров не принято было бездельничать, но сестренке, видно, поручили «пасти» родича, и она вовсю старалась проводить время с приятностью для себя. Мы и купались чуть не каждый день, и по грибы ходили, и по ягоды, и просто болтались по окрестностям. Эрика называла неизвестные мне растения (мол, обязанность творящего знать по имени каждую позель, что является на лицах айров), я, как ни странно, запоминал имена с первого раза, хоть и бурчал постоянно, что творящий из меня как из хрена варенье. Быстро познакомила со всеми жителями Озёрищ, рассказывала айровы сказки да предания, отвечала на вопросы о народе Зеленей.

Да, каждый айр умел находить место, где бывал раньше, или знакомое существо (в смысле, не только айра, но и человека или потерявшуюся корову, к примеру) хоть с завязанными глазами, в чем я успел убедиться на собственном опыте. Еще это племя отлично чувствовало кровных родичей, а мужчины и женщины, связанные любовными узами — друг друга. Если кто-то не хотел назойливого внимания, он мысленно закрывался от близких. Так, со слов деда, поступил мой отец, уйдя из Зеленей. Творящие могли преодолеть защиту обычных айров или более слабых одаренных, но Тёрн, видать, не уступал своим родителям, и Клевер с Вероникой не узнали ни о его женитьбе, ни о моем появлении на свет, хотя обычно такие события становились известны, пусть и без подробностей. Ну, а смерть… Ее скрыть было нельзя, то ли потому, что айр просто переставал существовать, и связь, хоть и перекрытая, рвалась, то ли в момент гибели рушилась защита, и последнее печальное известие достигало близких.

Я не пытался использовать эту способность и ковыряться в душах родичей, заодно и сам закрылся поплотней, в одну из ночей оградив свою степь стеной из ветра да ковром тимьяна. Хотел было заглянуть к Малинке, но решил, что чем меньше знаю, тем слаще будет спать с ней. Отец, небось, не зря остерегал от лишних вопросов женщинам, может, и от пользования связью остерегал, да я забыл. Наверное, способность чувствовать пару — благо, когда айр живет с айрицей, та лгать не станет, предупредит разок-другой, а потом, если не внемлешь, честно наставит рога. А с человечьей женщиной не знаешь, чего и ждать. Она может из самых благих побуждений такое выкинуть, о чем тебе точно знать не захочется, и попробуй на нее за это обидеться. Было уже, больше не хочу.

Проболтавшись дней десять по Озёрищам и окрестностям, я неожиданно стал совеститься собственного безделья. Айры трудились с утра до вечера, не скажу, что не разгибая спины, но все время были чем-то заняты, если не работали в поле или еще где, то обихаживали сады позелей вокруг домов или отправлялись в лес, за грибами-ягодами, цветами да травами. Поддавшись общему настрою, я, с несвойственным мне трудолюбием стал почти каждый день помогать Рамонде и Далии по хозяйству. Мытьем посуды и полов, понятное дело, не занимался, а дров наколоть да к очагу принести или там воду из купальни после мытья вычерпать — пожалуйста. Названные бабушки, будучи творящими, сами прекрасно с этим справлялись, но, как выяснилось, использование дара для повседневных дел утомляло едва ли не сильней, чем обычная работа. Клевер на подобные мелочи не разменивался, он руководил жизнью и озёрищенской общины, и Зеленей, так что мою помощь айрицы быстро оценили.

* * *

Время летело незаметно, не успел оглянуться, как оказалось, что в Зеленях я уже третий месяц. Хотел было нагрянуть в гости к Корню, да Клевер не пустил. Мол, нечего неизвестно где разгуливать без присмотра с неуправляемым даром. Он мне все уши этим прожужжал, недели не проходило, чтоб не напомнил. Я устал объяснять, что дар проявляется лишь когда мне грозит опасность. А какая опасность в Зеленях? Здесь даже погода всегда хорошая, дожди, и те идут большей частью ночью, никому не мешая. Но деда убедить так и не удалось.

Зато в один прекрасный день, когда мы с Эрикой вернулись с озера, во дворе сидел Корешок и поигрывал тесаком, памятным по пути в Зеленя. Хм, не зря друг ножичек столь тщательно выбирал, хороший, видать, отхватил, раз и на родине не расстался с человечьим изделием.

— Привет, Перец, — поднялся на ноги. — Или Тимьяном звать прикажешь?

— Ну, при родичах лучше по позели величать, — я покосился на Эрику, которая с прохладным интересом разглядывала гостя. — Тебе-то, небось, свою кличку слышать неохота?

— Это смотря с каким выражением ты мое имя произносить собираешься, — ухмыльнулся друг, не оставляя без внимания стати моей сестренки. — А это что за малютка? Лапуля о ней знает?

— Я его сестра, Хрен, — надменно заявила айрица. — Двоюродная. И зовут меня Эрика.

— Ласкового солнца и теплого дождя, творящая, — Корень поклонился. И в голосе, и в движениях сквозила едва прикрытая насмешка. Хотя, может, она только мне заметна, потому как хорошо знаю мужика…

— Верного глаза и твердой руки, воин, — сестренка вернула любезность сполна. Уж на что Малинка в начале нашего знакомства относилась ко мне, скажем так, без уважения, но такого ядовитого презрения я в ее голосе ни разу не слышал.

Корня это только позабавило.

— Везет тебе на стрекалок, Перчик, — проговорил вполголоса на северном наречии, пропустив девушку в дом первой с подчеркнутой до издевки вежливостью. — И при этом они оказываются весьма хорошенькими.

— Сочувствую, но эта тоже не про тебя.

Ишь, раскатал губу, жеребчик. М-да, Перец, это что за нездоровые братские чувства? Пару Эрике подбирать уж совсем не твоя забота.

— Да на кой мне зеленобровая?! Дружка такого хватает, — хохотнул Корень, входя в дом.

В присутствии хозяев, впрочем, он стал по-настоящему почтителен, я с удивлением увидел не привычного задаваку, иной раз позволяющего себе что-то вроде надменных капризов, а сурового воина, привыкшего подчиняться установленному порядку и твердо знающего свое место.

Даже дед остался доволен гостем, а уж о Рамонде с Далией и говорить нечего. Одна Эрика смотрела на алобрового айра как на пустое место (надо сказать, это здорово грело, я ведь до сих пор отлично помню, как взирала на этого красавца Малинка).

Клевер радушно пригласил Корня погостить в его доме, тот с благодарностью согласился. С Рамондой друг в родстве не состоял, хотя принадлежали они к одной ветви (названная бабушка происходила совсем из другой части Зеленей), тем не менее алобровая айрица приняла гостя очень сердечно. В общем, как сообщил Корень, когда мы остались одни, он на такой прием и не расчитывал.

— Я раньше с творящими близко не сходился. Всегда считал, что они чересчур много о себе мнят, хранители земли родной. Мы, воины, можем охранить ее ничуть не хуже, может, еще и лучше…

Тема, видно, была наболевшей, потому что друг принялся объяснять, как неосторожо полагаться лишь на волшебство, пренебрегая воинскими искусствами.