Файона Гибсон - Одиночество вдвоем

Я наелась, но чувствовала себя еще голодной. Сильви отрезала мне кусок вулканического торта, затем, подняв руки к свету, быстро захлопала в ладоши. После этого она подняла свой бокал и произнесла:

— Нина, добро пожаловать в нашу семью.

Мне показалось, что я обрела новую мать. И что-то еще.

Джонатан не звонил. Возможно, он находился у Констанс и покорно заглатывал праздничную еду. 26 декабря я позвонила Бет, чтобы пожелать ей счастливого Рождества.

— Нина! — произнесла она с наигранной веселостью. — Ты получила книгу? Надеюсь, ты не обиделась. Я просто подумала, что торчать в такой глуши…

— Ты права, здесь нет книжного магазина, — ответила я.

— Как долго ты будешь продолжать с этим? Я думала о тебе вчера, как же ты застряла в этой несчастной гостинице. Одна, у тебя даже нет…

— У меня Бен, — вмешалась я. Послышалось шуршание, словно она что-то заворачивала в фольгу. — Ты видела Джонатана? — спросила я весело.

— Хм, дай подумать. Мэтью, это было неделю назад, когда Джонатан заходил на ужин? С тех пор я занята по уши. Мои родители здесь, хотят, чтобы мы приехали к ним на Рождество. Ужасное настроение. Кому хочется торчать за городом? А если снег пойдет? Мы окажемся в ловушке.

— Как выглядит Джонатан?

— Выглядит? — прописклявила она. — Прекрасно, если учесть, с кем он общается.

— Но я не слышала… — Что я ожидала услышать?

— Ах, Яна, смотри за Мод с этим яблочным соком, — проворчала Бет.

— Яна?

— Новая помощница по дому. Девушка, чешка. Ужасные испытания с ее последней семьей. Она считает наш дом дворцом.

— Что случилось с Рози?

Раздался громкий удар, как при захлопывающейся двери.

— Не справлялась с работой. Так всегда бывает с помощницами. Приходится просеять кучу, прежде чем найдешь нужную.

— А как Яна?

— Трудяга. Всегда в работе. Не самая красивая девушка на земле, но Мод, кажется, не против.

Я поехала с Беном и Кристофом в Шатийон. Мы собирались купить все, что продиктовала моя мать. В связи с продолжительностью ее пребывания холодильник будет ломиться от свежих продуктов. Она не хотела еды, которая отравила бы ей праздник.

На кухонном столе будет большое блюдо с фруктами. Яблоки будут блестеть. Мои губы будут напомажены все время, а ногти — чистыми. Бен будет щеголять в черном пуловере в стиле ретро и клетчатых брюках. Разве их это не впечатлит?

Кристоф был приятно удивлен моим списком, который изобиловал поправками и вопросительными знаками, сносками и рисунками девушек с напряженными лицами.

— Твои родители… капризные? — спросил он.

Я посмотрела на него краем глаза. Он мог быть моим сыном, у которого есть девушка с мягкими округлыми формами, в белом лифчике размером 32А, без жировых складок под мышками.

— Ты никогда не вырастешь до того, чтобы удивить своих родителей, — сказала я.

Даже когда он смеялся, на его лице не было складок. Детское лицо. Его мать стирает ему одежду, готовит еду. Он даже не умеет водить машину.

Кристоф взял с приборного щитка компакт-диск с душевной музыкой, который прислала Элайза. На обложке крупным планом были изображены блестящие губы негритянской девушки. Он вставил диск в дисковод и нажал кнопку проигрывания.

Теперь, когда ты ушел,

Осталась лишь груда золота…

Все, что сохранилось у меня в мечтах, —

Это груда золота.

Я поставила другую песню: Темптейшнс «Запутанный клубок». Кристоф дотронулся до моего бедра. Я сильнее сжала рулевое колесо и устремила взгляд в дождь, который застучал по ветровому стеклу. Следующая композиция: Джексон Файв «Я хочу, чтобы ты вернулась».

Я выключила компакт-диск.

— Эй, Нина, в чем дело? — спросил Кристоф, убирая руку с моей ноги.

— Не хочу слушать музыку.

30 декабря. Пошел снег, как раз к приезду моих родителей. Входная дверь с трудом открылась, рисуя на снежном покрове дугу. Бен неверной походкой, держась одной рукой за меня, другой за Кристофа, вышел на улицу. Такое ощущение, что машину накрыло снежное одеяло.

— Дороги в Шатийоне убирают? — спросила я.

— В общем, к вечеру, может быть. Но если выпадет больше снега…

— То его вовсе не убирают.

— Нам придется рыть. Если им удастся добраться сюда, то придется оставить машину на обочине.

Целое утро мы прорывали дорожку от дома до дороги под наблюдением Бена, который сидел на своей попе и слизывал снежинки с шерстяных темно-синих рукавиц. Свежий снег падал на его волосы, как миниатюрные перья. Дома мы уселись у камина, завернувшись в одеяла. Три лица, которые я видела еще тогда, представляя себе роды у обочины. Несмотря на то что одно лицо должно принадлежать отцу ребенка. То, что я делаю, — неправильно. Если бы Мохеровая Дама знала, она бы прямо сейчас вошла, размахивая своей книгой по самопомощи, и сильно треснула бы меня по башке.

Мы пообедали и привели дом в гостеприимный для родителей вид. Я прочесала каждую комнату, собирая вещи Кристофа: на кресле его ворсистые носки; в ванной — ментоловая зубная паста, на полке у маленькой кровати — презервативы.

Бен заснул с соской во рту. Я отнесла его наверх и уложила в кровать, так как было время его дневного сна. Когда я посмотрела в окно, то не увидела дорожку, которую мы прорыли.

Кристоф разделся. Я стащила с себя джинсы, свитер и нижнее белье. Мы накрылись покрывалом. Его ступни были холодными, хотя губы теплыми, а пальцы еще теплее. Прошло много времени, прежде чем послышался негромкий плач Бена.

— Я принесу его, — произнес Кристоф, но, вместо того чтобы встать, еще сильнее прижал меня к себе.

— Они сказали, во время вечернего чая. Они должны быть уже здесь. Что-то случилось, — сказала я ему.

Он закрепил снаружи фонарь и в его желтоватом свете стал расчищать снег.

— Должно быть, из-за снегопада они остановились где-нибудь. Скорее всего они приедут завтра, — сказал Кристоф.

Я посоветовала ему прекратить расчищать снег: это было просто бессмысленно. От физической работы его лицо покрылось потом, несмотря на холод.

— Тебе придется уйти, если они появятся, — сказала я.

— Почему? Какие-то могут возникнуть проблемы из-за того, что я здесь?

Он не понимает, да и зачем это ему? Он никогда не имел дела с чьими-то еще родителями. Все это приходит позже: накопление родни. Чужая мать, которая появляется как неотъемлемая часть твоей новой жизни.

— Как мне тебя им представить?

— Можешь сказать, что я твой друг.

Одиннадцать тридцать, а света от приближающихся к дому фар так и не видно. Я положила свой сотовый на обшарпанную деревянную полку рядом с односпальной кроватью и обняла Кристофа.

Спустя какое-то время зазвонил телефон.

— Где ты? — спросила я быстро.

Сначала слышалось лишь дыхание. Наконец, раздался голос:

— Нина, это я.

Мне не удалось определить, кому он принадлежал. Это был мужской голос, который я должна была знать.

— Она мертва, — произнес голос.

Я приподнялась. Кристоф переместил свои конечности, увидев, что я больше не обнимаю его.

— Они считают, что это произошло вчера, — продолжал голос. Он звучал натянуто, с трудом.

— Кто? — спросила я. — Кто мертв? Кто это?

— Они нашли ее на стуле. Телевизор был включен. Это те религиозные типы. Свидетели Иеговы. Она оставила дверь открытой, как всегда. Я не раз предупреждал ее…

Рука Кристофа высунулась из-под одеяла, ощупывая место, где я лежала.

— Я приеду домой.

— В этом нет необходимости. Я просто подумал, что ты должна знать, — ответил Джонатан.

Кристоф привстал, взял меня за руку. Я вырвалась.

— Как ты себя чувствуешь? — Я ощущала себя Мохеровой Дамой. — Я только хотел сообщить тебе, — повторил он.

— Джонатан, я еду домой. Будет погребение. Мне нужно…

— Это несущественно, — ответил он. — Будут Бет, Мэтью, конечно, и Билли, но я постараюсь держать его подальше, не хочу, чтобы он устроил…

— Я должна быть там, — возразила я. Мой голос дрожал.

Кристоф встал, стал рыться в куче одежды.

— Почему? Почему ты должна быть там?

— Потому что я твоя…

— Моя что?

Я смотрела, как Кристоф выворачивал на лицевую сторону свои джинсы. Он надел их, застегнул молнию.

— У тебя кто-то есть? — спросил Джонатан.

— Конечно, Бен! — ответила я.

Кристоф сказал, что мне нельзя ехать. Во всяком случае, не теперь, когда идет снег. У меня ребенок, и надо думать о нем. На улице темно.

— У меня есть фары, — напомнила я ему.

— Иди спать. Поговорим завтра.

Он стал ходить по кухне. Его лицо уже не казалось таким свежим, как обычно: оно приняло какой-то бледноватый оттенок. Мне хотелось, чтобы он помолчал. Надо будет упаковать вещи: только самые необходимые на время короткой поездки. Нам много не нужно. Одежда, бутылочки, молоко, подгузники, платки, еда в баночках. Как мне теперь легко упаковывать все для ребенка — это стало второй натурой. И не нужен больше список из «Руководства по уходу за ребенком». Единственное, что мешало мне сосредоточиться, так это шлепание по полу босых ног Кристофа. Я сунулась за нашими паспортами в сумку на молнии, но их там не было. Кристоф держал их в руке. Он открыл мой паспорт и рассматривал фотографию, думая, наверное, что с ней случилось?

— Я чувствую себя старой, — неожиданно произнесла я.

— Ты — все та же, — промолвил он, незаметно засовывая паспорта в наружный карман сумки, чтобы их можно было легко найти.

Я пошла наверх, чтобы забрать Бена с большой постели. Он вздрогнул от неожиданного перепада температуры, вдыхая обжигающий воздух, пока его пристегивали к сиденью в машине. Кристоф смотрел на нас через открытую дверь. На мне был один из его свитеров. Он колол мою шею, доходил до самых колен, а с локтей свешивались распущенные нитки. Я была похожа на медленно теряющее свою форму птичье гнездо. Раздраженно рычал мотор, как будто разбуженный после зимней спячки.

— Как быть с твоими родителями? — спросил он, дрожа всем телом. — Что я им должен сказать?

— Просто скажи, что ты друг.

Закрывая дверь, Кристоф что-то крикнул, что-то вроде: «Я думал, с ним все кончено».

Как будто это так просто.

Но он ошибся. Ночная езда идеальна для матери и ее ребенка. «Руководство по уходу за ребенком» рекомендует длительные поездки. Ночь хороша еще тем, что в это время не нужно никаких остановок, чтобы поесть или сменить подгузник; никаких игрушечных паучков на шнурке. Бен спал на одеяле с эмблемой девочек-скаутов, собранном вокруг его шеи. Если он проснется, разбуженный огнями станции технического обслуживания, шум мотора снова погрузит его в приятное забвение. Я остановилась выпить кофе, оставив Бена в машине, и не отрывалась от окна, пока девушка обслуживала меня. У нее было круглое, гладкое лицо, как мрамор, и она не могла найти крышку для чашки.

Я выпила кофе в машине и помчалась, сломя голову. Я бросила вызов: будь что будет, чему быть — того не миновать. Раньше в метро я тоже иногда испытывала судьбу, высунув носок туфли с края платформы перед мчащимся ко мне поездом…

Снег тихо покрывал темные поля. Губы Бена открылись и закрылись вокруг невидимого соска: сон про молоко. Иногда я ему завидую. Он не огорчает людей, и ему не надо принимать трудных решений. У него есть еда, теплая одежда и водитель, и я хочу быть иногда на его месте.

Мы сели на борт первого парома. Все здесь напоминало вечеринку, которую почти все покинули. Женщина с черными волосами, уложенными в виде шлема, делала рисунки в форме сосисок на ребусе. Конец ее шариковой ручки был похож на мочалку оттого, что его часто грызли. Лысый мужчина спал, его голова время от времени падала на грудь и снова поднималась. Женщина у кассы была одета в чересчур короткое платье с блестками. Она указала на салат с ветчиной — самое неприхотливое, что продавалось, — и громко зевнула, демонстрируя серые пломбы.

Я покормила Бена остатками апельсиновой смеси из баночки. Он выплевывал еду, отказываясь есть теплый творог. Вместо хлеба у меня оказалась глазированная булочка, которую Бен тоже отказался есть.

«Перемена в привычном образе жизни может негативно сказаться на манере приема пищи вашего ребенка. Следует придерживаться нормального времени приема пищи. Знающий путешественник упаковывает любимые продукты питания ребенка в мешок-термос».