Лиз Карлайл - Очаровательная проказница

Зоэ заморгала, отгоняя подступившие слезы.

— Пожалуйста, не надо, мистер Амхерст, — пробормотала она, глядя на живую изгородь. — Иначе, пока мы приедем к мистеру Фитчу, я превращусь в фонтан слез.

— Не буду, не буду, дитя. — Взяв поводья в одну руку, другой он обнял Зоэ за плечи и притянул к себе. — Прости. Все это так тяжело для тебя.

«Да, и я все это еще усугубила», — подумала она, позволив себе на мгновение прижаться к его плечу. Но она ничего не сказала. Через некоторое время Зоэ подняла го лову, и Амхерст отпустил ее, окинув любящим взглядом.

— Ты изменилась, Зоэ, — задумчиво произнес он. — Прежняя живость осталась, но появилось что-то еще… чего я не могу уловить.

Зоэ уставилась вдаль.

— Я стала взрослой, — глухо сказала она.

— О, надеюсь, нет, — широко улыбнулся Амхерст. Ничего подобного. Но ты стала более уравновешенной. Думаю, ты поняла, чего хочешь от жизни.

Да, она знала, чего хочет. Она хотела того, чего не могла иметь, и осознание этого превращало каждую мелочь в испытание и трагедию.

— Я научилась принимать жизнь такой, какая она есть, мистер Амхерст, — спокойно сказала Зоэ, — вместо того, чтобы бороться с ней, но моя наука очень дорого обошлась Робину.

— Это неправда, милая, — покачал головой Амхерст. — Неправда.

Но у них уже не было времени на разговоры. Показался дом Фитча. Скоро придется иметь дело с настоящей трагедией, более страшной, чем горести богатой девушки, упивавшейся жалостью к себе.

Зоэ быстро вытерла рукой глаза и повернулась за первой корзиной.

Мерсер напряженно сидел у постели брата, над Грейторпом опускались сумерки. Он любил это время суток, когда дневная работа закончена и человек может расслабиться в собственном доме, немного усталый, но все же уверенный, что всё в согласии с миром.

Но сейчас все далеко не так, хотя никто этого и не заметил бы. Сквозь открытое окно он слышал тихое воркование голубя, зовущего голубку. Протяжно мычали коровы вдали. Солнце в алом венце заката медленно опускалось за деревья, последние лучи падали на подоконник, когда Чарли пришел задвинуть шторы.

— Ты в порядке, дружище? — спросил он, проходя мимо.

Мерсер кивнул. Что на это можно сказать? Правду?

Чарли взглянул на ужин, к которому Мерсер едва притронулся.

— Я принесу виски? Мерсер покачал головой.

— Ну ладно. Позвони, если передумаешь.

Чарли забрал поднос и закрыл за собой дверь. Глухое эхо покатилось по затихавшему дому. Скоро стихли шаги слуг, и воркование голубя сменилось отдаленным уханьем совы в лесу. Луна поднялась ясная и почти полная.

Мерсер шевельнулся на стуле, не в силах расслабиться. Он стащил сапоги и бросил их в угол. Это не помогло. Он мог думать только о Робине и Зоэ, о том, что видел сегодня днем. Ее нежность. Ее почти безрассудную решимость. И теперь, по словам Чарли, она отправилась к Фитчам.

Да, возможно, он совершенно не знает ее силу.

До сегодняшнего дня они ни словом не обмолвились о том, что произошло между ними той ночью в летнем доме, о необъявленных обещаниях, неудовлетворенных ожиданиях, о будущем. Как они могли об этом говорить, когда у Робина будущего может не быть? Даже если Робин поправится, он никогда не будет прежним. Его невероятная красота пострадала, если вообще не исчезла. Если он выживет, то будет хромать, по крайней мере, какое-то время, если вообще сможет ходить. И, как сказала мать, Мария Уилфред вряд ли теперь посмотрит на Робина.

А Зоэ, каковы ее намерения? Если Робин выживет, она бросится в этот ошибочный брак из чувства вины? Как она может этого не сделать? И как он это вынесет? Скажет ли она Робину правду?

Господи! Он переспал с невестой брата. Робин никогда ему этого не простит. И все же Мерсер не жалел об этом. Он уронил голову на руки, понимая, что это самое тревожное. Будь у него выбор: те мимолетные часы с Зоэ в его объятиях против незапятнанной братской преданности, он выбрал бы Зоэ, в акте крайнего эгоизма. Акт, недостойный человека, которым он считал себя.

В приступе горя Мерсер обошел кровать и прилег рядом с братом, вытянул ноги и переплел свои пальцы с прохладными, тонкими пальцами Робина, пока их руки не сошлись ладонь к ладони. Они часто спали так в детстве, особенно в ужасные месяцы после смерти отца. Глядя в лепной потолок, Мерсер позволил обрушиться воспоминаниям. Видения сменялись одно за другим. Вот он сжимает руку Робина и тянет его из зияющей черной дыры. Пустота дрогнула… Люк! На сеновале! Он изо всех сил пытался поднять брата над щербатой перекладиной. Он крепко сжал его руку, но чувствовал, что Робин обмяк. Мерсер открыл рот, чтобы крикнуть, попросить Робина держаться. Но крик был беззвучным. Он проснулся, охваченный ужасом, и понял, что Робин сжал его руку и теперь держит ее весьма крепко.

— Если ты… — послышалось хриплое бормотание, — если уж ты… в моей постели… то лучше бы ты был… пышнотелой блондинкой.

Мерсер резко сел.

— Робин?!

Брат заворчал от боли, сжимая руку Мерсера.

— Ну и волосатое у тебя запястье, черт побери! — с трудом выговорил он.

— Робин! — Мерсер осторожно положил обе ладони на здоровую руку брата. — Ты очнулся?

— Я? — прохрипел брат. — О Господи… голова… болит.

Мерсер вскочил с кровати, зажег лампу, повыше подкрутил фитиль и увидел, что брат повернул распухшее лицо к нему, щурясь от света.

— Стью… — он с трудом выговаривал слова, — что… черт побери…

— Ты свалился с Люцифера. — Мерсер присел на край кровати и положил руку на плечо брата. — Ты помнишь? День охоты?

Робин попытался покачать головой и вздрогнул от боли.

— Черт, я весь сплошная рана, Стью… весь… Где мы?

— В Грейторпе, — ответил Мерсер. — В твоей комнате в Грейторпе. Мы приехали несколько недель назад. Помнишь?

Что-то промелькнуло на лице Робина, жалобное и безысходное.

— Господи, — выговорил он. — Зоэ? Мерсер немного отстранился.

— Да, Зоэ, — пробормотал он. Робин облизнул сухие губы.

— Черт побери. Где она? Уехала?

— Думаю, спит в своей постели. — Слова дались Мерсеру непросто. — Робин, давай сейчас не будем говорить об этом. Я дам тебе попить. Ты ранен, дружище, и серьезно.

— Прекрасно. — Робин поднял уголок рта в подобии улыбки и вздрогнул. Он поднял дрожащую руку и легко коснулся раны на лице. — О Господи! Я… изуродован?

— Вероятно, не такой, как прежде. — Мерсер не видел смысла лгать. — Но как только рана заживет, ты будешь выглядеть лихим и дерзким.

Робин закряхтел.

— Я буду жить, а? Мерсер кивнул.

— Будешь, — сказал он твердо. — Я об этом позабочусь.

Робин неловко шевельнулся.

— Ты… всегда был… садистом, — прошептал он. — Как голова болит!.. Что случилось?

— Ты хотел перескочить на Люцифере ворота фермы сэра Уильяма, — снова сказал Мерсер. — Зоэ… она была позади тебя… пыталась тебя остановить, полагаю. Но я думал… что вы устроили гонки. Я был не прав.

Туман в глазах Робина, казалось, немного рассеялся.

— Да, она… кричала, — пробормотал он будто самому себе.

— Лежи спокойно, — приказал Мерсер. — Я скажу Чарли, чтобы он привел маму. Она все эти дни с ума сходит.

— Дни? — Брови Робина нахмурились, потом он поймал руку Мерсера и сжал с удивительной силой. — Подожди, Стью. Как… Зоэ? Она в порядке?

Мерсер снова присел на кровать.

— В полном.

— Послушай, Стью, — Робин не сводил с него глаз, — если я протяну ноги, скажи Зоэ…

Мерсер положил ладонь на руку брата.

— Ты не умрешь! — рявкнул он. — Перестань говорить, об этом.

— Чувствовал бы ты себя так, как я… — простонал Робин. — И если… если я умру, ты должен сказать Зоэ…

— Что сказать? — смягчился Мерсер.

— Что я люблю ее. — Он с трудом сглотнул и сощурился от боли. — Люблю. Просто обожаю. Ты… ты знаешь это, правильно? И не вини ее. — Его веки опустились. — Обещай, что не станешь ее винить.

— Не буду, — сказал Мерсер. — Но это глупости. Позволь мне позвать маму.

Но Робин сжал его руку.

— Подожди, Стью… — Да?

— Стью, если я выживу… Господи… Стью, как я могу жениться на ней? Я… я не гожусь для нее. Если я умру, может, будет лучше?

— Нет, не будет, черт побери! — Мерсер твердо взял руку брата. — И больше не говори о смерти. Иначе, как только ты поправишься, я заставлю тебя об этом пожалеть, слышишь?

Робин устало прикрыл глаза.

— Да, слышу. Но ты же сам это видишь? Что я для нее не гожусь?

Мерсер отвел глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд брата.

— Это дело вас двоих, — ответил он. — Джентльмен не может идти на попятный. И она… гм… не сможет. Чувство вины… видеть тебя в таком состоянии… для нее это ужасно. Разве ты этого не понимаешь?

Робин хрипло выдохнул и промолчал.

— Ты можешь отпустить ее, — продолжал Мерсер. — Наверное, даже можешь сказать ей о своих чувствах. Но я больше не понимаю Зоэ. И начинаю задаваться вопросом, понимал ли когда-нибудь. Однако я полагаю… что ты должен попробовать.

Но, даже сказав это, Мерсер спрашивал себя, дал ли он Робину хороший совет или просто действовал в собственных интересах. И Зоэ… будет ли она стоять на своем, что Робин теперь нуждается в ней, или, того хуже, что Мерсер в ней совсем не нуждается?

— Не могу попытаться… — Робин смотрел в стену. — Клер. Ты забыл… Клер.

— Я могу с ней справиться, — ответил Мерсер, надеясь, что говорит правду. — Я предпринял шаги. — Он снова взял брата за руку. — Но мы не станем сейчас говорить об этом, Роб. Я пошлю за мамой, хорошо?

Но взгляд брата был обращен к стене. Знакомое отчаяние появилось на его лице, и рука снова ослабла.

Зоэ проснулась вскоре после полуночи, точнее, с досадой отбросила одеяло, поскольку вряд ли вообще спала. Вернувшись от Фитчей затемно, Зоэ от усталости отказалась от обеда ради горячей ванны, и напрасно. Сон так и не шел. Она могла думать только о Робине, очнется ли он и когда, о растерянных детях Фитча, только начинающих осознавать потерю матери. И, если быть честной, она думала о Мерсере и о том, чего очень хотела. Как она ни старалась посвятить себя другим, ее собственная эгоистичная потребность прорывалась наружу.

Разбитая, она встала с кровати, подошла к окну и отодвинула тяжелую бархатную штору. Сквозь стекло Зоэ смотрела на лужайки, потом открыла окно. Летний ветерок шевелил ее распущенные по плечам волосы. Почти полная луна сияла в безоблачном небе, искушая и соблазняя.

Почему не позволить себе маленькую глупость? Прогулку под луной, по стандартам Зоэ, вряд ли можно считать бурным весельем. Кроме того, жизнь может оказаться очень короткой, смерть несчастной миссис Фитч остро напомнила об этом. Поспешно сбросив ночную рубашку, Зоэ надела простое полотняное платье. Отказавшись от чулок, она сунула ноги в мягкие кожаные туфли и набросила на плечи легкую шаль.

Внизу, в большом холле тихо, задние двери немного приоткрыты, вдоль веранды еще горят фонари. Зоэ прошла через партерный парк, обогнула массивный фонтан, затем поднялась по самой дальней террасе к дикой полосе земли, открывающейся позади дома. Изгородь и перелаз отделяли обширные ухоженные лужайки Грейторпа от пастбища и прибрежной тропинки вдали.

Зоэ, подобрав юбки, легко перебралась через перелаз и высокую траву. Звуки летней ночи окружили ее: пение сверчков, шорох ветра, тихий успокаивающий шелест морских волн далеко внизу.

Не обращая внимания на юбки, Зоэ заспешила по дорожке, хорошо заметной в лунном свете, пока не добралась до скал. Именно сюда Мерсер запретил ей ходить без него, и, ступив на высокий меловой утес, Зоэ поняла почему. Земля головокружительно обрывалась вниз, редкие кусты цеплялись за меловые уступы, спускающиеся к изменчивому морю.

Испугавшись опасности и — хотя было унизительно в этом признаться — неумолимости Мерсера, Зоэ села на камень на самом верху и свесила ноги. От открывшегося вида дух захватывало, мерцавшая в лунном свете вода придавала ему еще большее очарование. Отлив обнажил узкую извилистую полосу песка внизу, а дальше, насколько хватало глаз, сверкал беспокойный океан.

Зоэ не знала, как долго просидела там, загипнотизированная красотой и надеждой, что это вытеснит ее проблемы, когда услышала тяжелые шаги и звуки хлещущей по коже травы. Все ее чувства напряглись, ее уверенность была настолько сильной, что не надо было оборачиваться, чтобы узнать источник мощной силы позади нее.

Зоэ подняла руку.

— Я не спускалась, — сказала она. — И отсюда ни на шаг не ступила.