— К Уиндхэму, — повторила я и продолжила несколько неуверенно: — Я к Николасу Уиндхэму из Уолтхэмстоу, что в Малхэме. Я думаю, он лорд Малхэм.

Чувствуя облегчение от того, что мне удалось сыграть роль достаточно несведущей особы, я оправила платье и снова подняла на него глаза.

Он казался удивленным.

— В чем дело? Что-то не так? — спросила я его. — Я иду зря? Лорд Малхэм куда-то уехал?

— Нет, мисс. Он больше не путешествует, никуда не ездит.

— Тогда он должен быть здесь.

— Да, должен. Полагаю, должен.

Мы стояли друг против друга, чувствуя себя крайне неловко. Наши лица раскраснелись от холода. Наконец он сделал движение в сторону, пропуская меня, и указал рукой на дом.

— Всего доброго, мисс.

Я ответила ему кивком головы.

Холодный воздух жег мои легкие, я глубоко его вдохнула, и голова моя прояснилась. Скованность пропала. Легко двигаясь по дорожке, я направилась к дому, к массивной двойной двери, и замедлила шаг, только когда увидела позеленевшую от возраста, прежде тщательно начищенную бронзовую дверную ручку в форме горгульи (горгулья — лепное или отлитое из металла изображение лица человека или морды животного, украшающее здание, чаще всего церковь. (Здесь и далее прим. пер.)) лицо которой пытливо взирало на меня сквозь сухие листья и ленты, свисавшие с высохшего и почерневшего венка на двери. Как я нашла странным неприглядный вид сада, казавшегося заброшенным и неухоженным, так и венок на двери был странен и даже неуместен на двери дома.

Поколебавшись, я все-таки отвела в сторону пыльные атласные ленты и, найдя холодное бронзовое кольцо в носу чудища, потянула за него и гулко ударила им о доску. Все мои инстинкты ожили и теперь взывали к разуму, предостерегая меня от последствий моего поступка, но я их презрела. Я зашла уже слишком далеко, чтобы повернуть назад.

Дверь распахнулась. Худощавый высокий мужчина смотрел на меня, мигая добрыми карими глазами.

— Я хотела бы повидать лорда Малхэма, — объявила я, чувствуя себя чуть увереннее, чем несколько минут раньше.

На мгновение человек заколебался.

— Николаса?

— Да.

Он, казалось охваченный сомнениями, не знал, на что решиться.

Изнутри, из дома, послышался звучный низкий голос:

— Кто там, Реджи? Я затаила дыхание.

Дворецкий отступил в сторону, и в дверях появился другой мужчина, столь же высокий, но не такой худощавый. Его каштановые волосы были взлохмачены, словно он только что встал с постели и не успел привести себя в порядок. Красноватый цвет лица контрастировал с синевой глаз и подчеркивал ее. На нем был дорогой шерстяной сюртук с широкими отворотами, расходившимися наподобие птичьих крыльев, а ворот его был поднят, чтобы защитить шею от холода. Уже сиявшая на лице улыбка стала при виде меня еще шире.

— Как это любезно с вашей стороны, Реджи, держать молодую даму на морозе.

Он схватил меня за руку и втянул в дом. Потом, потирая замерзшие руки, насмешливо сказал:

— Не сомневаюсь, мисс, что он старается ради меня, хочет, чтобы у меня не переводились пациенты. Мисс…?

— Ариэль Рашдон, — сказала я, чувствуя большое облегчение. — А вы… доктор?

— Вы не ошиблись, мисс Рашдон. А ну-ка покажите язык и скажите: а-а-а!

Услышав мой смех, он тоже рассмеялся.

— Вы не кажетесь больной. Может быть, немного бледной, но…

— Я не собиралась обращаться к вам за помощью, — призналась я откровенно.

Я обвела глазами огромный вестибюль, прежде чем снова взглянуть на него.

— В таком случае вы пришли к моей сестре.

— Нет.

Я тряхнула головой, капюшон плаща сполз мне на спину, открывая волосы, рассыпавшиеся по плечам.

Я снова взглянула на бумагу, зажатую в руке.

Пальцы мои онемели и дрожали то ли от холода, то ли от волнения. С тру дом сглотнув, я объявила:

— Я хотела бы повидать сэра Николаса Малхэма, лорда Малхэма, графа Малхэма.

Послышался женский голос: — Ника? Неужели нашего Ника кто-то хочет видеть?

Испуганная, я обернулась, судорожно сжимая в пальцах бумагу. Должно быть, доктор заметил мое состояние. Он подошел ко мне и мягко взял мои руки в свои. Искоса глядя на меня, он ободряюще подмигнул мне, отчего на душе у меня сразу же потеплело.

— Простите мою сестру и не обращайте на ее слова внимания, — попросил он. — У Адриенны весьма «милые» манеры, особенно когда она встречает и приветствует гостей, Андриенна, это мисс… Рашдон?

— Зачем вам Николас? — спросила Адриенна. Она остановилась в нескольких футах от меня, воинственно подбоченившись. У нее были те же синие глаза, что и у доктора, но волосы не были такими темными, как у него.

За моей спиной дворецкий закрыл дверь, чтобы не напустить в холл холода. Звук захлопнувшейся двери отдался эхом и разнесся по всему дому, напугав меня, вырвав из столбняка и вернув мне дар речи.

— Записка… Вернее, объявление… — пробормотала я, чувствуя себя нелепой, неловкой, беспомощной.

Чем дольше ожидали моих объяснений Уиндхэмы, тем меньше во мне оставалось уверенности.

— Я приехала по объявлению, — наконец удалось выговорить мне.

— Какому объявлению? — нахмурилась Адриенна.

— Вот по этому.

Я протянула ей бумагу. Адриенна выхватила ее у меня из руки, и это порывистое движение в такой же степени показывало, что она раздражена, как и гневный блеск сузившихся глаз.

— Оно висело в «Булл-Блэк-Инн» в Кейли, — попыталась я объяснить.

Тонкие брови женщины сошлись в одну линию — она молча разглядывала объявление.

— О! Ради всего святого, Тревор! Он снова это сделал.

— Вот как! — Мужчина улыбнулся мне. — И что же он такого сделал, любезная сестрица?

— Он снова начал вывешивать эти нелепые объявления с предложением позировать.

— Да? — Тревор подмигнул мне. — И это все?

— Да, это все! А тебе этого мало? Глаза Адриенны возмущенно округлились.

— Я полагала, что мы еще месяц назад покончили с этим безумием!

Пока я смотрела на них, приведенная в полное замешательство их перепалкой, мне показалось, что в глазах доктора блеснул гнев. Он переводил взгляд со своей сестры на меня.

— Если Нику требуется натурщица, не понимаю, почему бы ему ее не иметь. В этом нет ничего дурного. Тем более если это доставит ему радость.

— Но ведь стоит этим женщинам появиться здесь, как они начинали слоняться по нашему дому неделями, Тревор. Неужели тебя это устраивает? Ведь ты прекрасно знаешь, что он никогда не найдет никого похожего на нее. Так почему он так упорствует?

— Ему это доставляет удовольствие.

— Это его расстраивает, — возразила Адриенна, — а мы оба знаем, чем это кончается, когда он впадает в меланхолию.

Тревор Уиндхэм снова взглянул на меня. Его красивое лицо было задумчиво. Хотя он старался выглядеть беззаботным и даже слегка кокетничал со мной, от него исходила властная сила и уверенность в себе. В нем чувствовалась порода, и по внешнему виду и поведению сразу можно было сказать, что он аристократ, а не простолюдин.

— Возможно, на этот раз все будет иначе, — сказал он. — Кроме того, молодая дама столько проехала, чтобы повидаться с ним. Думаю, будет лишь справедливо, Адриенна, если мы разрешим им увидеться.

Он повернулся к слуге.

— Где мой брат? — спросил он его.

— Думаю, в оранжерее.

— Проводите мисс… Мисс?

Я кивнула, чувствуя слабость в ногах, но не утратив решимости.

— Проводите мисс Рашдон в оранжерею, Реджи. Одна из моих пациенток собирается рожать, я должен идти. Вы меня извините?

Уиндхэм круто повернулся, и плащ вихрем закрутился вокруг его ног. Он распахнул дверь и исчез, а вместо него ворвался ветер, пахнущий холодом и сыростью.

Я поплотнее закуталась в плащ и последовала за дворецким по длинному темному холлу, потом по такому же коридору.

В этих помещениях неприятно пахло плесенью — видимо, их давно не проветривали. Неровные кирпичные полы были застланы потертыми коврами, хранившими следы былой красоты. Когда-то они, должно быть, были дорогими и роскошными. Когда коридор в очередной раз изгибался, мы оказывались под эркером, из которого в коридор падал не слишком яркий свет. Свет этот был скудным и тусклым, но все же позволял разглядеть старинные портреты, украшавшие обшитые деревянными панелями стены. С них на меня сурово и неотступно взирали какие-то леди и джентльмены — бледные размытые лица с застывшим немигающим взглядом. По большей части лица были суровыми, неулыбчивыми. Только от одного взгляда на них мой желудок судорожно сжался.

Я почти убедила себя, что план милого Джерома был чистым безумием, и уже приготовилась извиниться перед дворецким и бежать… но в эту минуту мы завернули за очередной угол. Внезапно перед нами возник источник мягкого света, не более яркий, чем трепетное пламя свечи, и я почувствовала, что сердце мое снова забилось учащенно, и попыталась совладать с ним. Накинув на голову капюшон, я попыталась спрятать под него волосы. Отвага моя убывала с каждым мгновением. Боже мой! Мужество совсем оставило меня!

Я остановилась, судорожно комкая в руке бумагу. Глупая девчонка со своими бредовыми идеями! Я презирала себя. Мой план никогда не сработает. Никогда. А что, если слухи были ложными? Как он поступит, если узнает меня? Рассердится? Конечно, потому что сразу поймет, зачем я явилась. Будет бушевать! Возможно! Ведь люди в Кейли предупреждали меня…

— Сюда, мэм.

Когда Реджинальд поманил меня, я сделала над собой усилие и заставила свои ноги двигаться, хотя они плохо мне подчинялись. Еще оставалось время для бегства…

— Милорд, к вам мисс Рашдон, — объявил Реджинальд.

Я боязливо вошла в комнату, готовя себя к любой неожиданности, к потрясению, которое ожидало меня, — ведь я должна была снова его увидеть.

Николас Уиндхэм стоял среди многочисленных зеленых растений с лопаткой в одной руке и лейкой в другой. Он не сводил глаз с увядающего цветка, и его широкие плечи — а, пожалуй, они стали даже шире, чем это запечатлелось в моей памяти, — слегка поникли.

— Черт возьми, — бормотал он. — Они снова гибнут, Реджи. Эти чертовы растения снова гибнут.

— Очень сожалею, сэр.

— Виновата эта гнусная погода. Никакого солнца. Знаешь, эти экзотические растения привыкли к солнцу и не могут без него.

— Да, сэр.

Он отшвырнул лопатку в сторону, поставил лейку на пол, потом отряхнул руки от земли.

Зачарованная созерцанием его крепких мускулов, видя, как они играют под одеждой, я не могла отвести от него глаз. Его тело было мне так хорошо знакомо, до мельчайших подробностей… Прежние мысли, прежние желания вернулись ко мне. Мне захотелось убежать. Как можно быстрее и как можно дальше. Но я не могла этого сделать. Пока не получу того, за чем пришла.

— Сэр, — повторил Реджинальд, — к вам гостья.

Он медленно повернул голову.

Казалось, наше вторжение застало его врасплох и смутило.

Густые черные, как вороново крыло, брови сошлись на переносице, нависая над серыми глазами, углы рта презрительно опустились вниз.

Он молча разглядывал меня. Я невольно отступила на шаг назад, потому что не была готова к нашей встрече.

— Гостья? — рассеянно спросил он. — Ко мне гостья?

— Некая мисс Рашдон, сэр.

Он, казалось, с усилием перевел взгляд с невозмутимого лица Реджинальда на мое.

— Рашдон?

Николас расслабился, напряжение его спало, он повернулся и посмотрел мне прямо в лицо.

Взгляд его серых глаз вызвал во мне такую бурю чувств, какую я не ожидала. Конечно, я не в силах была забыть их выразительность и силу. Но то, каким ударом в сердце отзовется его взгляд во мне, — разве могла я подумать об этом? Я почувствовала, как лицо мое вспыхивает под его пронзительным взглядом, как сердце мое начинает колотиться, как испуганный зверек, как дыхание прерывается, и я стою перед ним с подгибающимися от слабости ногами, дрожащая и неуверенная в себе.

— Милорд… — выдавила я с трудом.

Он не сводил с меня глаз, и, собрав все свои силы, я встретила его взгляд. «Теперь или никогда», — решила я. Но, пока он, не мигая, смотрел на меня, я осознала, что слухи, преувеличенные или правдивые, имели под собой почву.

Николас не узнал меня. И хотя я могла открыться ему, сказать, кто я, я этого не сделала, не могла себя заставить. Теперь мне казалось, что я потеряла его столь же безвозвратно, как в первый раз! Хотя разве он когда-нибудь по-настоящему принадлежал мне? Теперь меня мучил только один вопрос, неотступно встававший снова и снова. Почему?

Николас прикрыл глаза. По-видимому, ему стало не по себе от моего присутствия, и со все растущим трепетом я видела, как он борется с собой, пытаясь… вспомнить. Одна половина моего сердца отчаянно кричала: черт возьми, попытайся, вспомни, докажи всем досужим длинным языкам в Иоркшире, что они не правы! Другая же молила о том, чтобы это наваждение, превратившее его прошлое в ничто, не проходило.