Вышел доктор — в руках потрепанная коричневая сумка, на лице печать усталости и печали.

— Есть новости, Бевинс? — в тревоге поднялся Амхерст. — Хоть какие-нибудь? Признаки сознания?

Доктор покачал головой:

— Нет, сэр. Но Бог милостив. Лорд Мерсер помог мне вправить вывихнутое бедро. Однако если лорд Роберт очнется…

— Если?! — вскрикнула Джонет. Амхерст притянул ее ближе.

— Если он очнется, миледи, — спокойно продолжал доктор, — тогда боль будет серьезной. Какое-то время он не сможет ходить. Что касается руки, думаю, она сломана, это не так страшно, за что мы должны благодарить Бога. Но образуются кровоподтеки, и завтра… я боюсь, что вы должны подготовить себя, леди Килдермор. Лорд Роберт будет выглядеть ужасно.

— Но ушибы… — с трудом выговорила она. — Ушибы ведь заживут?

Доктор медленно кивнул.

— Остается надеяться, — пробормотал он. — Но что внутри… неизвестно. Органы могут быть повреждены, и если это так… гм, мы узнаем это до конца ночи.

— Если он очнется, Бевинс, — пронзительным голосом спросил Амхерст, — как надолго затянется выздоровление?

Но по выражению лица доктора было ясно, что он серьезно сомневается в благополучном исходе. Новая волна горя захлестнула Зоэ, она опустилась в кресло и снова безудержно задрожала.

— Боюсь, это невозможно знать, — подстраховался доктор. — Лорд Роберт получил ужасный удар по голове, и, похоже, одно копыто здорово задело его лицо. Отсюда рана, и глубокая. Но я хорошо ее зашил, и кровотечение остановилось.

— Есть ли опасность инфекции? — спросил Амхерст. Начнется ли лихорадка?

Зоэ знала, что лихорадка самый большой страх солдата. Раненные в сражениях часто умирали от инфекций, которые возникали позднее.

На лице доктора промелькнула обреченность.

— По правде, говоря, сэр, инфекция меньше всего меня тревожит, — наконец ответил он. — Лицевые ранения не склонны к инфекциям, как сабельные или огнестрельные раны.

— Слава Богу. — Плечи Амхерста расслабились.

— Я оставил настойку опия, леди Килдермор. Лорд Роберт начнет метаться, — сказал доктор. — Я объяснил вашей сиделке, как давать лекарство.

— Она знает, — быстро ответила Джонет. — Няня очень квалифицированная.

— Да. — Бевинс слабо улыбнулся. — Она отправилась готовить какие-то припарки, которые, как она верит, помогут.

— Помогут? — Рука Джонет взлетела к горлу.

— Во всяком случае; не повредят, — спокойно сказан доктор. — Я готов принять любую помощь.

С этими словами Бевинс уехал, пообещав вернуться на следующее утро, если ночью ничего не произойдет. Вскоре за ним последовали сэр Уильям и Уэры, выразив поддержку и сочувствие. Джонет попросила остальных спуститься к обеду, а сама снова вернулась к Робину.

Зоэ шла неохотно, ее захлестывало горе и ощущение, что она должна остаться, сделать… хоть что-нибудь. Но что? И для кого?

Мерсер явно не хотел ее присутствия. Когда он удостаивал ее взглядом, его нежелание нельзя было выразить яснее. Они — семья. А Зоэ — не ее член. Мерсер не обратился к ней даже за самой малостью. И Зоэ его не винила. Это она виновата, виновата во всем. Френсис Уэр может говорить что угодно, но она-то знает правду.

Каждое ее действие, казалось, каждый вздох с той ужасной ночи на Брук-стрит неуклонно вели их всех к этой трагедии.

Теперь единственное, что имеет значение, — это Робин, а он лежит при смерти, и его тело так же разбито, как его сердце. Даже если он очнется, захочет ли он жить? Она должна сделать все, что может.

— Извините, — сказала Зоэ родителям, выйдя к лестнице. — У меня аппетита нет.

— Идем, дорогая, — обняла ее за плечи Эванджелина. — Просто поддержи компанию.

— Нет, — покачала головой Зоэ. — Мне нужно кое-что сделать. Кое-что… срочное.

Ее родители странно переглянулись. Мачеха убрала руку. Отец крепко обнял Зоэ.

— Тогда спокойной ночи, милая, — пробормотал он. — Будем надеяться на лучшее.

Зоэ вернулась в тишину своей спальни и легла на кровать. Темнота окутывала ее, слезы текли беспрерывным потоком. Когда волна горя немного схлынула, Зоэ начала тщательно анализировать свои мысли, отделяя то, что должна сделать, от слепой паники.

И когда в уме все было улажено, когда появился план, Зоэ поднялась, умылась холодной водой, подошла к письменному столу и зажгла свечу. Вытащив из ящика лист бумаги, она окунула перо в чернильницу и начала искупать грехи.

— Никто еще не поднялся, мисс! — кипятилась на следующее утро Труди. — Завтрак еще не подан, даже шторы не раздвинуты!

Зоэ спала мало, большую часть ночи она, свернувшись в клубок, выплакивала горести своего сердца. Теперь она стояла у окна, всматриваясь в появляющиеся из сумрака очертания леса, пока Труди застегивала пуговицы ее самого простого утреннего платья.

В бликах приближающегося рассвета рыдания показались упражнением в тщетности. Потаканием своим слабостям она ничем не поможет Робину, не успокоит его родных, не искупит то, что она совершила, ни на йоту не восстановит ее дружбу с Мерсером. От слез только нос покраснеет, и глаза опухнут, поскольку она не из тех женщин, кто плачет красиво.

Теперь, когда внутри все сжималось, Зоэ была полна решимости.

— Я не могу спать, — сказала она. — И не могу ждать. Я пойду к Робину.

— Это неприлично, мисс, — предупредила Труди, застегивая последнюю пуговицу. — Ее светлость рассердится на меня за то, что я позволила вам пойти.

Зоэ положила руку на плечо Труди.

— Ты не можешь остановить меня, Тру, — сказала она спокойно. — И моя мать это знает. Кроме того, думаю, что мы уже давно не беспокоимся о моей репутации.

Труди, предпочла промолчать. Потупив глаза, она отошла в сторону.

Зоэ, схватив с письменного стола письмо, сунула его в руки Труди.

— Мне нужно, чтобы ты его отправила, — сказала она, вытаскивая несколько монет. — Не отдавай его папе, сама отнеси письмо на почту в деревню. Ты сделаешь это для меня, Тру?

Труди глянула на торопливо написанный адрес.

— Мисс! — тихо охнула она. — Господи, что вы сделали?

— Не вмешивайся. — Зоэ вручила ей деньги. — Когда меня поймают, можешь поклясться, что ничего не знала.

— Ох, мисс, — снова вздохнула Труди. — Думаю, вы совершаете ошибку.

— Нет, я ее исправляю, — пробормотала Зоэ, — насколько могу.

С этими словами она поспешила в коридор и обнаружила, что кое-кто уже поднялся. К своему изумлению, она увидела родителей. Стоя у лестницы, они тихо разговаривали, наклонившись, друг к другу.

Зоэ поспешила к ним, сердце подкатило к горлу.

— Папа! — прошептала она. — Эви! Только не… Отец прижал ее к себе.

— Роберт пережил ночь, — тихо сказал он. — Изменений нет.

— Но он жив. — Проглотив ком в горле, Зоэ посмотрела на мачеху. — Это ведь что-то значит, правда? Мы должны благодарить Бога.

Лицо Эви было непривычно напряженным, глаза полны сочувствия.

— Дорогая моя, ты не спала. — Она погладила Зоэ по щеке.

На это нечего было сказать.

— Вы шли ко мне. Почему?

Родители неловко переглянулись. Рэннок прочистил горло.

— Мы с мамой решили, что должны сегодня уехать, — произнес он. — Мы здесь мешаем. Скажи Труди, чтобы упаковала твои вещи.

— Папа, нет! — отпрянула Зоэ. — Как вы можете думать об отъезде, когда Робин так плох?

— Именно потому, что Робин плох, — мягко ответил отец. — У Джонет полно дел. И как бы она нас ни любила, сейчас полный дом гостей ей не нужен.

Эви наклонилась ближе.

— Зоэ, я думаю, это лучше всего.

— Нет, мы не можем уехать! — воскликнула Зоэ. — Пока Робин не очнется. Я…мне нужно поговорить с ним. Я должна видеть, что он поправится.

— Зоэ, — тихо сказала мачеха, — весьма возможно, что Робин не очнется.

— Не верю! — вскрикнула Зоэ. — И вы… вы даже не должны думать об этом! Эви, ты совсем не знаешь Робина. Он сильный. Он поправится.

— Может и не поправиться, милая, боюсь, именно это доктор пытался сказать Джонет вчера вечером, — мягко возразил Рэннок. — Роберт ужасно покалечен, и, даже если очнется, возможно, он никогда не будет таким, как прежде. Ты понимаешь меня, Зоэ?

Она похолодела, будто кровь застыла и перестала течь по жилам. Но теперь не время демонстрировать слабость.

— Я понимаю, — прошептала она, отступив на шаг. — Я понимаю, что вы пытаетесь помочь Джонет и защищать меня, и я благодарна вам. Но я больше не ребенок, папа. Я взрослая женщина. И все еще невеста Робина. Как это будет выглядеть, если я теперь сбегу в Лондон и оставлю его здесь умирать?

Снова родители обменялись странными взглядами.

— Мы мешаем, Зоэ, — настаивал отец. — Нас тут шестеро, не считая слуг, и пока мы здесь, Джонет будет чувствовать себя обязанной оказывать нам гостеприимство.

— Вы совершенно правы, — пробормотала Зоэ, не глядя на них. — Конечно, вы должны уехать. А я останусь. Труди останется со мной.

— Ох, Зоэ, — вздохнула мачеха, — не думаю…

— Нет. — Зоэ упрямо вскинула голову. — Когда Робин очнется… встанет… тогда можете прислать за мной карету.

Эванджелина и отец переглянулись. Странное выражение промелькнуло на лице Рэннока, потом он чуть повел широким плечом. И Зоэ поняла, что победила хотя бы в этой малости.

Отец провел рукой по густым темным, волосам.

— Тогда пусть Джонет решает, — ответил он. — Нужна ли ей твоя помощь… решать ей.

Зоэ помчалась вниз к комнате Робина, чувство облегчения подхлестывало ее. Он жив. Она действительно опасалась худшего, завидев разговаривающих у лестницы родителей, и быстро забыла о своей вине. Робин жив. Независимо оттого, что она сделала, чему послужила причиной, он, по крайней мере, дышит.

У двери Робина она задержалась лишь для того, чтобы тихо постучать, и без колебаний вошла. Мерсер сидел у кровати без сюртука. Упершись локтями в колени, он подался вперед, сжав руки. Джонет в светлом халате лежала рядом с Робином, подложив руки под щеку, ее пристальный взгляд был устремлен на его разбитое лицо.

Услышав скрип двери, они повернулись к Зоэ. Мерсер, до мозга костей джентльмен, инстинктивно поднялся. Его взгляд скользнул по ней, непостижимый, окрашенный горем. Он явно провел здесь всю ночь, в его облике чувствовалось изнеможение. Лицо покрыто черной щетиной, глаза припухли и покраснели. Высокие сапоги валяются в углу, красный охотничий сюртук перекинут через спинку стула. Встав в изножье кровати Робина, Зоэ крепко сжала перед собой руки. Ее охватило ужасное чувство, что если она не скажет что-то, если позволит затянуться этому ужасному молчанию, между ними навсегда все будет испорчено.

О, она не имела никакой надежды спасти то, что началось той ночью в летнем доме. Но симпатию Мерсера, хоть и слабую, и его заботу, безотносительно к тому, что от нее осталось, она так легко не отдаст. Потому что без них ее сердце разобьется.

Обойдя кровать, Зоэ коснулась его руки.

— Ты хороший брат, — ровно сказала она. — Это действительно так. И ты пробыл здесь всю ночь без отдыха и крошки во рту. Но ни один человек, даже такой, как ты, Мерсер, долго этого не выдержит.

Он вздохнул, воздух с хрипом вырывался из легких.

— У меня аппетита нет. — Голос был скрипучим, словно от того, что Мерсер долго не разговаривал. — И я не могу оставить его.

Зоэ взяла его за руку. Он не вздрогнул, не обрушился на нее, как она опасалась. Он был обессилен, эмоционально истощен.

— Ты должен отдохнуть, — сказала она. — И должен сделать это ради Робина. Поскольку твоя сила ему еще долго будет нужна. Ты ему ничем не поможешь, если свалишься.

Мерсер открыл было рот, но только покачал головой.

— Тогда, по крайней мере, сядь, — мягко приказала Зоэ. К ее удивлению Мерсер подчинился.

Джонет подняла голову.

— Зоэ права, дорогой, — тихо сказала она. — Робин пережил эту ночь. Он может пережить и другую, и не одну. И ты нужен не только Робину, ты нужен мне.

Тем не менее, он не шелохнулся. Но Зоэ не выставили из комнаты, как она того заслуживала, и это дало ей надежду.

— Как его дыхание? — прошептала она, подвинувшись ближе. — Ровное?

Джонет слабо кивнула, ее длинные волосы скользнули по подушке. Потом очень осторожно она провела тыльной стороной ладони по лицу Робина, по той щеке, которая не превратилась в ужасную глубокую рану от виска до челюсти.

— Мой бедный мальчик! — шептала она. — Он ведь никогда не будет красивым? Даже его возлюбленная миссис Уилфред не захочет его теперь.

Зоэ вздрогнула от внезапного гнева.

— Тогда миссис Уилфред не стоит того горя, которое ему причинила. — Ее голос охрип от эмоций. — Если шрам и несколько ушибов способны разрушить любовь, то лучше Робину узнать это теперь. Лучше вообще никогда не быть любимым, чем любимым столь непостоянным человеком.