Анастасия Соловьева - Очарованные

Сама не понимая зачем, Лена вытащила из них две фотографии Леонарды. Первая из них запечатлела молодую изящную светловолосую женщину с гордой посадкой головы и умным взглядом. Вторая – страшную колдунью в нелепом старинном платье, в очках, с совиным выражением лица. Такой Лена и узнала мать Астерия.

Одиссея по колдовским фирмам началась для Лены с агентства на Новослободской. Прием вели миловидная молодая девушка и крупный, с густой шевелюрой старик – профессор белой магии, как значилось в объявлении.

Роли между ними были четко распределены: ассистентка источала радушие, профессор задавал вопросы.

Прежде всего его интересовало, каков в этой истории личный интерес Лены. Ах, она дочь той несчастной женщины, которую муж решил поводить за нос?.. Что ж, похвально, похвально... такая трогательная забота о матери!

– И кто ж та, которая осмелилась посягнуть на святость брачного союза?

– Вот. – Лена достала из сумочки фотографии. – Эта женщина – первая жена моего отчима. Ее настоящее имя – Татьяна, но мы ее знаем под псевдонимом Леонарда.

– Леонарда?.. – Профессор протянул руку к фотографиям, тут же подозвал ассистентку и поинтересовался: – Ну-с, и что же вы собираетесь против нее предпринять?..

– Я бы хотела, – начала Лена, боясь, что из-за волнения не сможет четко обозначить своих целей, – я бы хотела, чтобы мой отчим, мамин муж Александр, никогда больше не вспоминал бы об этой женщине, а любил бы только мою маму... И еще... я хотела бы, чтобы вы наказали Леонарду.

– Наказали? – Профессор беззвучно усмехнулся. – Как же мы, по-вашему, ее накажем?

– Вы должны... Вы обещали по телефону. Я заплачу!

Лена почувствовала суеверный страх. С одной стороны, она была уверена, что Леонарда заслуживает самых страшных наказаний, но с другой – произнести что-то конкретное вслух означало для нее навлечь эти наказания на свою собственную голову. Показалось, что все пожелания зла рикошетом вернутся к ней самой.

– А давайте сделаем перерыв, – ласково улыбаясь, предложила ассистентка. – Вы обдумаете ваши пожелания, немного отдохнете, выпьете сока. Пойдемте со мной, у нас есть специальная комната отдыха.

В комнате отдыха она усадила Лену на низкий велюровый диван. На столике, как по волшебству, появились высокий стакан с холодным апельсиновым соком, бутылка минеральной воды, крекеры, орешки.

– Вы утомлены, вам нужно восстановить силы, – старалась убедить ее девушка.

И Лена действительно ощутила себя утомленной. Она выпила сок, но силы почему-то не восстанавливались, а наоборот – Лена почувствовала быстро нарастающую слабость. Казалось, что она уже не сможет встать с дивана без посторонней помощи: ноги сделались тяжелыми, будто свинцовыми, и эта тяжесть странно мешала сосредоточиться...

– Откуда вы знаете Леонарду? – властно и холодно спросила ассистентка.

Лена промолчала, чтобы не расплакаться. Она чувствовала себя раздавленной мамиными и своими несчастьями. Что они могут поделать против них? Они слишком слабы...

– Откуда вы знаете Леонарду?

– Я не знаю ее, – ответила Лена покорно. – Я видела ее несколько раз у нас дома и один раз, кажется, в Перепелкине.

– Вы бывали у Леонарды?

– Я не знаю, не знаю, – забыв о макияже, зарыдала Лена. – Я не помню.

– А фотография ее откуда у вас?

Лене показалось, что в голове у нее темная сырая ночь.

– Фото из личного архива, – произнесла она вполне связно, но совершенно помимо воли.

– У вас есть доступ к ее архиву? – последовал очередной вопрос ассистентки.

– К альбомам ее сына... Он жил у нас в таунхаусе, пока Леонарда скрывалась в Южной Америке.

Лена опять захлебнулась рыданиями. Ей очень хотелось рассказать ассистентке, как ее мама нянчилась с Астерием, как искренне, доверчиво она всегда относилась к Саше и даже Леонарде помогала. Но она не могла говорить и только плакала от сознания своего абсолютного бессилия.

– А разве Леонарда вернулась?

– Да, вернулась! В начале июля. После ее возвращения и началась вся эта история. – Лена всхлипнула, вытерла слезы рукавом белого льняного пиджака и попробовала продолжить рассказ: – Мой отчим начал ездить в Перепелкино и там снюхался, спутался... (всхлипывания) с этой Леонардой!

– Ваш отчим?

– Ее первый муж, Александр Аретов...

– Она уже полтора месяца в Москве, – объяснила ассистентка появившемуся на пороге профессору, – но пока еще никак себя не обозначила.

– Мы можем чего-то не знать, – заметил профессор резонно.

Но Лене уже совершенно было все равно. Она повалилась лицом на светлую велюровую обивку дивана, которая представилась ей резиновой губкой. Этой губкой она хотела тереть лицо, испачканное грязными подтеками косметики, но, к несчастью, на это у нее не было сил. Лена сделала отчаянную попытку и... полетела в пропасть...

А когда Елена подняла голову, она увидела маму. Мама склонялась над ней, безвольно валяющейся на заднем сиденье машины.

– Лена? Что случилось, Леночка? – Лена тупо уставилась на мать, не понимая, откуда она взялась в бюро магии. – Тебе стало плохо? На работе? Зачем ты задерживаешься так надолго? Сейчас почти десять часов!.. Ну, пойдем, пойдем. Выходи из машины. Лена, неудобно, мы задерживаем такси... Большое спасибо, что вы довезли мою дочь до дома... в целости и сохранности.

– Пожалуйста! У нас такая работа!

У Лены едва хватило сил самостоятельно доплестись до дверей и войти в прихожую. Опустившись на пуф, она снова зарыдала и плакала долго, тяжело, еще чувствуя слабость, но бред и подавленность остались в прошлом. Теперь она плакала от досады. Неужели против этой Леонарды нельзя ничего-ничего поделать? Неужели на этого оборотня не найдется никакой управы?

«Они ведь испугались! Элементарно перетрусили, увидев у меня ее фотку, – рассуждала Лена, лежа ночью без сна в постели. – Хорошо хоть мама ни о чем не догадывается! Леонарда, значит, – авторитет в колдовском мире... А я-то, лохушка, хотела ее – ее же оружием! Не получилось... Ну ничего. Слава богу, унесла ноги».

На следующий день Лена почувствовала себя гораздо лучше. У нее был здоровый, молодой организм, а средство, подмешанное в апельсиновый сок хитрой ассистенткой, обладало, по всей видимости, хотя и сильным, но краткосрочным действием. Однако вопрос с Леонардой так и остался неразрешенным. У другой на ее месте, возможно, опустились бы руки, но Елена была не из таких. Просыпаясь каждое утро, она убеждала себя, что рано или поздно должна что-нибудь придумать. Пока все ее планы оставались тщетными, однако Лена не унывала.

Александра Васильевича по-прежнему влекло к Тане. Испытывая мучительное желание бесконечно унижаться перед ней, он одновременно жаждал унизить, растоптать ее за собственную несвободу.

Такого с ним никогда еще не случалось. Отличаясь холодным, апатичным нравом, он и в горячечном бреду не мог бы представить себя в подобном положении. Но теперь смотрел на все точно сквозь ядовитый, сладкий туман и несся, не разбирая пути, к Тане.

Посреди рабочего дня Александр Васильевич вдруг запирал свой кабинет и торопливо предупреждал Губанова:

– Мне срочно нужно на объект, в покровские переулки. В международную общественную организацию «За жизнь без СПИДа и насилия».

Приехав в заветный особняк, он подолгу разыскивал Таню в путаном лабиринте коридоров – она редко оказывалась на месте – или прилежно ожидал, пока закончится ее совещание. Лицо его тогда становилось чугунным, глаза рассеянно блуждали.

Затем не сговариваясь они оба делали вид, будто Александр Васильевич действительно приехал решить какую-то возникшую проблему по Таниному заказу, а она будто в это верила и вовсе не догадывалась об истинной цели его визита.

Александр Васильевич принимался обстоятельно объяснять загвоздку, стараясь говорить размеренно и спокойно. Таня же добросовестно вникала в проблему.

Потом они отправлялись в какое-нибудь людное общественное место, в холл или в кафе, и там у всех на виду, разложив эскизы, планы и спецификации, сосредоточенно склонялись над ними.

– Татьяна Юрьевна... – слегка касаясь ее талии локтем, говорил Александр Васильевич. – Татьяна Юрьевна, если вот здесь мы устроим шкафы, как вы предполагаете, то дверь будет плохо открываться...

Вглядываясь, Таня наклоняется ниже, их головы почти соприкасаются. Александр Васильевич слышал запах ее волос, а Танина выбившаяся прядка ползла по его лицу.

– Ну хорошо. Тогда изменим глубину этого шкафа. – Таня решительно отчеркивала прямую линию толстым карандашом.

Александр Васильевич завороженно следил за ее длинными пальцами, унизанными кольцами.

– Если мы срежем глубину шкафа, – говорил он, – дверь в кабинет все равно не будет открываться до конца. Видите почему? – В порыве делового энтузиазма Александр Васильевич придвигался к Тане и теперь ногой через тонкую ткань брюк чувствовал ее голое колено.

– Ах, ясно. Двери мешает задняя стенка шкафа. Так, Александр Васильевич? – Таня в раздумье покачивала ногой.

– Нужно, Татьяна Юрьевна, отодвинуть шкаф. – Александр Васильевич осторожно брал из ее руки карандаш, словно невзначай касаясь ее пальцев, и рисовал другую линию, которая у него получалась нервной и кривой, точно собственная кардиограмма.

По Таниному лицу пробегала тень улыбки.

– Насколько же отодвинуть, Александр Васильевич?

– А вот это, Татьяна Юрьевна, нужно смотреть уже на месте!

После этого они одновременно вставали. Александр Васильевич убирал со стола бумаги и складывал их в папку. Таня помогала ему, а потом быстро вела его коридорами и лестничными маршами в самую глубину дома, сохраняя сухой, официальный вид, но мило кивая встречным.

Наконец, Александр Васильевич с Таней входили в какую-нибудь пустую комнату, где старая игра немедленно сменялась новой, в которой он с наслаждением, не свойственным ему прежде, исполнял роль грубого насильника, а она – беспомощной жертвы.

Вечерами Александр Васильевич часто наведывался в Перепелкино. Там правила игры были уже другими.

Подъехав к заповедным глухим воротам, он легонько сигналил. Ворота отодвигались, и Александр Васильевич не спеша въезжал на территорию.

Обычно в это время смеркалось. В парке горели фонари, освещая яркие клумбы, выложенные гирляндами из живых цветов и зелени, дорожку к дому и крыльцо. Пахло садом, свежестью и чем-то вкусным. Во всем чувствовался праздник.

Астерий с Викой выходили из дома его встречать. Оба нарядно одетые.

За ними появлялась улыбающаяся Таня в белом или черном платье с пышным кружевным подолом. Невесомо-легко сбежав по ступенькам, она обгоняла молодую чету.

Александр Васильевич выходил из машины в белоснежной расшитой сорочке, брюках благородного цвета слоновой кости и черных остроносых замшевых ботинках. Всю эту одежду он специально купил для этих визитов и возил с собой в багажнике. Немного не доезжая до Перепелкина, останавливался у леса и переодевался.

Радостно смеясь, Таня протягивала ему сразу обе руки. Александр Васильевич сладко прикладывался к ним, чуть раздвинув пальчики, увитые перстнями, целовал между ними. Это доставляло ему особое, острое наслаждение.

Таня обычно хохотала, вырывая руки, и счастливо его обнимала. Затем, целуя в ухо, нежно шептала:

– Ты приехал... счастье мое...

Александр Васильевич, хотя и понимал, что это всего лишь часть игры, каждый раз был очарован ее сладким шепотом.

Затем Александр Васильевич крепко жал руку сыну, оглядывал его с головы до ног и удовлетворенно хлопал по плечу, мол, орел вырос, молодец!

Вика на Танин манер протягивала Александру Васильевичу две руки с длинными коралловыми ногтями, в кольцах, и он так же целовал их, каждый раз сознавая, что они лишь жалкая пародия на Танины ручки. Как у Тани все было шикарно, органично и просто, так у Вики – вымученно и коряво.

Потом все отправлялись на праздничный ужин, Астерий любовно обнимал Вику, Александр Васильевич – Таню. Со стороны все это выглядело вполне правдоподобной картиной – всеми желанный, любимый человек приехал в уютный, счастливый дом, где ему бесконечно рады... А главным героям этой сцены, Тане и Александру Васильевичу, удавалось даже жить внутренним духом их ролей – счастливой семейной пары. Если бы Константин Сергеевич Станиславский мог увидеть их игру, он наверняка сказал бы:

– Верю!

Они и сами в это верили. В эти моменты о Лизе Александр Васильевич просто не помнил. Но скорее всего, здесь не было никакого колдовства, на него просто действовала сила Таниного таланта.

За беседкой на лужайке дымилось барбекю и мелькал белый передник Лидии Алексеевны. Накрывали стол. На деревьях вокруг лужайки горели разноцветные китайские фонарики. А саму лужайку украшали, образуя подобие навеса, гирлянды из белых и черных роз.

– Наконец мы вместе, – шептала Таня. – Я коротала бесконечные вечера в этой краснорожей Аргентине, думая только о тебе. Веришь, у меня никого не было. Я ждала тебя. Представляла тебя и говорила с тобой. А ты мне отвечал. Я могла сойти с ума... И вот мы вместе. Чтобы никогда больше не расставаться. Ведь правда? Я ни за что никуда больше от тебя не уеду! А ты? Не уедешь? Радость моя единственная...