Я слишком часто начал думать о том, что происходит в другой части дома, в которой обитала новая няня. Стал встречать её взглядом каждое утро, наблюдая за её приходом из своего кабинета. Начал с любопытством слушать о ней рассказы Мартина, который обожал всячески на нее жаловаться. В итоге, я даже неосознанно начал пытаться избегать встречи с ней, хотя прекрасно понимал, что хочу её видеть. А потом случайно столкнулся с ней в коридоре, когда она пришла в своих дурацких рваных джинсах. Рассматривая её с ног до головы, я мысленно пытался сделать её одежду прозрачной, и у меня это почти даже получилось, но я вовремя остановился, встретившись с девушкой взглядом. Мы перекинулись парой слов, и я отправился в свой кабинет, тщетно пытаясь думать лишь о удачно подписанном с утра контракте.

Я понимал, что Глория выбивает меня из колеи, и уже даже собирался её уволить, сославшись на постоянные жалобы со стороны Мартина, которого я ежедневно отчитывал за его непристойное поведение по отношению к этой девушке, как вдруг произошел инцидент с Шейлой Хиггинз. В секунду, когда Глория полетела под колеса красного шевроле, я перестал существовать. Не помню, как я добежал до обездвиженного тела девушки, над которой уже ревели два ребенка, и бегала на лабутенах, словно на шестах, стриптизерша. Пока я нес её к больнице и не был уверен в её целостности, моё сердце отказывалось биться. Услышав от доктора удовлетворительные новости, я с облегчением выдохнул и набрал номер Рика.

С Риком мы познакомились еще в Кембридже. Он был из тех «самых верных друзей», которых бывает весьма сложно обрести на протяжении даже очень длинной жизни. Можно сказать, что мне повезло стать его другом.

После этого инцидента, я постепенно начал осознавать, что, кажется, впервые в жизни по-настоящему влюбился. Естественно, по обыкновению, первым делом мне хотелось затащить её в постель, но еще сильнее мне хотелось знать, что с ней всё в порядке.

Спустя неделю увидев Глорию на ярмарке, в сапогах с изображением какой-то размазанной розовой свиньи, я потерялся в реальности, что осознал лишь после того, как она скрылась из виду, вместе со своими чудо-родственниками. Слова её отца о положении Глории в моем доме заставили меня напрячься и задуматься над тем, не эксплуатирую ли я её на самом деле. Следующий час я объяснял Мартину промахи его поведения с Глорией.

Несколько дней спустя, увидев её спящей во внутреннем дворе, я подошел к ней, но она не отреагировала на звук моих шагов. Около пяти минут я смотрел на нее, раздумывая, стоит ли пригласить её в качестве своей спутницы на бал, который я планировал с начала года, чтобы заключить одновременно три выгодных контракта с потенциально выгодными партнерами. К моменту, когда Глория проснулась, я уже окончательно решил её пригласить, но вдруг, вспомнив слова её отца о работодателе-извращенце, решил не трогать эту тему и предложил ей познакомить её племянников с Мартином. Впервые в жизни проявив робость, я вдруг возненавидел эту девушку, буквально превращающую меня в тряпку при каждом своем возникновении на моём горизонте, но моя злоба прошла уже на следующий день, как только я снова увидел её. Она собиралась домой, параллельно что-то весело рассказывая мне о внуке Доротеи, пока я изо всех сил старался не вскипеть от её улыбки. Еще эта дурацкая шляпа, сказочно украшающая её шоколадные волосы…

* * *

Двойняшки так тонко выбивали свою тетю из колеи, и она так остро переживала каждое сказанное ими слово, что я внезапно смог увидеть Глорию с другой, таинственной для меня стороны. Наблюдая за тем, как она кормит Элис, я впервые в жизни восхитился женщиной, держащей на руках ребенка. Я снова расслабился, мысленно довольствуясь тем, что уговорил Рика пригласить Глорию на бал. Рик давно заметил, как я смотрю на новую няню, поэтому с радостью согласился мне помочь, прозрачно намекнув мне на то, что он «всё» знает.

Я полностью оплатил расходы на создание нового образа Глории, заранее выкупив в ювелирном магазине гранатовый набор, но я даже не представлял, что Бен Болдуин превзойдет самого себя.

В день бала Рик изрядно задерживался, и я уже начинал переживать, но когда я вернулся в зал после удачно подписанных контрактов и увидел Глорию Пейдж в алом платье, я застыл на фоне дурацкого бронзового пегаса, словно бык, распознавший мулету[31]. Я чувствовал себя настоящим кретином из-за того, что пялился на шикарную девушку, боясь к ней подойти. Комок злости снова подступил к моему горлу. Кажется, я начинал ненавидеть эту девушку за то, что влюбился в нее, словно семнадцатилетний подросток. Я так сильно желал сделать её только своей, сколько и ненавидел за бросаемые ею улыбки, приглашающим её мужчинам. Если бы Глория вдруг согласилась хотя бы на один танец с одним из этих идиотов, бал был бы прекращен сию же секунду. Но она не соглашалась, и уже после второго танца я понял, что она откровенно избегает встречи со мной. Дойти до нее мне удалось лишь к концу вечера, когда она отвлеклась на специально подосланного мной официанта.

Я предполагал, что она откажется со мной танцевать — не просто так ведь она бегала от меня по всему залу! — но я знал, что танец состоится, даже если мне придется тащить её в центр зала насильно.

Встретившись с ней взглядом, я впервые смог рассмотреть цвет её глаз — они были сизые.

Моя собственная няня так сильно пыталась от меня отстраниться во время нашего танца, что я едва не оступился, после чего попросил её прекратить сопротивления. Танцуя с ней, я вдруг задумался над тем, могла ли она приревновать меня к танцующим со мной этим вечером женщинам так же, как я ревновал её к каждому, бросающему на нее взгляд? Перед балом Рик словно мимолетом сказал мне, что Глория всё это время думала, будто Кэрол является моей девушкой. Большего безумия придумать было нельзя, но как только я узнал о умозаключениях Глории, меня буквально замучал вопрос о том, испытывала ли эта девушка хотя бы грамм ревности по отношению ко мне?

После танца Глория буквально вывела меня из себя, но я старался не показывать этого ни единым своим жестом. Фраза: «Скорее я соглашусь быть Вашей горничной за дополнительную плату, но точно никогда не стану Вашей любовницей», — буквально заставила меня вскипеть. Еще ни одна девушка в мире не говорила мне подобных слов! В порыве пламя сопротивления, разбушевавшегося внутри меня, мне захотелось схватить нахалку за её тонкое запястье и затащить в ближайшую пустую комнату. В этот момент её спасло только то, что нас окружало слишком много напыщенных индюков, с любопытством глазеющих на нас со всех сторон. Как же сильно я хотел сию же секунду покончить с этим балом, чтобы заняться Глорией!

В эту ночь я не спал, думая лишь о наглой девушке, её сизых глазах и о том, что нужно было наплевать на напыщенных индюков.

Так и не заставив себя заснуть, я встал с постели в шесть утра и отправился бродить по дому. Наткнувшись на стол с подарками ко дню рождения, которые я обычно даже не рассматривал, я начал искать подарок от Глории. Найти его было не сложно — им оказался единственный неподписанный сверток в красной фольге. Красная блузка, красное платье, красные камни граната, красная фольга, красная нить… Красный — цвет страсти. Самым дорогим для меня подарком на этот день рождения оказалась красная нить, ассоциирующаяся в моем сознании с желанием, которое я рано или поздно смогу утолить. Я надел нить на запястье, с конкретной целью увидеть реакцию Глории.

Я внимательно наблюдал за её растерянностью, пытаясь уловить малейшее движение её мимики. Она наверняка смутилась, после чего неожиданно взбодрилась и через минуту уже завязывала на моем запястье семь узлов счастья, каждый из которых я ассоциировал с ней. Последний узел я пожелал наименовать «взаимностью» и она исполнила мое пожелание. Теперь я наверняка знал, что она от меня не убежит — где бы она ни была, я всё равно нагоню её. Пусть даже в конце бала, но она будет моей.

Когда Глория, сразу после принятого ей, телефонного звонка, умчалась в неизвестном мне направлении, я весь оставшийся день расхаживал по кабинету, пытаясь сосредоточиться на работе и одновременно понять, что же могло её так сильно напугать. Ведь я был уверен в том, что она ушла испуганной.

Когда на следующий день Глория подошла к дому и впервые остановилась у входа в палисадник, чтобы посмотреться в карманное зеркало, я сразу понял, что с ней что-то произошло. Она не знала об этом, но я каждое утро наблюдал за её приходом из своего кабинета и уже наверняка мог распознать, в каком именно настроении она приходит в мой дом.

Мне не удалось перехватить её на входе, поэтому пришлось идти за ней в дом Мартина. Когда я увидел её ковыряющейся в каминной зале, с черными пальцами, о маникюре которых она забыла думать, я понял, что всё плохо. Так и не выяснив причину её бледности, я уехал с Мартином в бассейн, хорошенько отчитав его за брошенное в камин лего.

Когда во время обеда Мартин случайно затронул тему смерти брата Глории и его жены, о чем, после встречи с двойняшками, я примерно догадывался, но не знал наверняка, я решил, будто Глория побледнела из-за неприятных воспоминаний о брате, но когда речь зашла о Дине и Элис, я всё понял.

Полминуты я стоял у двери в ванную и пытался собрать пучок своих нервов в кулак, чтобы выдержать её всхлипы. Самым тяжелым, оказалось, уговорить девушку рассказать мне суть своей проблемы и когда я понял, что смогу решить этот вопрос, я, наконец, снова почувствовал себя у руля. Обменяв свою услугу на «не безрассудное желание», я впервые в жизни был так доволен состоявшейся сделкой, которую предложил даже не я. Ничего безрассудного в поцелуе я не вижу.

Когда я услышал, что она хочет в скором времени уволиться, из-за появившейся возможности вернуться в университет, я не скрыл своего негодования. «Меня вообще, за прошедшие два месяца, в этом доме никто не полюбил. Даже Джонатан не заметит моего отсутствия. В конце концов, два месяца — это слишком короткий срок для сильной привязанности», — её слова звенели у меня в ушах. Я снова разозлился на эту девушку, подумав о том, что Мартин не зря называет её тупицей. «Самоуверенная, малолетняя нахалка», — пронеслось у меня в голове, когда Мартин возник перед нами и попросил отвести его в уборную, чем буквально спас накаляющуюся ситуацию. «Слишком молодая, — мелькало у меня в голове, пока я ожидал брата, стоя перед зеркалом в туалете. — Слишком смелая. Слишком красивая. Она вся „слишком“. С такой придется долго возиться».

Когда мы вернулись, Глории уже не было в коридоре. Я оставил Мартина наедине с журналами и зашел в кабинет консультирующего нас доктора. Как я и предполагал, она оказалась там. Впервые я видел подобное выражение её лица. Даже из-за ситуации со своими племянниками, Глория не была так подавлена. Я всё понял прежде, чем доктор произнес «неоперируемая аневризма головного мозга». Еще до произнесенного вслух приговора, я мысленно стал перебирать знакомых, способных помочь в сложившейся ситуации, и переводить деньги на их счета, но уже с первой минуты разговора с доктором понял, что ситуация может оказаться безвыходной. Никакие деньги и операции уже могут не помочь. Как только я осознал это, за моей спиной раздался подозрительный шорох. Обернувшись, я понял, что Глория находится в шоке. Не нужно было её брать с собой.

— Кажется Вашей сестре плохо, — заметил опешивший доктор.

— Глория, всё в порядке? Глория?

Она подняла на меня взгляд оглушенного человека, после чего рухнула на пол прежде, чем я успел к ней подбежать. Я резко приподнял её тело и перевернул лицом вверх, после чего увидел кровь на левом виске. Сила удара оказалось достаточно мощной, чтобы разбить голову в кровь. На светлой плитке пола остался небольшой кровавый след, и я откровенно испугался бледности её лица, на которое стекала тонкая струйка алой жидкости. Доктор выбежал на коридор и начал звать на помощь. В кабинет тут же вбежал испуганный Мартин и начал спрашивать, что именно произошло, пока я безрезультатно пытался нащупать пульс Глории. Я совершенно забыл о существовании Мартина, обезумев от страха за девчонку, пульс которой не прощупывался ни на её молочной шее, ни на обескровленном запястье.

Уже через два часа я выходил с Мартином из поликлиники, оставив Глорию в палате VIP-класса с сотрясением головного мозга и в очередной раз думая о том, что нельзя было брать её с собой. В отличие от меня, Мартин успокоился сразу после того, как узнал о том, что Глория запуталась в собственных шнурках и упала на месте. Он сказал, что с ней этот случай произошел уже второй раз — в первый раз Глория упала за нашим домом, в результате чего разбила свой мобильный и следующие несколько дней хромала на правую ногу. Вспомнив её хромоту, я лишь утвердительно кивнул головой.

Вернувшись домой, я начал заниматься спасением брата. Сосуд в его мозге мог лопнуть в любой момент, о таких ситуациях говорят — промедление подобно смерти. Мартин в буквальном смысле ходил с бомбой замедленного действия в своей маленькой черепной коробке. Доктор сказал, что жизнь мальчика напрямую зависит от роста аневризмы, которая может: а) прекратить разрастаться, б) продолжить рост, в) попросту разорваться в любой момент.