Джоанна Линдсей - Очаруй меня

Ей стало нехорошо.

– Так у нас всего две недели? Поразительно, что он не привез специальное разрешение на брак, чтобы еще ускорить свадьбу.

– Привез. Я сумел оттянуть свадьбу из-за серьезности своего состояния, в чем он убедился самолично, поскольку мне пришлось принять его, лежа в постели. Это он предложил, чтобы вы оставались здесь на протяжении всего срока. Если вы уедете…

– Да-да, мы уже знаем вашу ситуацию. Но и моя точно такая же. Поверьте, я тоже не желала, чтобы так вышло. Как я уже говорила, мне очень хотелось поехать в Лондон, на свой первый сезон, но вместо этого меня бросили волкам, вернее волку. О, простите, полагаю, вам не нравится это прозвище.

– Не стоит пытаться спровоцировать меня, – мрачно предупредил он.

Сердце Брук пропустило удар. Когда у него делался такой хищный вид, это действительно пугало. Придется напомнить себе, что она не знает, на что он способен. Впрочем, стоит попытаться это выяснить.

Поэтому она набралась мужества и сухо заметила:

– Значит, провокации позволены только вам? О, подождите, это предполагает, что я все еще буду здесь, чтобы увидеть, что произойдет, если я приму ваш совет? Означает ли это, что вы не произнесете ни слова, чтобы со всем покончить? Значит, я права и перемирие – по-прежнему лучший путь для нас обоих.

Она схватила мешочек с травой и вернулась в ванную, чтобы сделать очередную порцию мази. Удивительно, что Вулф не ответил решительным «нет».

Снова подойдя к его кровати, она рискнула в очередной раз вызвать его ярость, спросив:

– Мы поженимся здесь или в Лондоне?

– Я отказываюсь планировать событие, в реальность которого не верю, – угрюмо процедил он.

Похоже, его ярость вообще никогда не утихает! Поэтому Брук быстро наложила мазь на раны и швы и протянула ему чистый бинт.

– Я снова вернусь после обеда. Радуйтесь, что я не требую разделять его с вами трижды в день. Но ужинаем мы снова вместе.

– Не опаздывайте, ведьмочка, иначе я уволю кухарку, – пообещал Доминик.

Глаза Брук вспыхнули. Она открыла рот, чтобы отчитать его за эту угрозу, но тут же снова захлопнула, не сомневаясь, что он сделает именно это, хотя кухарка была подругой его матери. Как отвратительно!

Брук наморщила носик:

– От вас воняет. Из-за жара вы постоянно потеете. Ванну вам принять пока нельзя, но это не означает, что камердинер не может вас обтереть.

– Вы смеете…

– Грязь на теле может помешать выздо…

– Если вы немедленно не уберетесь с глаз моих, я поделюсь этой грязью с вами!

Брук вылетела из комнаты, стараясь сдержать улыбку. Ничего страшного: она ведь не оскорбила его. От него действительно несет, и он, скорее всего, знает это. Просто ему не нравится слышать такое.

Вернувшись наверх после обеда, Брук встретила Гейбриела, выходившего из комнаты Доминика, и остановилась, чтобы спросить:

– Мне когда-нибудь покажут дом?

– Этот дом скоро будет вашим, так что можете бродить по нему, сколько хотите.

– Тогда расскажите об Элоизе.

– Зачем? – неожиданно насторожился он. – Не следует говорить о…

– Вздор, – перебила Брук. – Какая она была?

Гейбриел немного помолчал.

– Она была красавица… чудесная… – Слегка покраснев, он добавил: – Я сам был немного влюблен в нее. О чем она, конечно, не знала. Я так и не признался. Она была такая живая, веселая, энергичная, но и упрямая немного, и своевольная и могла быть такой же сорвиголовой, как ее брат. Любила скакать во весь опор, как Дом, эти двое вечно вместе мчались по пустошам, вернее пытались устраивать скачки. У нее также была своя парусная лодка, как у брата. Он купил ей лодку после того, как научил на ней плавать под парусом, и они устраивали гонки на воде. Она всюду увязывалась за Домом и мной, даже когда приезжали Арчер и Бентон – его лучшие школьные друзья. Она желала участвовать во всех наших проделках.

Слушая его, Брук пожалела, что не знала этой девушки. Элоиза Вулф, похоже, могла бы стать ей хорошей подругой. Брук понимала, что в ее компании всегда было весело.

– В ней было еще что-то особенное? – спросила она.

– Ей нравилось самой делать выбор, и это касалось всего: одежды, друзей, даже благотворительности. Леди Анна не всегда соглашалась с дочерью, но не могла запретить Элоизе покупать все, на что падал ее взгляд, потому что у той были свои деньги. Наследство от бабушки. Леди Анна – известная покровительница искусств, она поощряла Элоизу поддерживать достойные предприятия. Элоиза удивила нас всех, выбрав сразу три, – усмехнулся он. – Больницу в Йорке, церковный дом для подкидышей на окраине Лондона и дом для престарелых моряков в Скарборо. Не совсем то, что имела в виду леди Анна, хотя и она не могла отрицать, что все эти заведения достойны поддержки. Леди Анна в память о дочери и сейчас дает им деньги.

Эта семья очень благородна, по крайней мере, ее женская половина. Элоизе повезло в том, что она имела право выбора. Брук и представить не могла, что это такое – иметь подобную свободу!

– Признаю, что немного ревновал, когда Элла и леди Анна вернулись из Лондона в конце того лета и леди Анна объявила, что первый сезон дочери имел успех, – продолжал Гейбриел.

– Почему?

– Потому что так и было. Пара потерявших голову юных лордов последовали за Эллой сюда, чтобы продолжать за ней ухаживать. Я подозревал, что скоро последуют предложения руки и сердца, если уже не последовали. Но тут Элла поехала с матерью до наступления холодной погоды в Скарборо. Никогда не забуду, как был тронут, когда она сказала перед отъездом, что любит меня, потому что я такой хороший и верный друг ее брату. Дом был ближе к Арчеру Гамильтону и Бентону Симонсу, лордам, с которыми ходил в школу, и все же она, похоже, думала, что я ему лучший друг. Это последнее, что она мне сказала. Потому что так и не вернулась из Скарборо.

У него сделалось невероятно грустное лицо.

– Как она умерла, Гейбриел? – очень мягко спросила Брук.

Можно было даже не ждать ответа. По его снова сделавшемуся настороженным взгляду она сразу поняла, что он собирается сказать.

– Если хотите узнать, что случилось, вам следует спросить Доминика.

Брук вздохнула. Можно подумать, это совершенно безопасная тема в разговорах с волком. Пытаясь нащупать новую тактику, она оглянулась на запертую комнату, о которой Гейбриел упоминал раньше.

– А как насчет комнаты?

– Эллы? Я говорил, что она постоянно закрыта.

– Вы также сказали, что в другое время я могу ее посмотреть. Теперь как раз самое подходящее время.

– Но зачем это вам?

– Хочу лучше понять людей, виноватых в том, что я здесь. Доминик, Роберт и… Элла.

Прежде чем кивнуть и отпереть дверь, Гейбриел немного поколебался.

– Только не говорите Доминику, что я позволил, – прошептал он.

Брук протянула руку за ключом:

– Обещаю, что он не узнает. Уходя, я запру дверь.

Он кивнул и стал спускаться по лестнице.

Брук вошла в комнату и быстро закрыла за собой дверь. Найдет ли она что-то интересное в комнате мертвой девушки? Правда, вряд ли это подскажет ей причину смерти Эллы.

Здесь было темно и пыльно. Толстые шторы были сдвинуты. Прежде чем медленно обойти комнату, Брук одну отодвинула.

Должно быть, она видит комнату такой, какой видела Элла. Если не считать прислоненного к стене портрета прекрасной молодой девушки. Это Элоиза Вулф? Похоже, так и есть, и портрет нарисован до ее восемнадцатого дня рождения: черные волосы, янтарные глаза, в которых светится радость. Волнуется в ожидании лондонского сезона?

Возможно, портрет занимал почетное место внизу, пока смерть Эллы не причинила ее родным невыносимую боль. Они больше не могли спокойно на него смотреть и поэтому спрятали в запертую комнату.

Все, казалось, было на месте. Ничего не пропало. Туалетный столик по-прежнему был заставлен духами и безделушками, в маленькой гардеробной было полно одежды, шляпок и туфель. На стене висел рисунок прекрасной белой лошади и еще один, изображавший лодки на море. Элла определенно любила пейзажи. На тумбочке рядом с кроватью стоял миниатюрный портрет Доминика. Вулф на нем был совсем молодой, хотя достаточно взрослый, чтобы быть похожим на теперешнего. Судя по словам Гейбриела, Элла любила брата и была с ним очень близка.

Тут же стояла шкатулка для драгоценностей с вырезанной на крышке головой волка. Фамильное наследие?

Брук открыла шкатулку и удивилась, увидев, что она почти пуста, если не считать потемневших от времени серебряных сережек. Если у Эллы были свои деньги, почему шкатулка не наполнена дорогими украшениями?

Девушка любила также воланы и оборки, которые были везде: на покрывале, шторах, обивке туалетного столика. Может, она просто не успела сменить обстановку, когда выросла?

В центре бюро красовалась большая чашка, полная маленьких ракушек, а вокруг нее стояли большие. Должно быть, Элла сама насобирала их на берегу в Скарборо. Вместе с Домиником? Строили ли они песочные замки вместе? Плавали вместе? Заговорит ли однажды Доминик о сестре, которую потерял?

Брук, сгорая от угрызений совести, стала открывать ящики бюро. Нехорошо рыться в чужих вещах. Но как ей еще узнать, что случилось с сестрой Доминика, если тот ничего не хочет объяснить и только твердит, что во всем виноват Роберт?

Первый ящик бюро был набит веерами. Удивительно, зачем так много?

Она стала открывать один за другим. Все были очень модными, отделанными кружевом разного цвета, с драгоценными камнями, украшавшими яркие пластины-гарды. Вне всякого сомнения, к каждому вечернему платью у Эллы был особый веер.

Но тут она открыла необычный веер: простое, некрашеное дерево, никаких камней, белая бумага с едва различимыми надписями на панелях. Поскольку веер совсем простенький, вряд ли кто-то его хватится, если она его позаимствует.

У Брук не было вееров. Харриет совершенно о них забыла, или веера просто не успели прислать в Лестершир до отъезда Брук. Но веер ей очень пригодится, чтобы скрыть улыбку в самый неподходящий момент или не дать Доминику увидеть, как она скрипит зубами. И правда, вряд ли кто-то хватится такого незатейливого веера, поэтому, прежде чем открыть еще несколько ящиков, Брук спрятала его в карман.

Но больше ничего интересного она не нашла. Осталось только заглянуть в сундук в изножье кровати. Как она и думала, там лежали только одеяла и подушки. Но все же Брук дотянулась рукой до самого дна, провела по нему ладонью и наткнулась на кусок жесткой кожи. Схватилась за него и вытащила большую книгу без заглавия на обложке. Открыв ее, она прочитала два слова «Руки прочь», написанные детским почерком. Неужели?

Брук тихо ахнула, поняв, что держит детский дневник Элоизы Вулф.

Она наскоро пролистала страницы и увидела, что почерк изменился, стал более твердым и разборчивым. Взгляд цеплялся за фразы о примерках, платьях и домашних вечеринках. Похоже, дневник Элла вела всю жизнь. Может, она что-то написала о Роберте? Может, Брук найдет что-то, указывающее на причину ее смерти? Нужно прочитать весь дневник.

Поэтому она забрала толстый том, заперла дверь и поспешила к себе.

Остаток дня и два следующие Брук провела, изучая последние семь лет жизни Элоизы, с того дня, как одиннадцатилетняя девочка начала вести дневник и до ее восемнадцатилетия. Брук нашла дневник весьма интересным. Она громко смеялась, читая о том, как Элоиза и Доминик заблудились в метель и большой белый волк привел их домой. Очевидно, Элоиза приняла за волка собаку.

Девочка впервые влюбилась в одного из друзей брата и боялась, что он женится на другой, прежде чем она станет достаточно взрослой, чтобы сделать ему предложение.

Правда, больше она никогда о нем не вспоминала, так что, скорее всего, любовь прошла.

В дневнике содержалось много забавных анекдотов. О том, как Элла подсматривала в укромном уголке сада за Домиником и местной девушкой. Когда он попытался ее поцеловать, девушка с воплем убежала.

Однажды Доминик упал и раздавил их песочный замок, который они построили вместе, и притворился, будто сделал это случайно, но на самом деле только для того, чтобы начать стройку снова. Элла порой выигрывала в их скачках и гонках и упоминала о каждой победе, хотя и подозревала, что брат просто ей уступает.

Брук очень не хотелось откладывать дневник, но нужно было прогулять Ребел, помочь Алфриде посадить травы и выполнить наименее приятное дело: поменять мазь на ране волка.

Дочитав дневник, она была ужасно разочарована, потому что нашла всего несколько записей о первом сезоне Эллы и ни одной об осени, когда та умерла. Очевидно, страницы с этими записями были вырваны, о чем говорила неровная бахрома. Всего не хватало шести страниц. На последних страницах перед недостающими Элла упоминала о дне, когда встретила «его». Так девушка называла человека, очаровавшего ее на первом балу. У Брук перехватило дыхание, когда она увидела, что человек, вырвавший страницы, оставил самую последнюю, написанную почерком Эллы.