Изабель Миньер - Обыкновенная пара

Не знаю, как это началось, — в тот момент я не осознавал этого.

С недавнего времени я чувствую: что-то не так, но не знаю что, не могу выразить это словами. Тут просто ощущение, безымянное ощущение, вроде тревоги, но очень смутной. Все как в тумане.

Я озираюсь вокруг и спрашиваю себя, что я здесь делаю.

Конечно же, я понимаю, что нахожусь в магазине, я не сумасшедший — или не до такой степени. Еще я знаю, что я здесь потому, что Беатрис хотелось взять меня с собой: «Мне нужен твой совет, Бенжамен!» Я даже знаю, что надо купить журнальный столик в гостиную.

Тем не менее я спрашиваю себя, что я вообще здесь делаю.

Я не возражал, я пошел с ней добровольно, но мне это неинтересно: я мало что смыслю в журнальных столиках. Но раз уж Беатрис понадобилось мое мнение, придется выбирать тот или этот…

Внезапно меня охватывает отчаяние: в магазине этих столиков тьма. Журнальные столики повсюду, вокруг одни только журнальные столики, целый океан журнальных столиков, а я среди них как сбившийся с курса корабль.

К счастью, к нам направляется продавец. Или к Беатрис? Скорее, к ней.

Я рассматриваю ближайший ко мне столик, стараясь им заинтересоваться. Продавец сразу же решает, будто столик мне нравится.

— Хорошо смотрится, да?

Не спорю.

— Эта модель отличается красивыми, удивительно чистыми линиями, не так ли? Но вот дерево… С деревом тут…

— Разве он не деревянный?

— Деревянный, конечно. Только ведь дерево дереву рознь. Думаете, это цельное дерево?

На самом деле я ничего на этот счет не думаю, но киваю в знак согласия.

— Так вот, месье, вынужден вас огорчить. Когда речь о качестве, с клиентами надо быть откровенным. Тут все — оптический обман. Внутри столик пустой. Деревом он только облицован. Чудесная облицовка, не спорю, но не цельное дерево…

Не знаю, в чем тут дело… Но вдруг что-то в болтовне продавца меня цепляет. Словно, говоря о цельном дереве, он нажал на нужную кнопку и этим вызвал во мне реакцию.

Я заинтригован, мне просто необходимо все прояснить.

— Вы хотите сказать, что у него внутри ничего нет?

— Именно так: посмотришь — он вроде бы из цельного дерева, но внутри пусто. Да?

Да?.. Что — да?..

Странное и совершенно внезапное ощущение: как будто это «да» относится лично ко мне.

Так бывает, когда вдруг закружится голова. Я все понял. Туман рассеялся. Продавец говорит обо мне. Сам того не зная, он только что дал мне характеристику. Я воспринял это как откровение.

Да?

Да, конечно же, да. Я такой же, я пустой внутри, как этот столик. Мы с ним из одного дерева. Я смотрю на продавца как на кудесника и инстинктивно понижаю голос, будто поверяю ему нечто сокровенное.

То, что я говорю, — очень личное.

— Видимость обманчива, внешне все в порядке, только это заблуждение, потому что внутри… пусто.

Пусто… Произнеся это слово, я понял, что этим все сказано.

Я чувствую себя таким опустошенным… Только оболочка, одна видимость, а глубоко внутри, за этими театральными декорациями, ничего нет. Ничего не осталось. Совсем ничего. Я где-то потерял себя и не заметил потери.

Я потрясен. Откровение ошеломляет и затуманивает разум. Я думаю: если бы хирург вскрыл мое тело, он бы растерялся — нечего оперировать, никаких внутренностей, нет ни сердца, ни легких…

Прихожу в себя и понимаю: нет, хирург обнаружил бы все, что нужно, там, где положено. Я пуст иначе. Мое тело функционирует, просто внутри — никого. Меня нет, только этого не видно, так же как и со столиком.

Тук, тук, тук! Есть кто-нибудь? Здесь есть кто-нибудь?

Никого…

— Бенжамен, ты уснул, что ли?

Тут я замечаю, что на меня смотрит Беатрис. Снисходительно — на людях она никогда не злится.

— Повитал немножко в облаках… Что ты сказала?

— Ничего! Я ничего не говорила, просто ждала, когда ты вернешься на землю!

И она улыбается. Конечно же, продавцу. Беатрис любит нравиться. Впрочем, она и так очень нравится всем.

— Ну что, — спрашивает продавец, — возьмете этот столик?

Беатрис надувает губки — она классно надувает губки.

— Нет. Ни в коем случае. Он слишком грубый.

И направляется к другим столикам, должно быть более изысканным. Как жаль! Мне бы очень хотелось иметь столик, похожий на меня. Я упустил случай заиметь в доме что-то, похожее на меня…

Беатрис берет дело в свои руки, задает вопросы, вовлекает меня в разговор:

— Бенжамен, а ты-то что скажешь?

Я молчу. Я смотрю на все эти столики из цельного дерева и сожалею о своем.

— Этот — как он тебе? Правда, красивый?

— Да, да…

— Вот и отлично! Потому что я им просто очарована!

Продавец тоже очарован. Он блаженно улыбается Беатрис. И я спрашиваю себя, может быть, он внутри тоже пустоват?

И много ли нас таких, пустых внутри?

— Прекрасно выглядит, да?

На этот раз продавец, сам того не понимая, говорит о Беатрис. Она соглашается:

— О да, совершенно роскошный, и такой стильный!

Мораль: если хотите узнать что-нибудь о себе, сходите в мебельный магазин. И вам все станет ясно.

— Бенжамен, я хочу, чтобы мы выбирали вместе. Я устала решать одна.

Она всегда так говорит, вот только если у меня другое мнение, устраивает скандал. Я не люблю скандалов. И не люблю крика.

Не все ли равно, какой столик — тот или этот? Бороться лучше за то, что того стоит. А что этого стоит?

Пока мы расплачиваемся и грузим столик в машину (это выставочный образец, последний экземпляр, который едва не ускользнул у нас из-под носа, как нам повезло, правда?), пока я действую совершенно машинально, я думаю о том, есть ли в моей жизни хоть что-то, за что стоит бороться?

Да, есть, но это не вещь…

Марион…

Марион того стоит, она стоит этой внезапной боли. Мне вдруг становится больно за нее: Марион заслуживает полноценного отца, а не такого, не пустого внутри.

— Ты о чем думаешь, Бенжамен?

— Ни о чем…

— Ни о чем? Тогда почему у тебя такой вид, будто ты на похоронах?

А? Вот это новость! Я взглянул в зеркало для дам (Беатрис так называет маленькое зеркальце перед «ее» местом в салоне машины). Какое там — на похоронах, скорее я сам похож на покойника. Ужасно выгляжу и очень бледен. Пуст и мертвенно-бледен.

— Нет, я в порядке, просто еще чуть-чуть повитал в облаках, вот и все.

— Опять! Ты слишком часто там витаешь! Бенжамен, ты совсем не в порядке. Ты должен взять себя в руки.

Берусь правой рукой за левую.

— Ну, взял!

— Не смешно! Бенжамен, ты валяешь дурака и уходишь от разговора!

— Я тебя слушаю.

— Нам нужно серьезно поговорить! Ладно, поговорим дома! Открой, пожалуйста, гараж!

Я и не заметил, что мы приехали. Последнее время машину водит она, потому что делает это намного лучше меня, потому что лучше паркуется и всегда находит хорошее место, потому что со мной обязательно попадешь в аварию, потому что вообще — где я только учился водить, потому что…

Иногда я думаю о том, что если не буду время от времени браться за руль, то забуду, где он находится. Но не драться же из-за такого пустяка — кто поведет машину, не стоит того…

Только Марион того стоит.

Поскольку я олух, то чуть было не стукнул столик о лестницу.

— Боже мой, Бенжамен! Просто горе с тобой!

Горе-Бенжамен успешно ставит покупку на ковер в гостиной, ухитрившись ничего не разбить по дороге, что уже хорошо, учитывая неловкость Горе-Бенжамена.

— Не так! Разверни его!

— Да? Думаешь, так будет лучше?

— Это же очевидно!

— Ладно, раз ты хочешь…

— Бенжамен, я этого терпеть не могу!

— Чего «этого»?

— Этой твоей манеры говорить! Ты разговариваешь со мной так, будто я капризничаю, а ты не хочешь мне противоречить. Если ты со мной не согласен, скажи прямо, не притворяйся!

— Ну хорошо… Мне казалось, что его лучше развернуть вдоль стены, чтобы он был менее… заметен.

— Ты что, боишься, что наш столик будет заметен? Может, ты его стыдишься? Позволь напомнить, что мы его вместе выбрали. И если ты хочешь его спрятать, ни к чему было и покупать!

А уж ссориться из-за этого совсем ни к чему…

— Знаешь, на самом деле мне все равно. И так и так хорошо…

— Если тебе все равно, тогда послушай меня, потому что мне не все равно. К тому же это и мой дом, не только твой.

Если не больше.

Что это — опять головокружение? Такое же — едва ощутимое. И я понимаю, что живу у Беатрис. Сразу два открытия: надо было купить этот столик раньше! Как много узнаешь о себе, когда меняешь мебель! Посоветуйте это своим друзьям — если они у вас есть.

— Бенжамен, ну что ты стоишь, пойди-ка лучше купи пиццу! Мне надоело готовить! А я пока схожу к соседям за Марион. Ты прав, они очень милые люди, но такие ограниченные… С ними совершенно не о чем говорить.

Я бы предпочел обратное — сходить за Марион, а не за пиццей. Третья пицца за неделю; продавец уже говорит мне «До скорой встречи», а не «До свидания»!

Возвращаясь с пиццей, встречаю своего клиента, выгуливающего собаку. Конечно же, он со мной заговаривает, а я, конечно же, ему отвечаю. Он спрашивает, что я думаю о гомеопатии. Исходя из ситуации, думаю, что лично мне гомеопатия может повредить, если начну ее обсуждать. И говорю клиенту, что это долгий разговор и пусть он лучше зайдет ко мне в аптеку. И прошу прощения: у меня пицца остывает, а дома дочка голодная ждет. Он понимает, соглашается: «Да, когда дети голодны, не надо заставлять их ждать, а то потом ничего есть уже не станут. Бегите скорее!»

И я бегу.

— Бенжамен, ну что ж ты так долго? Я уже подумывала, вернешься ли вообще!

На языке вертелось: «Не искушай!» — но вовремя осекся.

— Папа!

Она здесь — с лучезарной улыбкой, со свежей, как весна, мордашкой. Солнышко мое! Беру ее на руки.

— Хорошо поиграла с Софи?

Она рассказывает. Об играх, о ссорах, о примирениях, о полднике, о котенке, который царапается, но не больно, потому что это детеныш… Может, это и не очень интересно, но меня интересует. Очень интересует. Она такая живая, такая цельная, когда рассказывает. Сам я обычно рассказываю о чем-то своем отстраненно, как будто это меня не очень касается. Как будто я зритель собственной жизни.

— А ты как, пап? Магазин хороший?

— Хороший, очень хороший…

Она чмокает меня в щеку. Звучный, слюнявый поцелуй.

Внезапно понимаю, что для нее я — личность. Она не знает… или пока еще не знает?

Я думаю: «Дорогая, кого ты видишь, когда на меня смотришь? Скажи мне, кто я!» Но вслух говорю:

— Марион, а я только что думал о тебе — когда попросил зеленые оливки, а не маслины.

— Ты купил оливки?

— Нет, я купил пиццу на ужин.

— Опять!

Ах ты, лапочка моя, совсем забыла, что надо молчать. Что ж, послушай теперь маму.

— Марион, я вам не прислуга и готовить разносолы не могу. Или я на кухне, или работаю. Если тебе не нравятся книжки, которые я пишу… Если ты считаешь, что мое место — на кухне… Между прочим, многим девочкам очень хотелось бы, чтобы их матери писали детские книжки… Скажи честно — тебе не нравятся рассказы, которые я пишу, Марион, а, Марион?

— Нравятся… Просто пицца немножко надоела.

— Увидишь, сегодня она намного лучше, — шепчу на ухо дочке, — я выбрал «супер-люкс». Тебе точно понравится, любимица ты моя!