Злость и негодование ушли вместе со слезами, не оставив в ней ничего.

Лишь тупую, унылую пустоту, которую она уже однажды познала.

– Я... я не... – хрипло заговорила Мари. – Не думаю, что...

– Я могу уйти, если я некстати. Но, знаете, иногда... бывает нужно выговориться, – мягко предложила принцесса. – И потом, есть некоторые факты, о которых мой муж вряд ли сказал вам. А мне кажется, вы имеете право знать их.

Факты ли, отрешенно подумала Мари. Может, очередная ложь?

Хоть и измучена была она, хоть и овладело ею безразличие, а быть может, именно благодаря ему – кто знает, – но разум ученого взял верх. Он подсказал ей, что нельзя делать выводы, не изучив всю совокупность данных.

Сейчас, проснувшись окончательно, она понимала, что вряд ли сможет заснуть. У нее был выбор – либо послушать, что скажет ей принцесса, либо остаться наедине с мучительными мыслями и вышедшими из-под контроля чувствами.

Она выбрала первое и распахнула дверь.

– Прошу вас, входите, леди Ашиана.

Принцесса, благодарно улыбнувшись, ступила с младенцем на руках в темную комнату.

– Вообще-то, не принято называть меня леди Ашиана...

– Извините, принцесса Ашиана.

Мари зажгла лампу на каминной полке и только после этого затворила дверь.

Ее гостья рассмеялась. Смех ее был милым и певучим:

– О-о нет. Так меня тоже не называют. Если официально, то ко мне обращаются как к леди Саксон. Знаете, у английской аристократии существует масса всевозможных условностей и правил на этот счет. Это, конечно, досаждает мне, но что поделаешь. Удивительно, но к женщине они обращаются по имени ее мужа, будто она является... прида... придачей...

– Придатком?

– Да, придатком мужа. Я еще не совсем правильно изъясняюсь по-английски. Он так отличается от хинди.

Она помогла Мари зажечь лампу на столике у кровати, держа стеклянный колпак, пока Мари зажигала фитиль.

– Но что касается моего титула, мадемуазель, то я вправе отменить любое правило, если оно кажется мне глупым. И должна заметить, таких правил предостаточно. Так что, прошу вас, называйте меня просто Ашианой.

Мари колебалась, стоит ли завязывать приятельские отношения с этой женщиной, ведь она как-никак член семьи д'Авенантов. Но она уже впустила принцессу в свою комнату и поэтому сочла, что упрямиться ни к чему.

– Хорошо, – сказала она, устало опускаясь в кресло. – Меня зовут Мари.

– Очень приятно, Мари. А это моя дочь Шахира. – Ашиана нежнейшим поцелуем коснулась золотистой головки младенца. – Измучив свою мамочку, она наконец-то решила поспать.

Глядя на ангельское личико ребенка, на его пухлый кулачок, сжимавший шелковистые волосы матери, Мари невольно улыбнулась. Возраст этого ангельского создания оставался для Мари загадкой, поскольку она имела весьма смутные представления о детях – как больших, так и маленьких.

Ашиана, несмотря на усталый вид, выглядела довольной, счастливой матерью. Мари находила странным, что знатная дама сама кормит ребенка, тем более ночью. Большая часть аристократок – как по эту, так и по другую сторону пролива – нанимает для этого кормилиц.

Но она уже поняла, что эта семья живет по своим собственным правилам.

Ашиана прошла к дивану у окна и мягко опустилась на него. Ребенок безмятежно посапывал у нее на плече.

– Надеюсь, вам понравилась комната? Лично я очень люблю эту спальню. Здесь я жила, когда в первый раз приехала в Лондон.

– Да... комната прекрасная. Благодарю вас.

Мари вдруг подумала о том, что Ашиана, должно быть, лучше вписывалась в роскошное убранство этих покоев, нежели она, Мари. Даже после долгого беспокойного дня, полного материнских хлопот, принцесса выглядела великолепно, и Мари рядом с ней все больше чувствовала себя заурядной простухой.

Строгие черты лица Ашианы были исполнены экзотической красоты, миндалевидные глаза поражали голубизной, а фигура совершенством. Кожа ее была безупречно белой, и eсли бы не акцент, звучавший в ее речи, то Мари скорее приняла бы ее за англичанку, нежели распознала бы в ней индианку.

Мари опустила глаза, с болью осознав, что именно такая женщина могла бы покорить сердце такого мужчины, как Макс д'Авенант.

Ашиана нежно поглаживала спинку младенца.

– А как вам понравилось платье? Я сомневалась, придется ли оно вам впору, но вижу, что сидит оно неплохо. Разве что немного длинновато. Но зато цвет вам к лицу.

Мари, удивленно взглянув на Ашиану, оправила юбку. Она даже не предполагала, что это желтое платье, предоставленное ей, принадлежит жене лорда Саксона.

– М-м... да... благодарю вас. Вы очень великодушны... Но ребенок помешал ей договорить. Малышка, засопев, вдруг громко срыгнула. Ашиана засмеялась.

– О Боже! Манеры Шахиры не назовешь утонченными. Видно, это у нее от мамы.

Она коснулась губами щеки дочери и пробормотала что-то ласковое на своем языке.

– Надеюсь, вы извините нас, Мари. Но вы, кажется, не договорили...

Мари не смогла сдержать улыбки.

– Да... я хотела сказать, что вы... проявили великодушие, одолжив мне свое платье.

И неожиданное великодушие, подумала она. Лорд Саксон дал ей это платье вряд ли из желания продемонстрировать свое расположение – ведь он не сказал, кому оно принадлежит.

Да и младенца вряд ли уместно было заподозрить в том, что он, состоя в тайном сговоре с д'Авенантами, стремится растрогать ее и выудить из нее ее секрет.

– Кой бат нахин, – ответила Ашиана и улыбнулась. – На моем языке это то же самое, что «не стоит благодарности». Там, откуда я родом, принято, чтобы хозяйка дома ублажала своих гостей. А поскольку Пейдж – это мать Саксона, герцогиня Сильвертонская – сейчас в отъезде, то я обязана сделать все, чтобы вам было у нас хорошо. И мне приятно это делать. Пейдж уехала навестить подругу, та тяжело больна, но должна вернуться в конце недели, чтобы застать, как выражается Джулиан, «момент его прозрения».

– А кто это – Джулиан?

– Брат Саксона. – Ашиана скинула домашние туфли и с ногами забралась на диван. – В семье всего четверо мужчин. Четыре брата. Их отец умер двенадцать лет тому назад, и старший его сын, Дальтон, унаследовал титул герцога Сильвертонского. Но он, видно, совсем отдалился от семьи, живет за границей, и мы не получаем от него никаких вестей. Мне кажется, он мало думает о своих обязанностях по отношению к родным – к братьям и даже к матери. Мне это непонятно. – Она огорченно покачала головой. – Но остальные три брата всегда были близки между собой. Они никогда не говорят об этом, но я знаю, они очень любят друг друга. Саксон на пять лет моложе герцога, Джулиан на год младше Саксона, а самый младший... – Она внимательно посмотрела на Мари. – Младший из братьев – Макс. Он на четыре года моложе Джулиана.

Мари молчала, глядя на свои босые ноги. Она вспомнила, как Макс рассказывал ей о своем детстве.

Он говорил, что у него есть три старших брата. Говорил, что любил гулять, ходить с ними на рыбалку. Ссылался на болезнь, помешавшую ему пойти по стопам братьев.

Одна мысль вдруг кольнула ее. Мысль досадная и назойливая. Мари пыталась прогнать ее, но мысль не отпускала ее.

Она думала о том, что в чем-то он все-таки был искренним с ней.

Но почему, почему был он правдив в одном и так лгал ей во всем остальном? Мог бы и здесь сочинить какую-нибудь небылицу.

– Мари, я уже сказала, что есть некоторые обстоятельства, о которых, как мне кажется, вы не знаете. Речь идет о Максе. А также о вашем изобретении и о том, как им воспользовались.

Мари подняла глаза:

– Я знаю, как им воспользовались. Если он говорил правду, то французские военные использовали его как оружие. С помощью моего соединения они взорвали...

Мари замолчала, вся похолодев. Она вдруг поняла, что хотела сообщить ей Ашиана.

– ...английский корабль, – шепотом закончила она. Сердце ее тревожно заколотилось. Она вспомнила, что рассказывал Макс о том взрыве: больше сотни убитых, горстка уцелевших, получивших страшные ожоги... Ослепший капитан.

– Да, корабль его брата, – подтвердила Ашиана. В ее голосе слышалось страдание. – Французы уничтожили шхуну Джулиана.

Мари стиснула подлокотники кресла. Корабль его брата. Все то время, что Макс был с ней, он думал о брате.

Когда он рассказал ей о несчастье, она содрогнулась при мысли, что он мог создать столь ужасное оружие. А ведь это было ее изобретение, вызвавшее ту немыслимую трагедию.

Она чуть не убила его брата.

Как же он должен ненавидеть ее!

Холодная дрожь проняла ее. Лишь в эту секунду она поняла, почему он лгал ей, зачем обольстил ее. Она думала, что за его нежными признаниями и сладкими поцелуями стоят любовь и страсть, в то время как ненависть двигала им.

Ненависть и жажда мщения.

Нет, не игрушкой была она в его руках. Он знал, что делает: своими страданиями, а может и самой жизнью, должна была она расплатиться за страдания его брата.

Мари едва не задыхалась. Невыразимая мука стиснула ее сердце. А ведь она полагала, что исчерпала всякие чувства.

– Мари, – мягко окликнула Ашиана. – Если вы не верите мне...

– Нет, – выговорила Мари. – Я верю. Верю.

– Значит, вы понимаете, почему Макс согласился отправиться во Францию? – Ашиана смотрела на нее с надеждой. – Он желал предотвратить другую трагедию. Он понимал, что это страшное оружие...

– Он хотел отомстить тому, кто создал его. Бог мой! А ведь он гораздо лучший актер, чем я думала, – выговорила Мари с отчаянием. – Как он мог делать вид, что любит, когда так ненавидел меня?

– Мари, нет! Это не так!

Мари качала головой, почти не слыша Ашиану.

– А я-то считала его просто бессовестным соблазнителем, обычным шпионом.

, – Соблазнителем? – озадаченно переспросила Ашиана. – Что вы говорите, Мари! И почему шпион? Макс не шпион. Он вовсе не...

Она замолчала, перекладывая на руках дочку, а потом продолжила.

– Послушайте, Мари. Я не могу сказать, что было у него на сердце, когда он впервые встретил вас, но я знаю, что он чувствует сейчас. Он любит вас.

– Неправда! – выпалила Мари. – Ну почему вы все время лжете мне? Он не мог...

Он не мог полюбить меня. Мужчины не влюбляются в таких, как я, едва не закричала она. Я некрасивая. Во мне нет ни обаяния, ни элегантности. Я не умею быть легкой, не умею быть остроумной. От меня не пахнет духами, а только серой да минеральными кислотами. Во мне нет ничего того, что может вскружить голову мужчине. Я не похожа на вас.

Не похожа на Веронику.

– Он не любит меня, – сказала она со слезами на глазах. Ашиана огорченно вздохнула, но глаза ее по-прежнему излучали симпатию.

– Наверное, на вашем месте я сказала бы то же самое. Хотя... – Она улыбнулась. – Не так давно я была в подобном положении и говорила те же слова, какие говорите сейчас вы. Да... От этих д' Авенантов порой не знаешь, чего ожидать. Временами даже возникает желание взять в руки дубинку и как следует отколотить их.

Мари усмехнулась, утирая слезы:

– Звучит заманчиво.

– О-о, я уже сожалею, что подбросила вам эту идею.

– Что толку в идеях? Лучше спрячьте дубинку, если она у вас есть.

Ашиана расхохоталась, а затем, посерьезнев, сказала:

– Вы, наверное, опять не поверите мне, Мари, но я, кажется, понимаю, почему Макс полюбил вас. Вы с ним очень похожи.

Мари напряглась.

– Не вижу ни малейшего сходства между мною и лордом Максимилианом д'Авенантом.

– Зато я вижу. Он человек... – Ашиана задумалась на секунду. – Не знаю, как это лучше сказать... У него нежная душа.

Комок подкатил к горлу Мари; она проглотила его и отвела глаза.

– Я этого не почувствовала. Его отношение ко мне вряд ли можно назвать нежным.

– Он все объяснит вам, – твердо сказала Ашиана. – Думаю, у него это получится лучше, чем получается у меня. Он хотел видеть вас.

Мари с удивлением посмотрела на принцессу:

– Лорд Саксон сказал, что он без сознания.

– Вечером он очнулся, совсем ненадолго. Он был очень слаб, но первое слово, произнесенное им, было «Мари». Он думает о вас...

– Ашиана, пожалуйста, не надо. Я не верю в это и не поверю никогда. Мне не о чем разговоривать с ним. Я не хочу его видеть. Не хочу.

– Но вы должны хотя бы выслушать его. – Ашиана, по-видимому, была так же упряма, как ее муж. – Он знал, что вы не захотите видеть его, поэтому упомянул о каком-то письме, спрашивал, прочли ли вы его.

Мари смотрела на нее не мигая, только сейчас вспомнив про письмо, которое Макс вручил ей перед своим отъездом.

– Я... нет... У меня его нет. Я оставила его...

Она замолчала, сообразив вдруг, что не может сказать принцессе о загородном доме, предназначенном ей в подарок. Она, конечно, зла на Макса, но незачем портить рождественский сюрприз лорда Саксона.