Джессика Соренсен - Одиночество Новы

– Куда мы идем? – спрашиваю я, стуча зубами.

Волосы и одежда у меня насквозь мокрые, руки и ноги покрыты коркой грязи, которая стягивает кожу. Я понятия не имею, куда он меня ведет. Кажется, пора начинать считать шаги и постараться как-нибудь повернуть обратно к палатке, но я не могу уловить ритм своих шагов и не нахожу в себе сил выпустить его руку – так и плетусь беспомощно за ним.

– Я веду тебя туда, где можно помыться, – говорит Куинтон, глядя вперед и решительно ступая по высокой траве. – И отдохнуть, чтобы у тебя в голове прояснилось.

– Что?! Ты меня ведешь в нудистскую колонию? – Я начинаю вырывать руку, но останавливаюсь. Почему-то меня это теперь гораздо меньше пугает.

– Нет, не туда, – качает он головой.

Шорты у него все в грязи, и в волосах ошметки грязи. На спине отпечатки грязных ладоней и грязные потеки – там, где я трогала его, а под лопаткой маленькие следы в виде полумесяцев.

– Извини, что я в тебя ногтями вцепилась, – говорю я, когда мы обходим камень и углубляемся в лес. Толстые сучья над головами задерживают капли стихающего дождя и скрывают из виду серые тучи, но с них самих капает, так что мы все равно мокнем.

– Не беспокойся. – Куинтон тянется рукой за спину, ощупывает царапины. – Только… Нова, сколько ты выкурила?

Я пожимаю плечами. Как ни странно, я потеряла счет. Он вздыхает, опускает руку, и мы молчим, пока не выходим к узкой речушке, петляющей среди огромных сосен.

– Что это за место? – спрашиваю я, глядя вверх на серое небо, мелькающее между сучьями.

– Я его нашел, когда бродил вокруг, искал, где можно помыться так, чтобы не выставлять себя на всеобщее обозрение.

Он пропускает меня вперед, и мы выходим к большому валуну – река мягко огибает его. Без предупреждения Куинтон вдруг хватает меня за талию и поднимает на камень. Как только мои ноги становятся на твердую поверхность, он выпускает меня и взбирается сам, а потом берет меня за руку и переводит на другую сторону. Отпускает мою ладонь, прыгает вниз и тянется ко мне, чтобы взять на руки.

Я приседаю на корточки, кладу руки ему на плечи, чтобы не упасть, а он придерживает меня за бедра. Потом осторожно опускает меня на землю на той стороне реки. Сжимает мои пальцы в своих, и я послушно иду за ним дальше в лес, а дождь поливает нас.

Мы идем по лесу, и чем глубже заходим, тем спокойнее мне делается, а когда между деревьями открывается просвет, я уже злюсь на себя: я так устала оттого, что никогда не вижу перед собой цели и вечно чувствую себя потерянной. Я хочу быть просто Новой или хотя бы понять, кто она – эта настоящая Нова.

Мы останавливаемся посреди широкой поляны, а перед нами блестит пруд, почти весь окруженный камнями. Хрустально-чистая речка сбегает с камней в пруд, обдавая брызгами песчаный берег.

– Вот тебе уединенное местечко для мытья. – Куинтон улыбается и показывает рукой на воду.

Я иду по берегу, глядя на воду:

– Ты его случайно нашел?

Он кивает, подходит ко мне и заглядывает в глаза:

– Как ты себя чувствуешь?

– Уже гораздо лучше, только устала немного.

– Ты и выглядишь гораздо лучше, – говорит он. – Я так и думал, что по дороге ты успокоишься и можно будет помыться. А потом я отведу тебя назад, ляжешь, поспишь.

– Спасибо. – Я тру глаза.

Вряд ли он понимает, за что я его благодарю. Не просто за то, что притащил меня сюда. Спасибо, что помог мне успокоиться и объяснил, чего мне не стоит делать.

Куинтон снимает шорты, мой взгляд сразу же падает на его трусы-боксеры, и сердце начинает колотиться в груди. Хоть я еще и не совсем пришла в себя, щеки обдает жаром. Я почти откровенно пялюсь на его гениталии.

Но я не успеваю смутиться по-настоящему. Куинтон уже идет к камням и карабкается на один из них.

– Что скажешь? – кричит он. – Бомбочкой или ласточкой?

– Пузом об воду, – отвечаю я.

– Ну это уж фиг! – качает головой Куинтон. – Это знаешь как больно?

Он поворачивается и падает спиной вперед с обрыва, едва не ударившись затылком о край камня. Я ахаю. Но он благополучно входит в воду, подняв брызги. Через секунду выныривает, проводит руками по голове, приглаживая волосы назад.

– Твоя очередь! – кричит Куинтон, колотя руками по воде, плывет на спине к камням, а потом опять от берега.

Я бросаю взгляд на мою грязную одежду. Мне неловко раздеваться перед ним. Но когда я снова смотрю на него, он разглядывает скалы на дальнем берегу, спиной ко мне.

Я пользуюсь этим моментом и скидываю шорты и майку. Лифчик и трусы у меня тоже грязные, но ничего, в воде сполосну. Подхожу к берегу, пробую воду пальцем ноги и вздрагиваю – холодная.

– Что? Неужели не прыгнешь? – спрашивает Куинтон.

Я поднимаю на него глаза и вижу, что он смотрит на меня – по-настоящему смотрит, обшаривает все тело своими медовыми глазами. Я подумываю, не спрятаться ли в кусты, но какой смысл? Он меня уже видел, и я все равно не смогу стереть это из памяти.

Я подхожу к камням и становлюсь на край. Закрываю глаза, набираю в грудь воздуха и прыгаю бомбочкой – лечу, лечу, лечу… Когда я врезаюсь в воду, все тело пронзает холодом, я быстро гребу руками и выныриваю на поверхность. Глубоко вдыхаю, протираю глаза и моргаю – капли текут со лба.

– Холодная – охренеть, да? – говорит Куинтон, подплывая ко мне.

Я убираю с глаз волосы. Киваю и снова ныряю с головой.

– Мог бы и предупредить.

– Мог бы, но ты бы тогда еще, чего доброго, заартачилась и не стала прыгать.

– Да, ты, пожалуй, прав. Пожалуй, хорошо, что ты мне не сказал.

Мы умолкаем, лежим на воде, раскинув руки, и слушаем, как падает с камней вода. Тучи на небе расходятся, и я вижу, как сквозь них понемножку пробивается солнечный свет.

– Мне на самом деле хочется это нарисовать, – заявляет Куинтон, разглядывая камни и деревья.

– Может, и нарисуешь, – говорю я. – Пара дней у нас еще есть.

– Да, может быть. – Он отрывает взгляд от камней и переводит на меня. – Нова… мне нужно знать… ты правда хочешь быть со мной? А то мне по-разному кажется – то да, то нет, а я не хочу тебя еще больше запутывать. – Он гребет круговыми движениями, отплывает назад, увеличивая между нами расстояние. – Вообще-то, мне бы лучше оставить тебя в покое. – Он повторяет эти слова еще раз, словно старается убедить не столько меня, сколько самого себя.

Я гребу руками, поворачиваюсь на месте, гляжу на проясняющееся небо.

– Я и сама запуталась, – бормочу я. Не знаю, слышит ли он меня, но это самое правдивое, что я когда-либо говорила в жизни. Я перестаю крутиться и останавливаюсь напротив него. – Вообще. Не только в том, что касается тебя, но и вообще в жизни. Я и хочу, чтобы ты оставил меня в покое, и не хочу.

Дыхание у Куинтона становится прерывистым, он смотрит на меня, его зрачки сужаются. Я откидываю голову назад, приглаживаю руками волосы, моя грудь в лифчике показывается над водой. Когда я снова погружаюсь под воду, Куинтон плывет ко мне, и через несколько секунд его губы прижимаются к моим губам, а руки смыкаются у меня на талии. В ответ мои руки обнимают его за шею, а рот приоткрывается, чтобы впустить его язык, и он просовывает его внутрь, жадно впивается в меня и крепко целует. Наши тела вжимаются друг в друга, холодная вода остужает их жар, и кажется, что нас вовсе нет и этой минуты нет, и все вдруг делается как-то проще.

Мои ноги, будто сами собой, обхватывают Куинтона за талию, он теперь держит нас обоих над водой, гребя одной рукой, я плыву спиной вперед, а он – лицом, пока я не натыкаюсь на шершавый край скалы. Чувствую, как кое-где сдирается кожа на спине, но мне все равно. Я сжимаю Куинтона в объятиях, стараюсь притянуть еще ближе, хотя между нами и так никакого расстояния не осталось. Его губы впиваются в мои, одной рукой Куинтон упирается в камень у меня над головой, а другой – расстегивает на мне лифчик. Я не успеваю среагировать. Он срывает его и забрасывает на камни, а потом его грудь прижимается к моей. Когда мои соски касаются его груди, тело сотрясает дрожь, и вот я уже дрожу вся, от его прикосновений и от холодной воды, и мне отчаянно хочется тепла.

Его руки начинают блуждать по моей спине, я выгибаюсь ему навстречу, он доходит до края моих трусиков и медлит. Я знаю, нужно сказать ему, чтобы остановился, что я не в том состоянии, но как раз труднее всего сказать «нет». А если скажу, и он уйдет, и я больше никогда его не увижу? Что, если я опять упущу момент?

Я ничего не говорю, и Куинтон спускает мои трусики и стягивает их с меня под водой. Каким-то образом ухитряется не упустить по течению, забрасывает и эту тряпочку на камни. Еще несколько секунд – и он тоже снимает трусы, и я не успеваю ничего сказать, так быстро все происходит. Я вдруг оказываюсь голой перед парнем – первый раз в жизни.

– Нова… – выдыхает он, не отрываясь от моих губ, прикладывает ладонь к моей щеке, а лбом прижимается к моему лбу. Глаза у него закрыты, но вот он открывает их, и на краткий миг кажется, что он этого не хочет, словно разрывается между добром и злом, правдой и ложью, и я его очень хорошо понимаю.

Я молчу, когда Куинтон снова прижимается ко мне, высовывает язык и раздвигает им мои губы. Он стонет, дрожит, и я тоже дрожу. Ноги у меня раздвигаются, и он помещается между ними, поглаживая пальцем мой сосок. Когда наши тела сливаются в одно, я чувствую, как кончик его члена прижимается ко мне между ног. И я хочу, чтобы он вошел в меня, хочу почувствовать, что это такое, иначе опять упущу свой шанс. И в то же время мне кажется, что так нельзя, – мы в пруду где-то посреди леса, и я совершенно не представляю, чего хочу, кого хочу.

«Но должна же я знать, чего хочу, правда?»

Однако я не могу выговорить ни слова. Меня одолевают сожаления и бесконечные «что, если», и я не сопротивляюсь, когда Куинтон начинает входить в меня, но тут же вздрагиваю от боли, втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, и все мускулы у меня сжимаются в тугой комок. Куинтон замирает, едва просунув в меня самый кончик. Грудь у меня тяжело вздымается от боли и страха, в голове сплошной туман, цифры, эмоции, обрывки мыслей – все сливается в одно.

– Нова, – произносит он сдавленным голосом, почти с болью. – Это… Это… – Он открывает глаза, и в них такое раскаяние, какого я в жизни ни у кого не видела. Глубоко втягивает в себя воздух. – Ты никогда раньше этого не делала?

Я дрожу всем телом, зубы у меня стучат, я никак не могу совладать со своими нервами и с голосом, а потому просто киваю. Куинтон весь каменеет, и я чувствую, как бьется его пульс у меня между ног. Он дышит теперь так громко, что его дыхание заглушает звук падающей воды, а вот своего я совсем не слышу.

– Не могу, – шепчет Куинтон, и кажется, что он вот-вот заплачет.

Он отстраняется от меня, тянет руку вверх, нашаривает на камне свои трусы и плывет к берегу. Одевается и торопливо идет к лесу, бросив меня одну в воде, одну со своими мыслями. Одну. Одну. Одну. А я уже почти не помню, как здесь оказалась, и мне хочется только вернуться в прошлое, в то время, когда в моей жизни все было правильно и имело смысл.

Я начинаю считать удары сердца, но это не действует. Пытаюсь считать ветки на деревьях, облака, звезды, когда они появляются на небе. Ничего не помогает. Эмоции захлестывают меня, разрушают стену, которой я окружила себя в ту ночь. Я уже не могу их подавить. Они ударяются мне в грудь, как тяжелые шары, и я едва не ухожу под воду. Как-то все же выбираюсь на камни. Глядя в небо, берусь за запястье, прижимаю пальцы к тому месту, где шрам, где бьется неровный пульс, и чувствую, что снова проваливаюсь в ту же пропасть. Туда, где отсутствует какой-либо смысл, и прошлое снова настигает меня.

И наконец я ломаюсь окончательно.

– Точно не хочешь остаться? – спрашивает Лэндон, когда я надеваю рубашку и сажусь на кровати. – Можно же просто полежать в обнимку, например?

– В обнимку? – переспрашиваю я, оглядываясь на него через плечо и делая вид, что все в порядке, хотя на душе у меня хуже некуда. – Серьезно?

– А что? – Он с невинным видом пожимает плечами. – Может, я обниматься люблю?

Я закатываю глаза, встаю и надеваю сандалии.

– Ну да. – Я направляюсь к двери. – А если твои родители войдут и застанут нас в таком виде?

Вообще-то, я вовсе не поэтому не хочу заниматься с ним сексом. Я втайне боюсь, что будет слишком больно или что я покажусь ему непривлекательной, когда разденусь. Или окажется, что я никуда не гожусь в постели, и он больше не захочет ко мне прикасаться. Но я понимаю, что скоро отговорки закончатся и мне придется это сделать или он меня бросит. И что тогда? Что тогда от меня останется?

Лэндон встает, надевает рубашку:

– Они никогда ко мне не заходят, если я уже лег.