— Все потому, что выбор судей совершенно необъясним, — сказала Гвен. — Ты можешь создать абсолютно потрясающий квилт, а жюри отвергнет его, если ты шила на машинке, а не вручную, или по какой–нибудь другой причине, часто очень личной.

— Ладно, Гвен, будь справедливой, — вздохнула Бонни.

— Почему ты считаешь, что я не права? Ведь я не говорю, что судьи делают выбор чисто случайно. Просто наш личный вкус очень сильно влияет на то, как мы оцениваем произведения искусства. В этом проблема. Я бы предпочла получить признание со стороны множества зрителей, квилтеров и не–квилтеров, а не штамп одобрения от кучки так называемых экспертов.

— В прошлом у мамы были конфликты с судьями, — понизив голос, объяснила Саммер.

— Вот уж никогда бы не подумала.

— И вот еще что, — продолжала Гвен, — с ленточкой «Выбор зрителей» тоже все не так просто. Кто–то из зрителей опирается на художественный вкус, а кто–то на общее мнение. Но если эти две линии не совпадают? При этом возникает еще одна проблема — конфликт мастериц между собой. Как после этого можно говорить о творческом сотрудничестве?

— Я считаю, что нам просто не нужно выставлять работы на шоу, — сказала Диана. — Лично я могу обойтись и без этого, особенно если ты перестанешь нудеть по этому поводу.

Все рассмеялись.

— Ладно, — заявила Гвен, изображая обиду. — Я буду молча размышлять над важными моральными проблемами. Спасибо большое за это!

Женщины дошли до пикапа.

— До завтра! — крикнула Сара, залезая в кабину. — Встретимся на шоу.

Все помахали ей на прощание, и она поехала домой.

Глава 20

Когда на следующее утро Мэтт и Сара подъехали к особняку, миссис Компсон в нарядном платье в полоску, белых теннисных туфлях и широкополой синей шляпе, украшенной бело–красными цветами, ждала их на заднем крыльце. Сара открыла дверцу машины и подвинулась, освобождая место для пожилой леди.

— Доброе утро. Ну как, вы готовы немного развлечься? — спросила миссис Компсон.

— Мы всегда готовы, — заверил ее Мэтт.

Поскольку из–за праздничного шествия дорога была закрыта, они припарковались на муниципальной стоянке возле кампуса и присоединились к сотням людей, уже наполнявшим улицы. В теплом и влажном воздухе плыли мелодии диксиленда.[5]

— С чего начнем? — спросила Сара. — Хотите сразу пойти на выставку?

— Давайте сначала посмотрим, что творится в центре, — ответила миссис Компсон и улыбнулась при виде жонглера с раскрашенным, как у клоуна, лицом, который проезжал мимо на уницикле[6] в сопровождении стайки восторженных ребятишек.

Следующие несколько часов пролетели быстро. Музыканты развлекали прохожих с маленьких сцен, установленных на перекрестках. Поразительная ловкость рук фокусника вызвала жаркие дебаты между миссис Компсон и Мэттом о том, кто из них пристальней следил за ним и понял, как действуют его трюки. Дети были повсюду, они кричали и хохотали, носились по улицам с привязанными к запястьям воздушными шарами. Родители собирались маленькими кучками в тени деревьев и домов, смеялись и болтали, поглядывая одним глазом на друзей, а другим — на своих резвых отпрысков. Над суетой праздника витали восхитительные ароматы попкорна, жареных цыплят и пряной говядины.

Мэтт посмотрел на часы.

— Почти полдень, — сказал он.

— Неужели? Просто не верится, — воскликнула миссис Компсон. — Вы созрели для ланча?

Созрели. Дружная компания двинулась к ближайшему ларьку и заказала три сэндвича — каджун[7] с курятиной и картофелем фри, а к ним лимонад. Миссис Компсон настояла на том, что она угощает. После этого все направились сквозь густеющую толпу к площади, где оркестр из десяти музыкантов бойко играл танцевальные мелодии из сороковых. Мэтт нес порцию миссис Компсон. В тенистом уголке, под раскидистыми деревьями они ухитрились найти место для миссис Компсон, и Сара с Мэттом устроились рядом с ней на траве. Пока они ели и разговаривали, миссис Компсон отбивала ногой такт мелодий.

Тут Сара заметила, что люди начали собираться вдоль тротуаров, некоторые сидели на складных стульях лицом к улице.

— Кажется, сейчас начнется парад, — предположила она, когда оркестранты доиграли финальные аккорды.

— Я займу нам место, — крикнул через плечо Мэтт и нырнул в толпу; его кудрявая голова возвышалась над всеми. Сара и миссис Компсон выбросили мусор и присоединились к Мэтту на свободном пятачке возле самой дороги. Место было превосходное.

Мимо прошли распорядители парада с красно–бело–синими поясами и прогнали последних прохожих с дороги на тротуар. Жизнерадостная женщина в старинном платье раздавала зрителям по маленькому флажку. Уже слышались звуки приближавшегося оркестра и ликование толпы. Вскоре показалась первая платформа, и люди приветствовали ее восторженными криками, размахивая флажками. Сара пересказала миссис Компсон и Мэтту слова Саммер о том, что каждое сообщество Уотерфордского колледжа сделало свою платформу, и теперь они соревнуются. Между платформами шли музыканты от местных школ. Мэр, шеф полиции и Молочная принцесса, наряженные в костюмы восемнадцатого века, ехали на старом «форде» модели «Т». За ними шествовали, бросая конфеты в толпу, Джордж Вашингтон, Бен Франклин и Бетси Росс.[8]

Бетси Росс прошла в ярде от Сары.

— Привет, Сара! — радостно крикнула она.

Сара озадаченно посмотрела на нее.

— Диана? — Но Бетси Росс уже пропала из виду.

Внезапно дружные возгласы любящих родителей возвестили о кульминации действа — детском параде велосипедистов. Сначала появились осторожные пятилетние дети на трехколесных стальных конях. За ними ехали дети постарше на двухколесных великах с двумя дополнительными колесами и, наконец, шестиклассники на велосипедах с пятнадцатью скоростями. Каждый велосипед был украшен воздушными шарами и красно–бело–синими бумажными лентами. Сара слышала, что в каждой возрастной группе будет присуждаться свой приз за самый красиво оформленный велосипед.

Когда проехал последний ребенок и показалась очередная платформа, Сара с улыбкой повернулась к миссис Компсон.

— Как вам праздник?

— Ах, восхитительно. Дети такие прелестные.

Мимо прошла группа девушек–подростков в блестящих платьях, они несли сверкавшие на солнце жезлы. После следующей платформы толпа неожиданно успокоилась, потом раздались аплодисменты, которые усиливались с каждым мгновением. Сара услышала одинокий барабан, выбивавший размеренный ритм. Миссис Компсон приложила руку к сердцу и быстро толкнула локтем Мэтта. Он поскорее сорвал с головы бейсбольную кепку.

По дороге медленно промаршировал знаменосец; он высоко держал флаг. За ним в двух открытых кабриолетах ехали семь пожилых мужчин со строгими и гордыми лицами.

— Первая мировая, — сказал Мэтт, кивком показав на мундиры. За ними двадцать мужчин в форме Второй мировой войны чеканили шаг строем в четыре ряда. На груди у некоторых сверкали медали; у кого–то был приколот к плечу булавкой пустой рукав. Другие ветераны, мужчины и женщины, сражавшиеся в последующих войнах, замыкали шествие. Одни из них улыбались и махали толпе, другие угрюмо смотрели перед собой. Длинноволосый мужчина лет сорока держал флаг в зубах, потому что его руки были заняты — толкали колеса инвалидной коляски.

Миссис Компсон вздохнула.

— Пожалуй, я бы присела где–нибудь.

Сара кивнула и взяла ее под локоть. Мэтт проложил для них дорогу сквозь толпу, и они вернулись на площадь, на тенистую скамейку. Вокруг было пусто, только повсюду валялись бумажные стаканчики и обертки от сэндвичей. Миссис Компсон опустилась на скамью. Сара и Мэтт слышали, как приближались музыканты из Уотерфордского колледжа; они играли зажигательный марш Сузы,[9] в такт которому вскоре стали хлопать все зрители.

— У вас патриотичный город, — заметил Мэтт, растянувшись на траве и подложив руки под голову.

— Патриотичный? Думаю, его жители с вами согласятся.

Мэтт удивленно поднял брови.

— А вы нет?

Миссис Компсон пожала плечами и посмотрела на небо.

— Возможно, мои слова покажутся мелочной придиркой, но мне трудно смотреть, как эти люди неистово размахивают флагами.

— Неистово? — засмеялась Сара. — Вам не кажется, что вы слишком суровы?

— Я имею право на свою точку зрения. В мои молодые годы этот город был не очень милосерден к Бергстромам как раз из–за этого так называемого патриотизма.

— Я ничего не понимаю. Ваша семья приехала в Америку давным–давно, верно? Кажется, вы говорили, что первым был ваш прапрадед.

— Да, верно.

Мэтт и Сара удивленно переглянулись.

Миссис Компсон заметила это и грустно улыбнулась.

— Я расскажу вам, что случилось. Может, тогда вы поймете, почему я испытываю смешанные чувства к этому городу… и к этим людям.

* * *

Мэттью, я думаю, что Сара пересказывала вам многое из того, что я говорила про мою семью и Элм — Крик, но если вам что–то покажется непонятным, спросите, и я все объясню.

Шел март 1944 года; мне было двадцать четыре года. У отца ухудшалось здоровье, и на нас с Джеймсом к этому времени почти полностью легла забота о лошадях. Ричард все еще жил в Филадельфии и учился в школе. Наш семейный бизнес, который так разросся за десятилетия и выдержал Великую депрессию и войну, теперь переживал кризис. Нам казалось эгоизмом беспокоиться о собственном богатстве, когда вокруг страдали люди. Мы делали, что могли, чтобы поддерживать наше дело, в надежде, что после окончания войны мы снова добьемся успеха.

В Уотерфорде все мысли были только о войне. Гарольд, поклонник Клаудии, был помощником местного начальника по гражданской обороне. Хотя Джеймс заверял меня, что мы в безопасности, весь город завел себе привычку нервно смотреть на небо в ожидании немецких бомбардировщиков, которые могли ошибочно принять нас за Питтсбург или Амбридж. Время было тяжелое, но мы храбро держались.

Беспокоили меня и письма Ричарда. Он писал про друзей, которые уходили на войну, и о том, как он им завидовал и какое у них будет роскошное приключение. Ох, а помните его детского приятеля Эндрю, того самого, который прятался в театральном домике? Ричард разыскал его в Филадельфии, и они снова сдружились. Стали как два сапога пара. Когда Ричард написал мне и напомнил, что им с Эндрю теперь по семнадцать и теперь они мужчины, у меня задрожало сердце. Но я старалась выбросить его слова из головы.

Для нас с Клаудией еженедельные собрания гильдии квилтинга были спасением. Каждый член организации приберегал лоскутки ткани, чтобы шить квилты для аукциона и выручать деньги, которые мы потом жертвовали на армию. Прямо как тот квилт «Бабушкин цветник» с фотографии, которую вы видели, Сара. Это был наш первый «Квилт победы». Мы сшили его предыдущим летом, когда я возглавляла гильдию и думала, что война не может длиться так долго.

Но в следующий март нам уже казалось, что война будет теперь всегда, а с ней карточки и затемнение. Мы работали над новыми квилтами и вполголоса говорили о мужьях, братьях и сыновьях, воевавших за океаном. Когда одна из нас переживала страшную утрату, остальные делали что могли, чтобы утешить ее.

Как–то вечером мы собрались в школьном кафетерии. Мы с Клаудией и четырьмя другими женщинами сидели возле рамы для квилта, а другие мастерицы работали маленькими группами над другими вещами. Я сказала, что через две недели Ричард приедет домой на весенние каникулы.

— Богатенький немецкий мальчик приедет домой. Не то что мой сын, — пробормотал за моей спиной чей–то голос.

Я резко повернулась и спросила, что означают эти слова. Ответом стало ледяное молчание.

Я оглядела собравшихся и встретила только взгляд Клаудии. Она смотрела на меня вытаращенными от ужаса глазами.

— Лучше уж не надо, чтобы эти фрицы дрались с нашими ребятами, — прошипел другой голос.

— Кому понравится проснуться с ножом в спине, — пробубнил третий.

— Хорошо, когда у тебя много денег и ты можешь откупиться от службы.

Клаудия покраснела, ее глаза были полны слез. Она открыла рот, хотела что–то ответить, но передумала — просто схватила корзинку для рукоделия и выбежала на улицу.

— Если вы хотите что–то сказать обо мне или моей семье, говорите это сейчас. — Мой голос звучал твердо и решительно, хотя внутри все дрожало.

Никто не произнес ни слова.

— Тогда ладно, — закончила я, поочередно глядя ледяным взглядом на каждую из мастериц. — На следующей неделе вы можете извиниться перед моей сестрой. — Тут я резко повернулась, взяла корзинку и вышла вслед за Клаудией.