Джоанна Линдсей - Очаруй меня

Не переставая разговаривать с собакой, Брук быстро оделась. Она надеялась, что Алфрида шутит насчет воплей испуганных слуг, но возможно, стоит расчистить дорогу, прежде чем позволить животному выйти из комнаты. Но когда Брук пошла к двери, собака спрыгнула с кровати, чтобы последовать за ней, поэтому Брук остановилась и встала на одно колено.

– Я сейчас вернусь и выведу тебя погулять. Можешь подождать? Остаться?

Собака, очевидно, привыкла к людям. Ни разу не зарычала, не ощерилась, но все же Брук не знала точно, понимает ли она сказанное или хотя бы простые команды. Тем не менее собака села в центре комнаты, снова позволила себя погладить и осталась на месте, когда Брук поспешила к выходу. В коридоре она едва не споткнулась о Вулфа. Он обнюхивал порог и пытался протиснуться в комнату, но она проворно закрыла дверь. Брук обязательно познакомит животных и надеется, что они поладят, но произойдет это не раньше, чем она получит разрешение оставить собаку. Хорошо еще, что Вулф не лаял и не привлекал внимание к ее тайной гостье.

Но на это Брук надеялась напрасно.

– Какого черта? – спросил Доминик, выйдя из своих покоев и увидев, что делает Вулф. – Вы приворожили моего пса проклятой морковкой.

И поскольку Вулф стал царапаться в ее дверь, Доминик добавил:

– Он думает, что внутри есть еще морковь?

– Да, – солгала Брук.

Но она совершила явную ошибку, раскинув руки и загородив собой дверь! Именно поэтому Доминик отодвинул ее и потянул за ручку. Вулф ворвался в комнату, но замер при виде другой собаки. Доминик тоже не вошел в комнату.

– Да это волк! – ахнул он.

– Откуда вам знать, если вы ни разу не видели волков? – бросила Брук.

– Видел и покажу вам, но больше вы не подойдете к этому животному.

Она попыталась обойти его, встать между ним и собакой, но он выбросил вбок руку, чтобы ее остановить.

– Прекратите! – запротестовала Брук. – Это хорошая дружелюбная собака!

– Да вы хоть знаете, как выглядит дружелюбная собака? Она бы сразу завиляла хвостом, а не сидела, озирая вас с таким видом, словно вы ее следующий обед! Придется ее убить.

– Только посмейте! – взорвалась Брук.

Послышавшееся в следующий момент тонкое поскуливание заставило ее взглянуть в сторону Вулфа. Он упал на брюхо и полз к собаке, не прекращая скулить. Широко раскрыв глаза от изумления, Брук вдруг догадалась:

– Это его мать.

– Глупости, – отмахнулся Доминик.

– Присмотритесь же! Это потерявшийся щенок умоляет мать принять его в стаю.

– Вы не можете держать ее здесь, – отрезал он.

– Почему нет? Держите же вы Вулфа! Ваш любимец был таким же диким, когда вы его нашли. Он пытался вас укусить.

– Раньше он не знал лучшего обращения, но знает теперь. Но вот это… – Он ткнул пальцем в ее величественного друга. – Это дикое животное, причем взрослое.

– Как вы можете это утверждать, когда она спокойно сидит здесь и не делает ничего угрожающего?

– Нельзя держать волка в доме.

– Я не верю, что это волк.

Доминик резко вскинул голову:

– Значит, теперь вы считаете, что их истребили, хотя сами дважды пытались убедить меня в обратном?

Брук упрямо выдвинула подбородок:

– Эта собака помогла мне. Позвала в развалины во время бури, когда я не видела ничего в двух шагах. Она знает людей. Не зарычала на Алфриду сегодня утром. Не зарычала на вас, когда вы ей угрожали. Я хочу оставить ее себе. Никакая она не волчица.

Вместо ответа он взял ее за руку, вытащил из комнаты и повел вниз, в гостиную.

– Что вы… – удивленно спросила Брук.

И получила ответ, когда он вынул из кармана ключ и направился в тот угол, к которому примыкала стена башни. Она пыталась уже зайти в эту комнату, когда бродила по дому, но дверь была заперта.

Когда Доминик повернул ключ в замке, Брук напряглась, решив, что он намерен запереть ее в башне и убить ее друга. Она была готова сражаться насмерть, но, заглянув в комнату, потрясенно застыла.

Озноб прошел по спине Брук, когда она нерешительно вошла в мрачную комнату. Ее круглые стены были сложены из неотесанного серого камня, такого же, как на полу. На стенах висело несколько картин, закрытых белой тканью, – возможно, чтобы защитить их от пыли. На низком столе посреди комнаты стоял старый сундучок. Кроме этого Брук ничего не увидела, потому что в комнате не было окон. Свет пробивался только через открытую дверь. В световом столбе плясали пылинки. Но здесь она не видела паутины, как в башенной комнате наверху.

Мрачные воспоминания заставили ее спросить:

– Вам известно состояние комнаты в башне, куда вы пытались меня поселить? Там полно паутины.

– Правда? Я не был там с детства. Но вы могли прибраться. Воображаете, что если останетесь, просто будете сидеть и ничего не делать?

Но говоря это, он улыбался.

Брук сжала губы. Намек на то, что он превратит ее в горничную, когда в доме и без того полно слуг, – еще один способ заставить ее сбежать.

– Минуту, – сказал Доминик и вышел из комнаты. Она зажмурилась, ожидая услышать стук двери, но он вернулся с зажженной свечой. Глаза его сверкали, как у волка. Неудивительно, что слухи о нем не утихали.

– Что в сундучке? – спросила Брук, когда он поставил свечу на стол.

– Безделушки, украшения, любимые сувениры и дневники, принадлежавшие предкам.

Дневники? Может, в сундучке заперты вырванные из дневника Эллы странницы? Осмелится ли она попросить разрешения прочитать их?

– Каждый оставил хотя бы один предмет, достойный сохранения, – продолжал Доминик. – Некоторые слишком велики, чтобы поместиться в сундучок. Хотя бы эта картина. Ей триста лет.

Он снял покрывало с одной из картин. Брук затаила дыхание. Два волка. Один белоснежный, другой серый. Животные были поджарыми, с хищным блеском в глазах. Настоящие звери. Кроме того, она не могла не заметить невероятное сходство между белым волком и запертой в ее комнате собакой. Неудивительно, что Доминик привел ее сюда.

– А эта даже старше.

Он открыл другую картину, но Брук не могла отвести глаз от первой. Один волк был готов напасть, другой с довольным видом лежал перед первым, словно только что досыта наелся.

– Кто это написал? – спросила она.

– Корнелия. Младшая дочь Корнелиуса Вулфа.

– Она смогла так близко подобраться к волкам? – удивилась Брук.

– Нет, она написала в дневнике, что рассматривала их в подзорную трубу. На чердаке лежит еще десяток ее картин. Сюжет один – волки. Очевидно, они занимали ее, и в то время их было много. Неужели теперь появится другая Вулф, тоже очарованная волками?

Брук растерялась. Кажется, он только что признал, что они поженятся? Но она была уверена, что он издевается. И поэтому спросила:

– Почему вы держите эту картину под замком?

– Она единственная, на которой крупным планом нарисованы волки. Прекрасная работа. Я повесил ее в своей спальне, но когда мне исполнилось восемнадцать, посчитал это ребячеством и снял.

– Но если слуги видели ее в вашей комнате, неудивительно, что они распустили слухи о том, что вы превращаетесь в волка.

Доминик вскинул брови:

– Дурацкие слухи пошли, когда я был мальчишкой и ради забавы выл в школе, чтобы напугать малышей. Дочь Корнелиуса едва не умерла, заканчивая эту картину. Другие ее творения написаны на большем расстоянии. Но эту она решила написать так, словно волки были прямо перед ней. Ей требовалось, чтобы животные сидели в одной и той же позе. Хотя волка с волчицей она видела часто – они были парой и постоянно находились рядом друг с другом.

– Откуда вы знаете все это?

– Она вела дневник. Как многие мои предки. Они писали о фамильном проклятии и своем мнении о нем. Некоторые были достаточно глупы, чтобы в него верить. Но все винили в нем этих двоих.

Брук, наконец, глянула на вторую картину, изображавшую аристократа елизаветинской эпохи, одетого в парадный костюм со всеми регалиями. Он стоял, положа руку на плечо сидевшей женщины, одетой так же роскошно. Типичная поза для супружеской пары.

– Кто они? – спросила Брук.

– Корнелиус Вулф, паршивая овца, о котором я рассказывал. Этот портрет написан в ту пору, когда он получил титул, стал хозяином Россдейла и лопался от тщеславия. Женщина – его любовница. Некоторые считают, что она была незаконной дочерью йоркского аристократа, но большинство уверяют, что она была одной из деревенских девиц Россдейла. Корнелиус повысил ее статус, одел, как знатную леди, и обращался с ней соответствующе. Даже представлял своим друзьям, как титулованную особу, потому что это его забавляло.

– И этим заслужил издевки и неприязнь всей округи? – предположила Брук, думая о Шоу.

– Да, но Корнелиусу было все равно, – неодобрительно ответил Доминик. – Как я уже говорил, он был гедонистом, которого занимали лишь собственные развлечения. И эта женщина была для него развлечением. После того, как был написан их портрет, она была уверена, что он на ней женится, но когда заговорила об этом, он рассмеялся ей в лицо.

– Не слишком…

– Паршивая овца, что тут скажешь.

– Теперь я понимаю: это она прокляла вашу семью, потому что он разбил ее надежды.

– Что-то в этом роде, – кивнул он. – Она ушла, прокляв его и весь род Вулфов. И в тот же день умерла загадочной смертью.

– Он убил ее?

– Нет. Есть две различные версии того, что с ней случилось. Согласно первой, она вернулась домой и покончила с собой, согласно второй – была обвинена своим родственником, деревенским священником, в колдовстве и сожжена на костре. Но больше никакой информации до наших дней не дошло. Даже ее имя неизвестно. Тогда вера в ведьм была широко распространена во всех слоях общества, от самого низкого до высшего. Ничего не стоило обвинить кого-то в колдовстве. Люди не изменили своего мнения о той женщине, даже когда десять лет спустя Корнелиус женился и первенец умер, едва родившись. Трагедию отнесли на счет проклятия.

– Но смерть всегда может произойти, по несчастной случайности или из-за болезни.

Доминик как-то странно взглянул на нее:

– Конечно. Не только в нашей семье кто-то умирает, и мы теряли членов семьи, которые вовсе не были первенцами. Если над Вулфами и висит какое-то проклятие, так это обычное невезение.

– Если проклятие любовницы Корнелиуса было таким неопределенным, как вы говорите, и первенец Корнелиуса умер в младенческом возрасте, откуда взялось дополнение про двадцать пять лет?

– Еще одна загадка, учитывая, что только трое моих предков умерли в двадцать пять лет, и одним из них был мой отец. Так что теперь всем первенцам не суждено прожить больше двадцати пяти лет.

– Ни одному?

– Ни одному.

– Как погиб ваш отец?

– Они с матерью были в саду. Он взобрался на яблоню, сорвать для нее яблоко, и упал. Дерево вовсе не было высоким, но он сломал шею. После похорон мать велела сжечь сад. После того, как миновал период траура, сад заново не посадили.

– Мне очень жаль.

– Как вы сказали, несчастные случаи бывают.

– Вы читали все дневники?

– Нет. Один написан на латинском, несколько – на французском.

– Я знаю французский. И могла бы обучить вас или прочитать вам дневники.

– Считаете, что останетесь здесь на такой долгий срок?

Брук скорчила гримасу, но Доминик этого не заметил, потому что в этот момент накрывал картины.

Брук вышла из комнаты первой. Ей еще предстояло убедить жениха позволить ее новому другу остаться. Но лучше подготовиться к неудаче. Он показал картину с волками, чтобы убедить ее в том, что идея держать дома дикое животное абсурдна. И не важно, каким ручным оно кажется. Удивительно, что Доминик вообще приложил усилия, чтобы доказать, что это животное – волчица.

Он вышел из башни и запер дверь.

– Я прикажу выстроить ей конуру за живой изгородью на восточном газоне, подальше от лошадей, – сказал он, и она не поверила своим ушам. – Но если волчица спугнет табун или если хотя бы одно животное умрет, ей придется уйти. Я делаю это против воли и вопреки здравому смыслу. Поверьте, немного потребуется для того, чтобы я передумал.

Брук хотела восторженно и многословно его поблагодарить, но не стала, решив, что если он узнает, как она благодарна, он может передумать. Поэтому она лишь кивнула и поспешила наверх, чтобы убедиться, что Вулф пережил встречу со своей матерью, если, конечно, Брук не ошиблась относительно их родства. Возможно, Вулф просто распознал более грозного противника и вел себя соответственно, совсем как она сама с волком, за которого должна выйти замуж.