– Тот розовый? Это Лиза Джейн.

Не сдержавшись, я засмеялась.

– Белый – это Рассел, – добавил Тристан.

– А вон то дерево? – я указала на высокую сосну.

– Это Мелисса.

– Приятно познакомиться, Мелисса.

Мы дружно расхохотались.

Тристан подал мне руку, и я сплела свои пальцы с его.


                  * * * * *

Вечером я позвонила Джейн в Монтану. Она ни в какую не могла поверить, что я не абы где, а в Америке.

– Ты и правда здесь, – через несколько секунд признала Джейн. – Ни единой помехи на линии.

Мы подсчитали, что я приехала в Штаты за несколько часов до нее.

– Значит, ты не шутила, когда сказала, что будешь здесь раньше меня. Потому-то и задавала столько вопросов о Калифорнии… и о реднеках.

Когда Джейн спросила, с кем я, отвечать я не стала.

– Скажи по-русски, – посоветовала она. Словно догадалась, что интересующий ее субъект стоит сбоку от меня и прикидывается, будто не подслушивает.

– Он солгал мне. Сказал, что живет рядом с Сан-Франциско, – зачастила я по-русски. – А на самом деле в четырех часах от города.

– Вообще-то, это не ложь, – по-русски же ответила Джейн. – Моя сестра живет в пяти часах езды от родителей, и по нашим меркам это еще близко. Ее дом в том же штате, да и дорога хорошая. Может, жители Нью-Йорка или Одессы восприняли бы такое расстояние иначе.

Разность восприятия. Любопытное мнение. Где-то как-то похожее на правду.

– Какой он?

– Добрый, терпеливый. Подарил мне компьютер. У него большой дом и хорошие друзья.

– Можем встретиться в Сан-Франциско и провести вместе выходные, когда я приеду к Тенсу.

Едва я повесила трубку, как Тристан сразу спросил:

– Почему ты разговаривала на русском?

– Это мой родной язык.

– Я тоже знаю несколько слов. Может, ты меня научишь еще парочке. – Он потерся губами о мои губы. – Как сказать по-русски “kiss you”?

– Це-лу-ю.

– Селюю.

Так бормочут пьяные матросы на наших кораблях.

– Селюю, селюю, – склоняясь ко мне, повторял Тристан. Обхватил меня руками и снова поцеловал. – Выходи за меня.

Чтобы не отвечать, я подставила ему губы.


Глава 15

Наши письма никогда не начинаются с дешевого «дорогая». У настоящих одесситов обращение всегда занимает две строки. И никаких запятых – для достойного приветствия подходит только восклицательный знак.

Здравствуй, драгоценная моя бабуля!

Шлю тебе горячий привет из американской мечты!

Все здесь в Америке чудное и автоматическое – даже вода в туалете сама собой спускается! Можешь такое представить?! Дорога от аэропорта до дома Тристана ровная, как по рельсам. Несмотря на весь мандраж, я, как только в его машину села, сразу закемарила. Даже быстрее, чем на счет раз.

Тристан сказал, что мне необязательно здесь без толку кантоваться, а можно устроиться на работу инженером. Обещал сделать мне протекцию. Я имела опасение, как он отреагирует, когда узнает, что я на кухне ни в зуб ногой, но он сказал, что сам любит готовить и предложил на первых порах стряпать вместе. Пока не научусь. А до тех пор можно в любой момент позвонить в ресторан и заказать, чего хочется из покушать, и все привезут еще тепленьким! Прямо как в кино!

У Тристана большой-большой дом, даже камин есть, и мы часто сидим и болтаем у гудящего огня. В Америке повсюду кондиционеры, которые охлаждают воздух. Поэтому в помещении не бывает слишком жарко. У Тристана и его друзей тоже такие есть. Как и в супермаркете. Помнишь нашу старую квартиру? Помнишь, как мы парились в ней летом,  как шутили, что уже варимся в адском котле?

Тристан сказал, что, работая учителем, получает совсем немного денег, но тут он, сдается мне, поскромничал. Я бы поставила на то, что валюты у него в достатке. Ведь мало того, что ему не приходится жить с родителями, так у него еще и дом свой собственный. Туточки у всех подряд свои дома и садочки. Сколько здесь живу, не видала ни одной однокомнатной квартиры. Можешь в такое поверить?!

А еще Тристан недавно сказал, что хочет от меня детей, что мы можем стать настоящей семьей.

С любовью,

твоя Даша

Таки да, ровно через три недели после моего приезда в Йосемитском национальном парке, среди секвой и папоротников, Тристан красиво опустился на одно колено и протянул мне кольцо. Моя рука непроизвольно взметнулась к груди, где нащупала то, другое, нагревшееся от моего тела.

Give-gave-given.

– Я не пробыла здесь и месяца. Мы еще многого друг о друге не знаем…

– Я уже знаю, что хочу на тебе жениться. Ты очень красивая, – надевая кольцо мне на палец, сказал Тристан. – Я хочу, чтобы все знали, что ты моя. Я люблю тебя. – Он поднялся и крепко меня обнял.

Find-found-found.

Я молча уставилась на кольцо.

– Ты не обязана сразу отвечать. Просто представь, как мы вдвоем счастливо заживем в Америке.

По вечерам мы по-прежнему болтали, сидя на диване. Тристан рассказал мне о своем старшем брате Халиберте, которого все звали попросту Хэлом, – священнике, обосновавшемся неподалеку от Сиэтла.

– После смерти мамы отец как бы исчез. Вроде бы оставался рядом с нами, а по сути был где-то далеко, понимаешь? Я очень многим обязан Хэлу. Это он заботился обо всем подряд: следил за тем, чтобы у нас была еда на столе, чтобы я ходил в школу. Я постоянно бунтовал, но он всякий раз меня осаживал и наставлял на путь истинный. – Тристан тряхнул головой. – Он и по сей день мне помогает. Когда я рассказал ему о своих чувствах к тебе, Хэл оплатил твой билет на самолет, поскольку мой кредитный лимит был исчерпан.

Я не совсем поняла, о чем речь. Кредитный лимит? Исчерпан?!

Тристан нежно меня поцеловал, погладил по спине, пробежался пальцами по волосам. Его руки медленно спускались все ниже и ниже. Почему-то, когда его ладонь оказалась у меня на груди, я напряглась, а когда он налег на меня своим телом, вообще одеревенела и стала тверже бабулиной гладильной доски. Через несколько трогательных минут я оттолкнула Тристана, влечивая себе, что реагирую нормально и просто не хочу обратно ложить болт на одесскую народную мудрость: «Не все, кто переспят, потом поженятся». Баста, больше меня авансом не поимеешь.

Отстранившись, Тристан сказал:

– Спасибо, что сберегла себя для меня. Я все понимаю.

Я не стала его поправлять, благодарная за то, что он сам придумал причину для моего отказа от игры ниже пояса.


                  * * * * *

Мы с Джейн решили пересечься в Сан-Франциско на длинные выходные. Я с таким нетерпением ждала встречи, что не могла усидеть смирно в пикапе Тристана и от волнения постукивала ногами.

– Твоя подруга живет на холме для снобов, – съязвил Тристан.

– Джейн тебе понравится.

Вот только я не была уверена, что ей понравится Тристан. Творилось нечто странное: с каждой проделанной от Эмерсона до Сан-Франциско милей мой жених становился все угрюмее.

Пикап взбирался выше и выше, и передо мной представали памятные по фотографиям и фильмам особняки в викторианском стиле. В просвете между кварталами вдруг мелькнул пляж. Чудный город!

Мы припарковались за шикарным ягуаром. Джейн, а следом за ней и Тенс, выбежали из дома. Когда я увидела подругу, на глаза навернулись слезы – сказались несколько недель без единого знакомого лица. Она обняла меня и мягко прошептала слова, которые мне позарез нужно было услышать, причем по-русски:

– Ты такая храбрая, такая красивая, такая умная. Все будет хорошо, поверь, с тобой все будет просто супер. – А взглянув на кольцо на моем пальце, добавила: – Только не бросайся в омут с головой. Время покажет.

Отстранившись, я поправила ее как всегда непослушные волосы. На радостях я не могла не дотрагиваться до моей Джейн. Коснулась ее лица, плеча, разгладила воображаемые складки на белой блузке, заложила за ухо выбившийся локон и сжала ее руки. Через нее я словно держалась за частичку родного дома.

Тенс борзо за меня взялся и, щекоча усами, расцеловал в обе щеки, в подбородок и в лоб. Тристан глядел настороженно. Заценив его кислую мину, Тенс поприветствовал моего спутника чисто по-мужски: крепким рукопожатием и предложением дать женщинам пообщаться наедине. Потом, поднявшись по ступенькам, ввел Тристана в роскошный четырехэтажный викторианский особняк. Я заметила, как Тенс походя бросил на Джейн взгляд, явно говорящий «этот не из наших».

Жилище оказалось просторным и темным, жалюзи были опущены. Возможно, из-за справедливой догадки Тенса, что в полумраке он смотрится получше. Похоже, он неплохо наловчился в такого рода фокусах.

Мы прошли по темному коридору в кухню – сердце дома, – полную друзей. Джейн рассказывала, что Тенс терпеть не видит одиночества, и потому в любое время у него околачивается человек по десять. Стол был деревянный и порядком изрезанный, стулья вокруг – разномастные. Дотронувшись до паукообразных конфорок массивной газовой плиты, я с тоской вспомнила бабулю и родную Одессу.

Джейн представила мне Зору и Гамбино, выступавших в роли бухгалтеров днем и музыкантов ночью. Лия с выдающимися формами пела хором с Зорой. Когда она стала ко мне вплотную приглядываться, Джейн предупредила по-русски, что эта женщина – «розовая» (другим словом, «лесбиянка»). Джонотан, лучший друг Тенса, щеголял в яркой шелковой рубашке и годился ему в сыновья. По нашим меркам довольно смуглый и спортивного телосложения. Мускулистые плечи и предплечья напомнили мне Влада. Джоно то и дело пялился на Джейн, которая старательно его игнорировала. Его сестра, тощий биржевой брокер, приспустив брюки, выставила напоказ стринги, украшенные сверкающей бабочкой – предмет ее гордости.

– Познакомьтесь с моей подругой Дарьей, – представила меня Джейн.

Подтянув штаны, сестра Джоно спросила:

 – Это у тебя обручальное кольцо, ma chérie? – Взяла мою руку, прищурилась на брюлик и добавила: – Дорогая, не продешеви! Такая пылинка не повод для замужества! Разве что для развода.

Тристан покраснел, Джейн смерила брокершу тяжелым взглядом, а моя рука непроизвольно взметнулась к груди.

– Веди себя прилично, – предупредил сестру Джоно. – А не то коротать тебе ночи в арендованном конференц-зале «Шератона» в компании мелких акул.

От страшной угрозы она аж вздрогнула.

– Главное не размер, – беря Тристана за руку, сказала я, – а выраженные намерения. Тристан часто мне звонил, писал каждый день, приезжал за мной на Украину в Одессу. Уверена, не каждый мужчина вложил бы в ухаживание столько времени, усилий и денег.

Друзья Тенса посмотрели на меня с интересом, а Тристан с благодарностью. Как телок над пойлом. А вот Влад не дал бы себя в обиду. Тут же вспомнилось, как он сперва задаривал меня драгоценностями, а получив свое, мигом слинял.

Вероятно, чтобы сгладить конфуз, Тенс притянул к себе Джейн и предложил:

– Потанцуем, дорогая.

Джейн рассмеялась, но не отказала. Они принялись топтаться, покачиваясь, на месте, а меня чуть не пробило на хи-хи: до чего же неподходящая пара. Джейн на десять с гаком сантиметров выше и раза в два моложе. Тенс встретился со мной взглядом, и в его глазах мне вдруг почудилось что-то неладное. Но потом он улыбнулся, и я решила, что веду себя глупо. Зачем среди здесь совковая подозрительность? Почему бы вместо того, чтобы опасливо оценивать всех и вся, мне не расслабиться и не постараться получить удовольствие от общения с интересными людьми?

Когда музыка затихла, Тенс сделал сообщение, что я из Одессы, попутно расписав ее радушных жителей и великолепную архитектуру. Гамбино спросил, сохранилась ли величественная лестница из фильма «Броненосец “Потемкин”». Джоно сказал за книгу о Черном море. Зора созналась, что ее прадеды жили в получасе езды на телеге от Одессы и эмигрировали в 1910 году после погрома, во время которого многие дома в их деревне сгорели.

Все были так ко мне добры, что я едва не разрыдалась от облегчения. Никто здесь не выступал, что раз я с Украины (да, они слышали об Украине!), то я голимая беженка или Тристан меня «спас». Чтоб вы знали, мне даже показалось, будто они считали, что это я его спасла! Джейн, Тенс и их друзья видели меня такой, какая я есть.

У Тенса библиотека была побогаче, чем в библиобусе, наезжавшем в Эмерсон лишь раз в неделю – по пятницам с девяти до полудня. В столовой, во всю длину которой тянулись полки, уставленные книгами в кожаных переплетах, был сервирован шикарный шведский стол: свежевыжатый апельсиновый сок, кофе, настолько пряный, что его и в Турции признали бы, и кое-что покушать. Сплошные марципаны, фляками там даже не пахло! Чудный шелковистый хумус, картофельный салат до того легкий и золотистый, что нестыдно поставить рядом с бабулиным, завернутая вручную долма. От когда уехала из родного дома, мой желудок так ни разу не радовался. Еда – это не какой-нибудь голый вассер, она питает не только тело, но и душу, надолго остается в памяти и утоляет нужды, которых даже не осознаешь. Американцы с улыбками наблюдали, как я жадно смаковала завернутый в виноградные листья рис с овощами.