* * *

– Нет, Натусик, не могу! Да и ждут меня в Севастополе. Опять же – грибы прокиснут! – Марина улыбнулась.

– Ну, если еще и грибы... – Наташка смахнула слезинку. – Знаешь, я ведь и не думала, что встреча наша состоится. Ты когда сказала, что приедешь, я, конечно, обрадовалась, но до последнего момента, пока ты не отзвонилась мне уже с дороги, я не верила, что получится. Все-таки далеко мы друг от друга...

Наташка обняла подругу, хлюпнула ей носом в плечо. Ей было одиноко в родном городе. Вот и родственников много, и друзья еще школьные нет-нет да и встречаются на улице, а все равно тоскливо. Женька выросла, замуж выскочила за немца Маркуса и с новой фамилией – Манн – уехала в Мюнхен. Звонит через день и радостно сообщает о своих успехах – она в Германии танцует в балете.

– Марин, я ругаюсь! У нее муж немец, а она попой вертит перед мужиками! А она смеется. Говорит, что Маркус любит ее и доверяет ей, и не просто попой она вертит, а балет танцует. «Ба-а-а-а-лет! Мама, ты разницу улавливаешь между танцами и балетом?!» – вот что она мне говорит. И тут я понимаю, что состарилась я, что ни фига в этой жизни не понимаю. Для нас ведь если девчонка подалась за границу и танцует там где-то – это уже плохо. И не объяснишь каждому, что она там в балетную студию поступила учиться.

– А зачем ты кому-то что-то объясняешь, Нат? Во-первых, на всякий роток не накинешь платок, а во-вторых, у нее уже своя жизнь, и если бы даже она не в балете танцевала, а в ресторане, это не твое дело. Муж у нее есть? Есть! Одобряет? Одобряет! Вот и не лезь! Оставь девочку в покое. Лучше о своей личной жизни подумай.

* * *

Поговорили о личной жизни. Особо и обсуждать было нечего. У той и у другой было по парочке романов, которые ничем не закончились. Было и по любви. Им казалось – взаимной, а оказалось – они любили, а ими пользовались. Все остальное вообще шелуха одна. Кто нравился им, те их не замечали, и наоборот. И чем дальше, тем меньше и меньше хочется с кем-то делить дом и свое свободное время. А требований с годами все больше и больше. И глаза не закрыть на недостатки, и мириться не хочется с тем, что не нравится.

– Мариш, я тут одному бойцу на работе дала от ворот поворот, так он знаешь что мне сказал? Хоть стой, хоть падай! Ты, говорит, какого черта выделываешься? У тебя уже поезд к последней станции подходит, а ты носом крутишь! Я даже онемела от возмущения! Нет, ты подумай только! Ну отказали тебе. Все бывает. Извинись и отойди. Найди ту, которая рада тебе будет. Так нет! Надо непременно на возраст указать!

– Нат, да наш возраст – он самый красивый. Дети выросли, образование в кармане, квартира есть, работа тоже. И никакая не последняя станция впереди. Я вот, видишь ты, еще и в одиночное плавание к острову Крым собралась. Мечты сбываются! А еще... Нат, я, кажется, влюбилась. Сама еще не понимаю, да или нет, но как-то очень тревожит один человек, сосед.

– Сосе-е-е-е-ед?! И какие проблемы? Взяла да и познакомилась!

– Да как?!

– Да молча! Позвони в дверь и попроси... ну, хоть дырку, что ли, в стене провертеть!

– Да думала я уже про дырку! Советовали мне уже про нее, даже если не очень нужна, но... Знаешь, как-то боюсь я, что он или не умеет этого делать, или вообще откажет, и тогда все! Я знаешь что сделала?! Ой, даже говорить неудобно! Я ему перед отъездом письмо написала, а в нем телефон оставила.

– Ну?..

– Что «ну»?! Роуминг включить забыла! И что есть тот номер, что нет его! Вот так бывает...

* * *

Поговорили еще немного о событиях столетней давности.

– ...Ты так ничего и не знаешь о нем?

– Нат, а что и как я могу знать? Нет, конечно. Знаю главное: был человек и нет человека. Только, когда на Егора смотрю, внутри все переворачивается – одно лицо...

Они помолчали.

– Как, ты говорила, это место на побережье называется?

– Фиолент.

– Фиолент... Красиво! Как... фиолетовый! Он что, фиолетовый?

– Нет, он полосатый. Гераклейский полуостров... И безумно красивый...

* * *

Тогда, в самом конце лета далекого восемьдесят какого-то года, они своей небольшой теплой компанией были на берегу почти одни. Правда, за ближней скалой тоже кто-то стоял лагерем и за дальней – тоже. Но никто никому не мешал. Места хватало всем. Они приехали в понедельник и планировали прожить тут до выходных почти в полном безлюдье.

Палатку поставили не на берегу, а в кустах на одном из скальных уступов. Во-первых, там проще было растянуть углы палатки – веревки цепляли за деревья и камни. На веревках сушили купальники, плавки и полотенца. Прямо перед палаткой было кем-то из прежних туристов сделано отличное костровище, выложенное камнями так, что они нагревались и чайник с чаем, поставленный на них, долго сохранял свой крутой жар.

От палатки к пляжу вела тропа: минута – и ты слетаешь прямо в море. Здесь оно было самое чистое на всем побережье. Так, во всяком случае, говорили, и у Марины никаких сомнений на этот счет не возникало. Когда море было спокойным, можно заплыть на дальние скалы и там, лежа на камнях, окунуть лицо в воду и рассматривать рыбок, резвящихся в голубой прозрачной невесомости, наблюдать за крабом, что пятился по белому дну и по-боевому грозил всем поднятой вверх большой клешней. А глубина, говорили, в том месте была метров сорок. И достать дна никому не удавалось.

Они приехали тогда на рейсовом автобусе, хоть у футболиста Саши была своя машина. Но времена были совсем не машинные.

– Прикинь! Приезжаешь ты на Фиолент на своем четырехколесном друге, которого облизываешь со всех сторон, холишь и лелеешь, из-за которого ночей не спишь, бдишь у окна открытого, чтоб вовремя заметить недругов, собирающихся скрутить с твоего мустанга зеркала. Но это в городе. Если повезет, можно выскочить из дома и даже поймать воришек. А тут! А тут ты вынужден оставить своего коника железного на обрыве у тропы. Одинокого и беззащитного. Ты спускаешься на сто метров вниз, к морю, чтобы разбить палаточку, купаться, загорать, с девушками флиртовать. И бдительность от всего этого ты теряешь напрочь. Порой даже не видишь, что недруги уже трутся возле твоей машинки. Да если и увидишь, то толку от этого немного. Пока ты взлетишь по тропе на самый верх, умельцы скрутят с машины все, что скручивается. Главное – это колеса. Как правило, подкатывают автоворы на своей тачке, вчетвером. Все они вооружены необходимым инструментом и десятком кирпичей. Колеса скручивают за минуту, грузят в свою машину и улетучиваются, будто их и не было! И когда ты с языком на плече и с давлением выше нормы добираешься до обрыва, взору твоему предстает зрелище печальное: вместо колес машинка стоит на кирпичах, и вместо отдыха ты получаешь страшный геморрой. Купить новые колеса практически невозможно. Хорошо, если повезет и на черном рынке отхватишь бэушные. Кстати, возможно, что это твои и будут! Тут уж надо не моргать – хватать их за любые деньги, быстренько нанимать извозчика и мчаться на Фиолент – «обувать» свою любимицу. И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше, потому что машинка на кирпичах может еще кому-то приглянуться, и к твоему приезду от нее вообще останутся рожки да ножки! Словом, чтобы отдых не был омрачен автопроблемами, лучше их не создавать. Сел в автобус – и через час на месте. И голова не болит оттого, что ее постоянно приходится кверху задирать и смотреть, как там твоя красавица...

* * *

Из дневника Марины

«Вот поэтому и мы приехали на Фиолент каждый на своих двоих с рюкзаками за спиной, с кучей походного барахла и продуктов. Компания образовалась просто замечательная: мы с подругой Иркой приехали из Питера к моим родственникам, но у Ирки в Севастополе жил ее однокурсник Гарик Светозаров, с которым у них в том учебном году завязались романтические отношения. У Гарика, разумеется, была своя компания из местных ребят. Саша-футболист не учился в Москве и не жил в Питере. Он делал вид, как все спортсмены, что учится, кажется, в инженерно-строительном. На самом деле он играл в футбол в Киеве и в Севастополь приехал к бабушке. С Гариком Саша дружил с самого детства.

Еще с ними была тихая местная девушка Валя и заводной Митя с гитарой, который ухаживал за ней. И еще была ничейная девушка Аня, которая всеми командовала. Это, конечно, никому не нравилось, но Аня умела готовить, поэтому без нее было не обойтись. Да и вообще, она хоть и упрямая, но безвредная. Вот такая компания.

Не успели сбросить рюкзаки, как Аня начала подавать команды. Она быстро всех трудоустроила, спрятав под куст канистру с крымским вином.

– Анют! Ну на ход ноги выдай нам по капле! – канючили парни, но Аня была непреклонна.

– Вечером! За ужином! Мальчики, ну прекращайте! Вот поставим лагерь, приготовим ужин и устроим праздник!

* * *

Ах, какой это был праздник! В сумерках на темно-синем небосклоне проступили звезды. На юге это происходит совсем не так, как в северных широтах. Переход от дня к ночи был кратким: один миг – и все пространство между небом и землей, между краем обрыва и тихо вздыхающим морем утонуло в кромешной тьме, тем более густой на фоне ярко полыхающего костра. Казалось, сунь руку в эту темноту – и не увидишь кончиков пальцев.

За день мы накупались до одури, успели сплавать к дальней скале. Саша-футболист откровенно и отчаянно клеил меня, и мне было приятно, хотя, как я успела заметить, разговаривать с ним было совсем не о чем. Приятно было его внимание, не более того.

Ирка висела на своем Гарике как стопудовая гиря. И это меня не удивляло: недетские отношения тянутся у них уже второй год, и Ирка, уступая Гарику в его капризах, все ждала, когда он, наконец, сделает ей предложение. А он не делал!

– Марин, представляешь, какая это свинота?! Я ему, можно сказать, самое дорогое отдала, а он и не думает жениться!

Ирка на этот отпуск возлагала большие надежды. И мне нашептывала про Сашу-футболиста, какой он расхороший и чтобы я не упустила своего счастья, но чтоб дурой не была.

– Марин! Дурой, как я, не будь! Ежели что, говори прямо: сначала в ЗАГС, потом – все остальное! Поняла? Хватит их баловать!

К тихой девочке Вале она с такими советами не лезла. Валя на Митю смотрела влюбленно, он на нее – тоже. Аня же смотрела на всех нас так, будто хотела сказать, что попала в компанию настоящих идиотов. Но вечером, когда все сползлись к костру, когда друг за другом из одной мятой кружки отпили по глотку терпкого вина – будто побратались, а потом тихо запели, Аня первая сказала:

– Господи, хорошо-то как...»

* * *

И правда, хорошо-то как было! Лето, каникулы, ноль забот и максимум внимания от противоположного пола. До похода на Фиолент они успели объехать на Сашином жигуленке весь Крым. Завтракали в Ялте, а обедали уже в Алуште, потом неслись в Керчь и ночевали где-то на перешейке двух морей – Черного и Азовского, чтобы с рассветом снова лететь по трассе, радостно вопя и подпевая модным исполнителям шлягеров.

К вечеру подруги едва живые приползали домой, перекусывали на скорую руку, выслушивали нотации дяди, который пытался учить уму-разуму, и засыпали мгновенно. И так каждый день: марафон то по дорогам Крыма, то на танцплощадке, то в горах, пляж городской, пляж дикий за городом, налет на совхозный сад за персиками, сбор кизила и орехов. И вдруг Фиолент – безлюдный, белокаменный, с зелеными островками растительности мыс, врезающийся в открытое море на юго-западе Гераклейского полуострова.

– У Фиолента есть еще несколько названий, – рассказывал умный и начитанный Митя. – Мне больше всего нравится Партениум. Есть такой миф об Ифигении.

– Как-как? Офигения?! – глупо заржал Саша-футболист. – Офигеть!

– Ифигения, – спокойно продолжил Митя. – Миф очень известный, многие поэты, в том числе Гете и Пушкин, использовали его в своем творчестве. Пушкин, кстати, с генералом Раевским тут бывал – монастырь посещал. Говорят, по лестнице ходил до моря, ступеньки считал...

– Сколько насчитал? – снова влез с вопросом Саша-футболист.

– Сколько есть, столько и насчитал – восемьсот с чем-то. Только сейчас к тому спуску не подойти: проволочка колючая, но, говорят, вот-вот – и все запреты снимут и лестницу откроют.

– Это с чего бы?

– Монастырь будут восстанавливать. Я слышал, уже вроде крест поклонный делают для скалы Святого Явления...

– Что за скала такая? – заинтересованно спросила Марина. Она жевала горькую веточку полыни и внимательно слушала умного Митю.

– Камень огромный, тот, что в море сразу под скалой. По легенде, тут в шторм тонули моряки, и надежды на спасение не было. Кстати, шторма здесь бывают очень сильные, потому и еще один перевод названия мыса Фиолент – «неистовый». В общем, с этого камня явился морякам, терпящим бедствие, святой Георгий. В честь него они, уверовав в Бога, и поставили наверху Свято-Георгиевский монастырь...