Джонатан привел в порядок холодильник, переложил яйца из коробки в дверные ячейки холодильника. Там все в порядке. Для пеленок Джонатан купил специальный контейнер. «Мать-домоседка заполняет свое свободное время тем, что выравнивает баночки с приправами и борется с запахами», — мелькнула мысль.

Я звоню Джонатану и сообщаю, что мы собираемся пойти погулять.

— Хорошая идея.

Где-то там у него звонит телефон, болтают коллеги. Что ж, все ясно, они там прекрасно проводят время.

— Надеюсь, дождя не будет.

— Не будет, но все равно возьми на всякий случай накидку.

— И сотовый.

— Проверь, чтобы был заряжен. Извини, Нина, — слышу, как развязный женский голос прервал его, возможно, чтобы позвать на совещание, но более вероятно, чтобы объявить об импровизированной вечеринке в офисе, — меня зовут. Ну, будь умницей.

Я тащу раскладную детскую коляску, на которой много разных ручек, рычагов и пухлый мешочек под названием «уютная подушка». По пути я откалываю коляской от двери кусочек дерева черного цвета.

Матери вереницей не спеша идут по направлению к парку, поддерживая на вожжах детей, делающих первые шаги. Если бы Элайза была здесь, она указала бы на самую расфуфыренную из них и прошептала: «Не самый лучший вид». И назвала бы ее как-нибудь типа МКБ: «Мать в Кожаных Брюках». Я вычитала это выражение на юмористических страницах, которые готовит Элайза для своего журнала мод: что-то вроде презрительных комментариев по поводу одежды знаменитостей. Когда-то я помогала ей их сочинять. Мы с Элайзой устраивались на открытой веранде пивной «Дог энд Трампит», расположенной на городской стене шестнадцатого века, и совмещали приятное с полезным, чередуя напитки с ее записной книжкой из фиолетовой замши. Тогда я еще посещала заведения, где подавались спиртные напитки.


— Вам известно, что лицо ребенка может обгореть за несколько секунд? — Пожилая женщина с легким пушком на двойном подбородке села рядом со мной на парковую скамейку. — Кожа ребенка так чувствительна. Почему вы не поднимете козырек коляски?

Солнце светит слабо. Однако беспокойство женщины, несколько накинутых на нее поверх друг друга твидовых пальто заставляют меня усомниться в моих способностях определять температуру.

Женщина всматривается в коляску. Удовлетворенная, что эпидерма Бена не образовала волдырей, она сжимает его подбородок. Это моментально будит его. Нижняя губа ребенка обиженно морщится, и он начинает орать — хотя и не так надрывно, как в квартире, но все же достаточно пронзительно, напоминая, что пора бы и поесть.

Ужасно глупая ситуация: молния моего платья находится на спине. У меня две возможности, чтобы вытащить грудь: через вырез платья, что очень чревато, так как вид набухших грудей может привлечь внимание выскакивающих из школы подростков, а возможно, даже и полицейского. Можно совсем снять платье и остаться в одном нижнем белье и с красивым, украшенным узелками обручем на шее.

Я копаюсь в детской сумочке, где находятся предметы первой необходимости, и вытаскиваю бутылочку с молочной смесью.

— Я своих детей грудью кормила, всех девятерых. Один не выжил. — Ее маленькие глаза впились в меня проницательным взглядом.

— Это его первая бутылочка, на всякий случай, — объясняю я.

— Вы быстрее восстановите фигуру, если будете кормить грудью. Молоко выведет из вас жир.


«Руководство по уходу за ребенком» предупреждает, что переходить от груди к соске надо очень осторожно. Однако глаза Бена при виде блестящей пластмассовой бутылочки удовлетворенно загораются, от его мощного сосания соска сплющивается. По направлению к нам стремительно идет по тропинке рыжеволосая женщина, ее ожерелье подпрыгивает при каждом шаге.

— Я подумала, что вы здесь, — говорит Марта. — Выглядишь просто потрясающе. И все правильно делаешь.

— Спасибо, я и вправду прекрасно себя чувствую.

— Надо же, ты уже полностью поправилась. Это и в самом деле большое достижение.

Я в какой-то степени горжусь тем, что совершила утомительную прогулку от квартиры до парка, обходя потенциально опасные места, такие как пивную и газетный киоск.

— Итак, как его… — начинает она.

— Бенджамин, Бен. Ведет себя отлично.

Но Марта уже не слушает. Ее глаза устремлены на бутылочку, зажатую в губах Бена. По тому, как он усиленно сосет, одобрительно причмокивая после каждого глотка, я понимаю, насколько мала надежда выдавать соску за настоящую женскую грудь.

Возможно, я не создана для подобных дел.


Глава 4 ЛИШЕНИЕ СНА

У Элайзы прекрасная, длинная, как свеча, и нежная, бархатистая шея, которую она постоянно смазывает специальным кремом, содержащим минеральные масла из Мертвого моря. Она покупает две большие банки сразу: одну берет домой, другую оставляет в ящике своего рабочего стола.

Элайза ведет рубрику женской моды в журнале. В ее работе есть две обязанности: убедить своих читателей в необходимости выложить несколько сот фунтов стерлингов за простой серый джемпер и съездить в экзотические места «за светом». Большая часть модельных фотосъемок сопряжена с поездками в более солнечные климатические страны. Иногда ей приходится посещать и холодные места и заставлять фотомоделей совершать рискованные прогулки по снегу в одних сандалиях. По-видимому, свет в парке, раскинутом вокруг офиса, недостаточно для нее ярок. Во время этих заграничных поездок главная задача Элайзы заключается в том, чтобы выражать сочувствие фотомоделям, когда они жалуются на жару или холод, и подкупать коренных жителей, чтобы они находились поблизости для создания неповторимости местного колорита.

Бен спал, а я, чтобы отвлечься от мысли, стоит ли чистить противень из нержавеющей стати, который Джонатан уже и так отполировал, пыталась представить, как Элайза сейчас где-нибудь в Лапландии орет: «Привести сюда племя Хопи!» И тогда кучка обозленной местной труппы, участвующая в киносъемках, изумится, почему эта худая, сердитая девушка стоит на горе в кремовом платье, украшенном бисером и стеклярусом.

До рождения Бена я работала в журнале «Лаки». На его тонких страницах помещались фотографии «настоящих» людей (т. е. не падающих духом людей). Они рассказывают наводящие ужас правдивые истории: семья возвращается домой после игры в лотерею «бинго», а вместо дома находит одни тлеющие головешки. Чейз, мой издатель, любил неожиданные повороты. Теоретически происходит следующее: женщина, чей дом сгорел дотла, достает из своей сумки выигрышный лотерейный билет, который, к счастью, она взяла с собой на «бинго». Он называл подобные истории «торжеством над трагедией» и говорил, что, как бы плохо до сих пор ни складывались ваши дела, они дают надежду на то, что и в вашей жизни может произойти что-нибудь прекрасное.

Чейз лгал. Журнал «Лаки» пользовался успехом, так как навязывал вам мысль, что ваша жизнь, возможно, не такая уж и плохая. По крайней мере, вас не преследовали за вашу любовь и не заставляли жить в лачугах. Короче — если вы наливаете себе чай и радуетесь тому, что ваш муж бросил вас ради девятнадцатилетней няни, а в туалете что-то зловеще бьет ключом, но с вами не случилось чего-нибудь похуже — вы можете работать в «Лаки».


На пятый день наших с Беном прогулок, совершаемых от квартиры к парку и обратно, у дверей квартиры останавливается такси. Изящный зад Элайзы слегка виляет, когда она нагибается, чтобы расплатиться с водителем.

— Можно мне получить квитанцию? Вас устроит пятнадцать фунтов стерлингов? — спрашивает она.

Элайза привезла подарок Бену: черного мягкого плюшевого мишку, у которого отсутствуют характерные для мордочки детали или какие-либо привлекающие ребенка украшения, кроме ленточки с маркой фирмы-производителя «Луи Вуиттон», крепко завязанной вокруг шеи медвежонка. От него исходил аромат душистого цветочного мыла. Я, конечно, подозревала, что этот подарок сотрудников ее рекламного отдела пролежал у Элайзы в ящике комода целую вечность.

— Спасибо, Бену он понравится.

Бен лежит на спине под ярко-красочной пластмассовой конструкцией, именуемой «аркой для двигательной активности». Джонатан сначала недовольно поморщился, когда увидел ее, а потом купил, решив, что крики ребенка и жуткий гвалт происходят из-за нашей бесцветной гостиной. Арка для двигательной активности оказалась отличным приобретением: Бен часто смотрит счастливым и пристальным взглядом на болтающиеся пластмассовые шары. Я кладу плюшевого мишку от Луи Вуиттон рядом с ним. От удовольствия он пускает слюни.

— Как самочувствие? — спрашивает Элайза.

— Прекрасное.

Она внимательно смотрит на меня. На ее ресницах следы старой туши.

— У тебя действительно все в порядке? — теперь ее голос звучит мягче. — Ты выглядишь…

— Просто я еще не совсем привыкла.

Она садится на диван, ставя каблуки бирюзового цвета на желтовато-коричневый замшевый коврик. Ее туфли начищены до блеска.

— У меня намечалась встреча, — вздыхает она, — но я незаметно улизнула, чтобы увидеться с тобой. У тебя был такой вялый голос.

Я знаю, о какой «встрече» идет речь: фланирование по офисам рекламного отдела издательства журнала мод, чтобы выбрать пояс или колье. Для деловых встреч она тщательно, с феном, гладко причесывает волосы, а для съемок надевает юбку с косым краем.

— Возможно, я тогда просто устала. Была немного не в настроении, вот и все, — говорю я, стараясь выглядеть бодрой.

— Ты проводишь слишком много времени дома. Днем все кажется немного странным, не так ли? Вокруг люди, но их поступки бесцельны. Просто жутко.

Мне страшно захотелось, чтобы неожиданно зазвонил телефон или кто-нибудь ворвался в квартиру с букетом цветов — принести запоздалые поздравления.

— Когда ты занята на работе, то не думаешь о людях, с которыми сталкиваешься днем, когда идешь в магазин или подравниваешь живую изгородь… — продолжает Элайза.

— Мне не надо подравнивать живую изгородь, — резко перебиваю я. — Этим занимается Джонатан.

— Так чем же ты занимаешься целыми днями?

— Встречаюсь с людьми. Завожу новых друзей.

— Ты имеешь в виду «утренний кофе» и подобную чепуху!

Мне и в самом деле пришлось побывать на одном утреннике, где угощали горячими напитками. Оттого что я проводила много времени дома, я переживала, что утратила способность общаться со взрослыми людьми. Бену было шесть недель, а мне казалось, что я уже целую вечность не разговаривала ни с одним взрослым, кроме Джонатана. Язык стал едва ворочаться, и, когда Джонатан приходил домой, я несла какую-то околесицу, пока он не скрывался в ванной. Даже Элайза старалась быстро свернуть разговор и без конца зевала.

Я сама удивлялась тому, что мне приятно по утрам пить кофе с новыми знакомыми, болтать без умолку невесть о чем, забыв, что это невозможно без искусного владения циркулярным дыханием. И тарахтеть до тех пор, пока скучающая женщина, на голову которой я все это выливала, не говорила, что ей надо присматривать за своим ребенком, хотя тот тихо лежал на подушке, счастливо облизывая свой подбородок.

— Мне это на пользу, у меня потребность встречаться с такими, как я, женщинами с детьми, — твердо сказала я.

Элайза взяла с пола журнал Джонатана по дизайну интерьера «Ин хаус» и пролистала глянцевые страницы. Ее внимание привлек бетонный контур здания, который опасно нависал над крутым склоном.

— Тебе надо возвращаться в реальный мир.

— Он и так реальный.

— Я знаю. Так живут все матери. Но мне казалось, что ты могла бы уже подумать и о чем-нибудь другом.

— О чем же?

— Нам нужен ребенок для съемок, — быстро говорит она, глядя на Бена. — Через две недели. Ничего особенного делать не требуется, ты согласна?

— Надо подумать, — отвечаю и смотрю на ее туфли. От каблуков на замшевом коврике образовались небольшие квадратные углубления.

— Да не волнуйся ты так. Ему не придется ничего делать. Он нужен всего лишь для создания атмосферы.

— Разве у тебя нет людей, которые предоставляют для этого детей? Детское агентство фотомоделей?

Она с облегчением кивает головой.

— Они слишком жеманны. Все с розовыми губками, большими глазами. Стандартная внешность, не так ли? Я ищу что-нибудь необычное.

Бен перестал глазеть на раскачивающиеся шары и теперь сердито уставился на Элайзу. Я замечаю, возможно впервые, что у него темные и пышные ресницы.

— Так ты говоришь, он ужасный.

— Нет, всего лишь необычный. Очаровательный. Не как все остальные.

Темно-розовые губы Бена расплылись наподобие улыбки. Интересно, думаю я, это настоящая улыбка или гримаса? Или, может быть, он просто скорчил гримасу и тужится, чтобы испачкать подгузник?