Анастасия Соловьева - Очарованные

Они чокнулись, как на ночном берегу, и выпили.

Прошло несколько дней с поездки Александра Васильевича в Перепелкино. Все это время он находился в неопределенном состоянии. Твердо решив не видеться больше с Таней-Леонардой, он утратил привычно спокойное расположение духа. Александр Васильевич томился.

Вечерами ужиная с Лизой, он невольно представлял Таню. Александр Васильевич безотчетно сравнивал их, и тогда Лиза, близоруко щурившаяся в телевизор, казалась ему скучной, однообразной, будничной, а главное – виновницей всех его душевных надломов. «Это она, – тягостно прозревал в такие минуты Александр Васильевич, – заразила меня своей апатией и безразличием ко всему на свете». А Таня, явившись из далекого прошлого, напоминала давно умершие юношеские порывы – желание жить, творить, любить, наслаждаться бытием, яркой, многогранной жизнью и увлекаться.

«Боже мой! – думал Александр Васильевич, сидя в своем кабинете в «Мебель-эксклюзиве». – А я ведь незаметно стал законченным брюзгой! За эти пятнадцать лет точно отравился жизнью. И теперь меня мутит от нее. Я сделался уныл, скучен и противен себе самому. И если оглянуться на прожитые годы, отыщешь два-три светлых пятнышка, проблеска на ровно унылом, темном фоне».

Его тянуло к Тане, точно она могла вернуть ему былое миросозерцание – наивно веселое, легкое и светлое. И в то же время Александр Васильевич не верил, не мог поверить, что можно вернуться в то счастливое время надежд, исканий и тайн.

Он не верил, что Таня все эти годы скучала по нему. И не хотел сознаться себе, что и сам теперь скучает по ней. Ведь так привычно спокойнее – ни во что не верить, ничего не ждать и ни на что не надеяться. Ему не хотелось ничего менять, не хотелось новых проблем и никаких перемен...

И что вообще означает удивительное превращение Леонарды в прежнюю Таню? Быть может, тут очередная колдовская уловка? Если бы мог, Александр Васильевич стер бы из памяти и Таню, и всякое воспоминание о прошлом...

Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет влетел перепуганный Губанов.

– Алексан!.. Алексан Василич!.. – Он дико пялился в Александра Васильевича, словно видел его впервые. – Только что звонила... Леонарда!

– И что ж тут удивительного? – нарочито спокойно произнес Александр Васильевич, однако у него похолодели кончики пальцев, точно по ним пробежал ветерок.

– Она в Москве, Алексан Василич!

– Я знаю. И чего она звонила?

У Александра Васильевича начали мелко дрожать пальцы. Он убрал руки со стола.

– Она хочет сделать крупный заказ. И интересовалась: кто и когда к ней приедет.

Глядя сейчас на Губанова, Александр Васильевич неожиданно вспомнил, что вместе они успели проработать целую вечность. Губанов даже видел еще не Леонарду, а Таню и знал ее как сотрудницу рекламного отдела. Губанов был свидетелем превращения веселой, легкой Тани в «потомственную» колдунью Леонарду. Губанов был свидетелем его зарождающихся отношений с Лизой, когда еще по привычке или по инерции Губанов называл Леонарду Таней, а потом Таню – Леонардой.

Вся жизнь Александра Васильевича, так уж получилось, прошла на глазах Губанова. Но Губанов, как и в самый первый день своей работы в «Мебель-эксклюзиве», называл его нелепым именем Алексан. И Александра Васильевича потянуло поговорить с Димой Губановым по-человечески о далеком прошлом.

– Дим, а ты помнишь то время, когда Леонарда еще была Таней? Работала в отделе рекламы такая веселая смазливая девчонка?

Губанов закивал, напрягся и нелюдимо глянул на Александра Васильевича. По-деревенски суеверно он боялся ведьм и колдунов. Губанов мгновенно затаился, и теперь из него живого слова не вытянешь.

– Ладно. И что ты ответил Леонарде, чтобы она не превратила тебя в лягушонка? – усмехнулся Александр Васильевич.

Он вдруг подумал, что со стороны беседа главного менеджера с главным художником смотрится довольно комично, и рассмеялся. Но смех у него вышел нервическим и каким-то осклизлым.

– Я ей ответил... – Губанов из деликатности тоже хохотнул, – что ради такого уважаемого клиента приедешь сам ты! И прямо сейчас, Алексан Василич.

– Хорошо. Куда ехать?..

Международная общественная организация «За жизнь без СПИДа и насилия» располагалась в тихих, заставленных машинами покровских переулках, в опрятном, недавно оштукатуренном двухэтажном особняке. Молодой обходительный охранник в хорошем костюме повел Александра Васильевича лабиринтом коридоров, остро пахнущих ремонтом. Они поднялись по беломраморной лестнице на второй этаж. Остановившись перед темной дверью, охранник постучал. Вслушиваясь в тишину, он осторожно толкнул дверь. Александр Васильевич вступил в мягкий сумрак просторной комнаты и сразу увидел Таню.

Она стояла с двумя поляками. Все трое сосредоточенно склонились над столом с разложенными бумагами. Таня, мельком обернувшись на вошедшего Александра Васильевича, приятельски подмигнула ему, мол, сейчас-сейчас, и вновь отвернулась к бумагам.

У него сладко екнуло в животе. Испытывая приступ накатившей наэлектризованности, Александр Васильевич прошелся по комнате, скрипя лакированным паркетом, стараясь не глядеть на Таню, а профессионально осмотреться: четырехметровые потолки с лепниной по фризу, в середине левой стены сохранилась печка-голландка, значит, тут будет камин, два окна в сад, сквозь зелень которого виднеется каменная ограда.

Сюда напрашивается классика, подумал он и, дойдя до окна, остановился, глядя на ограду, по которой ползали густые полуденные тени покачивающихся деревьев. Стоя спиной к говорящим, Александр Васильевич неожиданно испытал едкую неприязнь к Таниным собеседникам.

Наэлектризованность не проходила. Круто развернувшись на каблуках, он вновь двинулся по комнате, украдкой посматривая на Таню. В яркой, пестрой юбке и черной эластичной тонкой кофте она казалась со спины хрупкой, изящной девушкой. Волосы, убранные в пушистый длинный хвост, делали ее маленькую аккуратную головку похожей на змеиную. Смуглые ноги и шея вызывали в памяти горячий тропический песок, соленый океанский ветер, солнечные просторы. Танины движения были по-змеиному точны, быстры, они гипнотизировали взгляд, хотелось наблюдать, внимать им. В сравнении с ней поляки казались расплывчатыми, мешковатыми, неприметным серым фоном.

Когда поляки наконец исчезли, Таня улыбнулась:

– Как доехал? Я очень рада видеть тебя.

Она облегченно сдернула с хвоста резинку и, запрокинув голову, встряхнула роскошными волосами, затем вновь сколола их потуже. Головка ее стала еще меньше и хищнее.

– Почему ты не приезжаешь, не звонишь? – Она подошла к нему. – Я ждала тебя. Работы много?

– Да. Закрутился.

– И вот пришлось пойти на маленькую хитрость, чтобы нам увидеться.

Радостный ток пробежал по Саше, но он изобразил удивление:

– Хитрость? Тебе не нужно здесь ничего делать?

– Нужно-нужно. – Хитро улыбнувшись, она рассматривала его лицо. – Как не нужно?! Смотри, весь второй этаж, а на первом – несколько комнат и большой холл. Сейчас мы все с тобой обойдем. Тут должно быть дорого и просто.

– Я думаю – классика будет здесь хорошо. – Он оглядел стены.

Солнце скрылось в саду, в комнате стало сумрачно и тихо.

– А давай с тобой... сейчас... – Она близко подошла к Саше, неподвижно всматриваясь в его глаза.

– Что? – Холодок пробежал у него в животе, в голове зашумело.

– Давай сейчас пройдем по всему дому. Я тебе покажу все помещения. – И вдруг добавила совсем другим тоном: – Ты хочешь?..

Они двинулись осматривать дом. Саша шел за Таней, навстречу попадались сотрудники, рабочие, с некоторыми она на ходу перебрасывалась короткими фразами.

– Расскажи, как ты поживаешь? – спросила она его не оборачиваясь. – Здесь будут одни кабинеты, кабинеты...

Когда Таня резко останавливалась у очередной двери, Саша почти натыкался на нее. Она тихо смеялась. От нее исходил чуть слышный запах какого-то ароматного экзотического дерева. Он вовсе не шел ей, но почему-то этот запах хотелось вдыхать, прислушиваться к нему, запах волновал своей несовместимостью с ней.

– Саш, а ты есть хочешь? – неожиданно обернулась Таня, схватив его за руку.

Он нерешительно кивнул, и она потянула его в узкий коридор. Запах ароматного дерева тут стал слышнее.

– У меня ведь тоже сейчас времени ни на что нет, – сообщила она, стремительно ведя его путаным лабиринтом темных ходов. – Скоро откроем здесь наше представительство – можно будет вздохнуть свободно. И дома я бываю редко. Вот... теперь будешь звонить... – Не останавливаясь, она сунула ему свою визитку.

«Татьяна Аретова, – прочел он. – За жизнь без СПИДа...»

– Тань, а что нужно, чтобы жизнь была без СПИДа? – усмехнулся Александр Васильевич.

Она обернулась, смешинки бегали в ее глазах.

– Презервативы! Вот что! У тебя есть с собой?

– Нет, мне ни к чему.

– И правильно. Нам они не нужны...

Они вошли в сводчатый ресторанный зал и сели рядом на кожаный диван у стены. К ним подошла официантка.

– Как всегда, – нетерпеливо бросила ей Таня.

Официантка удалилась.

– Слушай!.. – Таня вдруг поднялась. – Я совсем ведь забыла... Саш, ты посиди тут. Я сейчас...

Он остался один. Принесли заказ. Не разбирая, Александр Васильевич принялся есть, испытывая смутное томление. Мучительно хотелось разрядить его. В его мутном, пульсирующем сознании вставал образ Лизы, сейчас такой далекой-далекой, почти не существующей. А сам себе Александр Васильевич казался рассеянным, пустым бездельником, неловко ухлестывающим за красивой чужой женщиной. Именно чужой. В ней не было ничего общего с той Таней. Это он ясно понял теперь и опять прочитал ее визитку, которую все еще вертел в руке. «Аретова...» – и было странно видеть на ней свою фамилию.

Вернулась Таня.

– И тут хорошо бы нам все переделать.

Она села рядом, касаясь его бедром и коленом.

Глядя на Таню, нарядную, возбужденную словно предпраздничной суетой, но при этом сосредоточенную и деловую, Саша вдруг осознал, что мается глухим желанием ее.

После обеда они снова полетели по особняку. Во многих помещениях ремонт был в разгаре. На ходу Таня перебрасывалась с рабочими словами. Она точно все время убегала, а он гнался за ней по коридорам, из кабинета в кабинет, пока они не очутились одни в небольшой комнате с балконом, обставленной широкими, низкими диванами. Пол устилал мягкий бежевый палас.

Выложив на журнальный столик перед Сашей кипу планов, Таня отошла к балконной двери, распахнула ее и вышла на балкон. Копаясь в бумагах, Саша жадно следил за ней.

Вернувшись в комнату, Таня села на диван, закинула ногу на ногу.

– Ты куда сейчас поедешь? – спросила она, сладко потягиваясь. – Поехали вместе в Перепелкино?

– Я бы с удовольствием, – признался он. – Но не могу. Губанов ждет.

– Подождет. А он все такой же. Меня сразу узнал и перепугался до смерти, придурок. Поехали? И Астерий тебя ждет. Приезжай вечером. Мы все тебя будем ждать.

Все свободное время Лена проводила теперь на людях. Она стала нервной, не высыпалась, но приглашения продолжали сыпаться на нее, как на головы гуляющим по зимнему лесу сыплется с деревьев невесомый, пушистый снег.

Только за последнюю неделю ей довелось побывать в клубе «Абзац» на концерте Миланы Летицкой, в прошлом Лениной одноклассницы, а ныне восходящей поп-звезды; отужинать у Емельяновых, а в выходные – самой принимать гостей на даче по случаю дня рождения маленькой Наташиной дочки Нади.

Если на работе ей выдавались свободные минуты, Лена, преодолевая усталость, разбирала свои жидкие светские впечатления.

У Милки, безусловно, вокальный талант и вкус. Для современной эстрады она даже в избытке наделена этими качествами. Однако Милка еще и умница: догадывается, что и талант, и вкус хороши по нашим временам в меру. Поэтому ее образ на сцене – смазливая простушка. Хотя и в образе простушки она совершенно очаровательна. Очаровывает Милка, в первую очередь, мужчин, а некоторые девушки, в том числе их бывшие одноклассницы, сообразив, что она пользуется масштабным успехом, начинают злословить и недобро сплетничать. Про себя Лена нарекла такое поведение постыдным и решила, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станет ехидничать и злословить или, по крайней мере, не станет делать этого вслух.

С этим благим намерением она отправилась в гости к Емельяновым.

Надо признаться, что никаких поводов для злословия Емельяновы ей не дали. (Почти никаких поводов!)

Вечер прошел мило, по-домашнему. Хотя это и был не совсем обыкновенный вечер – гостей собрали в связи с тем, что со дня свадьбы Сергея и Кати миновало уже два месяца. Приятель Сергея, бывший на свадьбе шафером, преподнес им симпатичный сувенир, и Лена в какой-то момент почувствовала себя неловко. Но скоро всех пригласили к столу, и за тостами, шутками, разговорами Ленина неловкость исчезла сама собой. Она с аппетитом ела, с удовольствием пила и с интересом подмечала новые штришки и детальки, впрыснутые Катиной художественной рукой в интерьер хорошо знакомого ей дома.