— Девятьсот шестьдесят фунтов в сутки?! — папа даже присел на корточки от шока. — А на сколько дней вы летите в Швейцарию?

— Я еще не знаю.

— Это хорошо, что Доротея тоже летит, — сказала мама, но я так и не смогла понять, чего в этом такого положительного она смогла рассмотреть. — Но, дорогая… Ты ведь не то, что ни разу не летала на самолете, ты ведь ни разу не была за границей. Ты вообще кроме Лондона нигде не была.

— Мама, не переживай. Девятьсот шестьдесят фунтов в сутки, — для убедительности напомнила я.

— Да-да, — вздохнула мама. — Ладно, дорогая, поспи. Потом мы всё обсудим.

Она поцеловала меня в лоб и вместе с отцом вышла из моего бомбоубежища. Родители занимали так много места в моей спальне, что когда они ушли, в комнате посветлело минимум на сто оттенков. Я не хотела рассказывать родителям о Мартине, потому как была уверена в том, что как только скажу им, что маленький мальчик фактически приговорен к смерти, — точно расплачусь. Я вдруг почему-то вспомнила, как однажды, в самом начале работы с Мартином, я решила, что этот мальчик никогда не заставит меня плакать. Как же я была не права. Как же я ошибалась…

Проспав до двух часов дня, я отправилась в ванную и приняла освежающий душ. На обратном пути я остановилась напротив приоткрытой двери в спальню сестер. Было непривычно видеть Эмилию дома днём. Я совершенно забыла о том, что сегодня воскресение и это нормально — сидеть в своей спальне в выходной день. Наверное, из-за сотрясения, я слегка потерялась во времени, но может всё дело было в том, что Эми никогда не сидела в своей комнате средь бела дня. Даже если ей нужно было сделать отчет по работе, она предпочитала делать это внизу, в шуме со всех сторон, но только не в своей комнате. Все выходные обычно она проводила с друзьями или Эмметтом, возвращаясь домой поздно вечером или, не возвращаясь вовсе. Скорее всего, именно поэтому мне было непривычно сейчас видеть старшую сестру сидящей в потертой пижаме, в своей комнате, и уплетающей мороженое из большой банки.

Я отодвинула приоткрытую дверь и сразу же встретилась взглядом с Эмилией. Судя по её опухшему лицу, период слез и стенаний прошел только вчера.

— Будешь? — предложила Эми мне и я, сев на тахту рядом с ней, взяла лишнюю чайную ложку, торчащую из мороженого. Видимо, еще кто-то уже составлял ей компанию.

— Это Сэм купила для того, чтобы мне стало легче, — пояснила Эми, ткнув мизинцем в бок банки. Она сидела в позе лотоса, поставив мороженое себе на ноги.

— Черешневое. Очень вкусно, — оценила я. — Как ты?

— Даже не знаю, как тебе ответить. Я потеряла парня, с которым не собираюсь восстанавливать отношения, сижу в своей берлоге без надежды на счастливое будущее и поедаю дорогое мороженное, которое сама себе не способна была бы купить, из-за банальной нехватки финансов. Ты сидишь рядом со мной, у тебя сотрясение мозга и наверняка сейчас ты чувствуешь себя физически хреновее меня, но уже через неделю ты улетишь в Швейцарию, и тебе за это еще хорошо заплатят. Как думаешь, кому из сестер в эту секунду фиговее — той, что страдает от депрессии, той, что мечется по городу в поисках новой работы, или той, у которой сотрясение мозга? Я уверена, что вижу лишь вершину айсберга во всей этой истории с твоей поездкой за границу, но, даже зная, что могу ошибаться, всё равно завидую тебе. Что сказать? Я склонна к зависти. Это мой самый большой грешок.

«Может быть, ей рассказать про Мартина?» — пронеслось у меня в голове. — «Нет, только не Эми. Да и потом, ей сейчас и без того паршиво».

— Всё будет хорошо, Эми, — поджав губы, выдохнула я, сама не до конца веря в свои слова. — Ты ведь боец… Эмметт не звонил?

— За прошедшие сутки ровно сто семь пропущенных вызовов. Я не беру трубку. Пусть, наконец, станет счастливым отцом с другой женщиной, которая сможет ему нарожать дюжину Бланкаров — продолжателей знатного рода, — криво улыбнулась сестра. — Знаешь, я более чем уверена, что он не состоит ни в каком родстве с Амаль Ги Бланкаром. Так, беспочвенные амбиции и пустой трёп…

— Может, стоит с ним поговорить? — пытаясь как можно более мягко задать свой вопрос, я отковыряла себе еще немного мороженого.

— Не хочу, — вздохнула Эми и я поняла, что она действительно не хочет. — Вся семья отправилась на прогулку в парк. Никогда в истории нашей семьи такого массового похода в парк еще не было. Кажется, после возвращения детей на родину, наша семья стала чуточку сплоченнее. Даже тебя решили не будить, а меня с первого раза оставили в покое. Просто… Не хочу случайно встретиться с Эмметтом, вот и не пошла с ними. Ты ведь еще не обедала?

— Нет, — ответила я и сразу же ощутила сильнейший голод.

— Я тоже. Давай поедим?

Мы спустились вниз, поставили мороженое в пустой морозильник и, разложив по тарелкам картофель с густым грибным соусом, отправились в гостиную. Взрослые всегда протестовали, когда кто-то из младшего поколения норовил поесть вне стола. Но в доме сейчас никого кроме меня и Эми не было, поэтому мы напрямую отправились к телевизору, не сказав друг другу ни слова, словно находились на одной волне и могли без слов понимать друг друга. Мы включили скачки, сделали ставки на поход за соком и приступили к своему скромному обеду. В итоге Эми пришлось идти на кухню за соком, так как моя ставка пришла к финишу третьей, а её восьмой. Обычно в нашей семье только Тэмми никогда не умела выбирать выигрышную лошадь, но на сей раз промахнулась именно Эмилия. Мы просидели за телевизором чуть больше двух часов, погрузившись каждый в свои мысли. Эми с головой ушла в пролистывание своих душевных травм, смотря куда-то сквозь телевизор, я же с головой ушла в мысли о грядущей смерти Мартина, которую Роланд в данный момент уже изо всех сил старается предотвратить. Я думала о том, что не может абсолютно здоровый ребенок вот так вот просто взять и умереть. У него еще целая жизнь должна быть впереди: поступление в местный футбольный клуб, возвращение в школу, подростковый возраст, первая влюбленность, университет… Он еще так много должен увидеть, так много почувствовать! А ведь он может умереть прямо сейчас, пока я сижу на убогом диване в своей старой гостиной и думаю о нем. Нет, Мартин определенно должен выжить, ведь надежда еще есть! Раз Роланд сказал, что мы уезжаем в понедельник, значит, до понедельника с ним точно ничего не случится. В Швейцарии его согласятся прооперировать и мальчик выживет. Нам не придется лететь в Канаду и вскоре мы вернемся домой. Интересно, сколько времени займет восстановление Мартина? Из того, что я знала по занятиям на терапевтическом факультете, придется делать трепанацию черепа. Какой ужас должен пережить этот ребенок! В его маленькую головку должны будут засунуть лезвия, чтобы вырезать злополучное образование. Перед глазами сразу же возникли большие, голубые глаза Мартина и к моему горлу внезапно подступил комок. Еще бы минута и я определенно бы разревелась во весь голос, но домой с шумом ворвалось вернувшееся с прогулки семейство и в эту секунду мы с Эми пересеклись полными печали взглядами, после чего отправились по своим спальням.

Ко вторнику Эмметт понял, что караулить Эми у работы бессмысленно — она там не появляется, а до самой девушки дозвониться невозможно, поэтому он решил доставать нас. Сначала он ежечасно звонил на домашний телефон и просил позвать Эмилию. Трубку всегда поднимала мама и, выслушивая очередную речь о том, как радиоведущий раскаивается и хочет искупить свою вину, тяжело вздыхала, после чего всегда говорила, что всё понимает, но Эмилия подойти к телефону не может. Эми же всё время проводила в своей спальне, в полном унынии и одиночестве, ни с кем не желая разговаривать дольше пяти минут, кроме кормящей её черешневым мороженым Сэм. В четверг Эмметт начал названивать конкретно мне. Эмилия строго запретила мне поднимать трубку, всерьез угрожая моему здоровью чайной ложкой с мороженым. Естественно я не собиралась оспаривать её желание. В конце концов, это её жизнь и её решение. Однако к утру пятницы мне так надоел Одинокий Пастух, что я сменила рингтон и, не выдержав очередного напора входящих звонков, всё же подняла трубку.

— Да Эмметт.

— Я звоню по поводу Эмилии. Она любовь всей моей жизни.

— Разве я могу тебе в этом помочь?

— Думаешь, всё потеряно?

— Думаю, она мысленно женила тебя на какой-то длинноногой блондинке, которую ты впоследствии обрюхатишь раз десять, а сама вышла замуж за голубоглазого блондина, с которым она проживет долгую и счастливую жизнь без пузатой мелочи.

— То есть она уже совсем меня не любит?

— Не знаю. Но видеть тебя явно не желает.

— Что мне делать?

— Эмметт, ты взрослый мужик, тебе тридцать три и ты не знаешь, что делать, когда от тебя уходит любовь всей твоей жизни? Ничем не могу тебе помочь.

Я положила трубку, злясь на тупоголового остолопа, который до сих пор не догадался элементарно прийти к нам домой, чтобы поговорить с «любовью всей его жизни». Сделав глубокий вдох, я набрала номер домашнего телефона поместья Олдриджа и, к собственному удивлению, услышала голос Рика.

— Рик? Я звоню сказать, что зайду завтра за вещами, которые забыла у Роланда в машине. Он увез мою сумочку, когда оставлял меня в больнице.

— Да, хорошо, я передам.

* * *

К вечеру пятницы я чувствовала себя абсолютно здоровой, только немного ослабленной, словно никакого сотрясения у меня вовсе и не было. За неделю я понемногу собрала в дорогу небольшой чемодан на колесах и удивилась тому, что в итоге он оказался наполовину пуст. Из-за устойчиво теплой погоды в Европе, вещей требовалось немного. В мой чемодан было аккуратно уложено нижнее белье, несколько джинс, футболок и ветровка, запасная обувь… В общем, всё то, что выглядело более-менее новым. Также, в отдельную, небольшую коробку, я уложила всё для личной гигиены и лекарства от головных болей, которые преследовали меня после сотрясения вплоть до вечера четверга. В углу комнаты стояла уже собранная ручная сумочка, в которой лежали наушники, упаковка жевательных резинок и мятных леденцов, мобильный телефон, зарядное устройство, расческа и косметичка. В старом, двухстворчатом, платяном шкафу, на отдельной полке аккуратно было уложено то, что я одену в понедельник: корсетные джинсы с белой блузкой, в которых я была, когда плакалась Олдриджу о своих проблемах с племянниками (пожалуй, самая красивая одежда из всего моего гардероба), белые носки, солнечные очки, браслет на руку и вычищенные до белоснежного состояния кроссовки. Оставалось только сходить в поместье Олдриджа за сумочкой, которую я заняла у Сэм. В ней остался кошелек с небольшой суммой денег и пластиковыми картами, и серебряные серьги, подаренные дедом и бабушкой на моё восемнадцатилетие — старики всем трем своим внучками подарили серебряные серьги в честь их восемнадцатилетия.

Глава 44

Суббота выдалась замечательной — светило яркое солнышко, было тепло, и на улице разгуливал легкий, июньский ветерок. Я с ночи накрутила себе пышные локоны и поутру сделала красивый объем от корней, после чего нанесла на лицо минимальное количество макияжа и теперь чувствовала себя королевой красоты, в тёмных джинсах и тонкой рубашке с коротким рукавом, в красно-белую клеточку. Я заставила привести себя в порядок и Эмилию, подбив обеих сестёр погулять по парку, после чего хотела отправиться за забытыми у Олдриджа вещами. Тэмми с отцом всё еще не обрели рабочие места, поэтому младшая сестра с радостью восприняла идею выходной вылазки из царства всеобщего уныния. То ли из-за сотрясения, то ли из-за постоянных тяжелых мыслей о Мартине, за прошедшую неделю я потеряла целых пятьсот грамм себя, чему даже не смогла порадоваться, стоя в ванной на стеклянных весах. «Мысли прочь. Мартин всё еще жив. Мы скоро отвезем его на операцию, и он сможет играть в футбол, и ходить в школу, и называть меня тупицей по десять раз на дню… Сегодня замечательный день. Мы просто прогуляемся по парку, и станет чуть-чуть легче от… От безысходности», — пронеслось неверное заключение у меня в голове. Я посмотрела в зеркало, после чего наплевала на идеально-крупные локоны и объем у корней, и заплела высокий, пышный хвост на самой макушке. «Вот так. Всё вовсе не плохо».

Мы не успели закончить завтрак, когда в дверь раздался звонок. Все машинально напряглись. В последнее время к нам редко приходили гости. Тем более по субботам. Тем более в начале одиннадцатого… Очевидно, нашу семью всё еще не отпускало напряжение, связанное с дилеммой опекунства над двойняшками. Мама застыла с ложкой у Дина во рту, поэтому первой встала из-за стола Эмилия, за ней пошла Тэмми, потом отец, я — в итоге все по очереди собрались в коридоре. Дверь открыла Эми и едва сразу же не захлопнула её. На крыльце стоял Эмметт, с огромным букетом розовых хризантем, которые являлись любимыми цветами Эмилии. Прежде, чем Эми успела закрыть перед его носом дверь, Эммет успел переступить порог, как вдруг бухнулся на пол. Я всерьез испугалась того, что у бедняги случился приступ, но оказалось, что он специально встал на правое колено.