Несмотря на то что было уже начало марта, погода стояла ужасно холодная. Сестра шла домой; ее плечи сотрясались от рыданий. Я побежала за ней.

— Клаудия?

Она высморкалась в носовой платок.

— Вот так месяцами, и в библиотеке, и в булочной, повсюду, но это уже слишком. Как они могут? Почему в них столько ненависти ко мне?

Я обняла ее за плечи.

— Не обращай внимания. Они просто устали. Все устали от войны. Они это не всерьез. На следующей неделе все будет нормально.

— Сомневаюсь. — Она всхлипнула. Остаток пути до дома мы прошли молча.

Клаудия всегда была душой компании, поэтому язвительные слова женщин задели ее гораздо сильнее, чем меня. Их поведение ее смутило. В Уотерфорде жили и другие немецкие семьи, кое у кого из тех, кто отпускал в наш адрес язвительные реплики, деды и бабки приехали в Америку позже наших. К тому же у нас шведская фамилия, не немецкая, да и происхождение тоже в значительной мере. Так почему же напали именно на нас?

Впрочем, я это понимала.

Хотя папа и наши дяди сражались в Первую мировую, мы были одной из немногих семей в городе, в которой пока еще никто не воевал. Джеймсу было двадцать шесть лет, хотя на фронт уходили мужчины и старше. Ричард был слишком молод, а остальные у нас были девочки. Более того, наше богатство постоянно вызывало споры. Так что люди злословили на наш счет не потому, что мы немцы, а из зависти к нашему благополучию.

Я пыталась объяснить это Клаудии, но не думаю, что она поняла. Можно было бы подумать, что уж кому, как не Клаудии, уметь распознавать ревность и зависть. Но это было не так.

На следующей неделе все пошло еще хуже. Я физически ощущала, как спину буравили полные ненависти взгляды, злобный шепоток лез мне в уши. Мы с сестрой сели рядом, ни на кого не смотрели и пытались делать вид, будто ничего не замечаем.

В конце вечера руководительница гильдии Глория Шеффер отвела нас в сторону. Даже не извиняясь, она вежливо предложила нам покинуть гильдию на какое–то время. Представляете? На какое–то время. Честное слово. И от кого мы это услышали? От Глории Шеффер.

Я сдержалась и не высказала все, что думала о ней и ее подружках. Просто собрала рукоделие, взяла сестру под локоть и вывела из комнаты. Если уж уходить, то с гордо поднятой головой. А выплакаться можно будет потом, когда тебя никто не видит.

Сара, вы удивлялись, почему я не хочу вступать в Уотерфордскую гильдию. Теперь вы знаете причину. Да, я понимаю, что теперь там нет почти никого из тех людей, но тут дело принципа. Они не захотели нас там видеть, ну и ладно. Теперь я не хочу иметь с ними дела.

Мы с сестрой пытались забыть про гильдию и про то, как наши так называемые подружки обошлись с нами. Скоро должен был приехать Ричард, мы с восторгом ждали его.

После приезда он бесконечно говорил об Эндрю, о друзьях, воевавших в Европе, и, разумеется, о Загадке. Папа просто сиял от радости. Вероятно, мы тоже, хотя я предпочла бы не слышать все эти разговоры о войне.

— Ричард, в школе тебя никто не преследует из–за твоего происхождения? — неожиданно спросила Клаудия.

Джеймс сердито посмотрел на нее, а я пнула ее ногой под столом, сильно так. Она взвизгнула и резко повернулась ко мне.

Ричард положил вилку.

— Нет, конечно. Все знают о моем отношении к Гитлеру. А почему ты спросила? — Клаудия опасливо покосилась на меня, я нахмурила брови. Ричард тут же почувствовал неладное. — Ну–ка, Клауд, не обращай внимания на Сильвию. Что происходит?

Сестра неохотно рассказала, как с нами недавно обошлись бывшие подруги. Ричард стиснул зубы, а его глаза превратились в ледяные щелочки.

Папа удивленно посмотрел на нас.

— Сильвия? Джеймс? И вы утаили это от меня? — В его голосе звучала обида, и мы не могли смотреть ему в глаза. — Я не понимаю их, ведь мы — Бергстромы — сделали для города столько хорошего. Никто и никогда не ставил под сомнение патриотизм нашей семьи. Я воевал в Первую мировую и потерял в ней двух братьев. Какие еще им нужны доказательства?

Ричард нахмурился и снова взялся за еду. Его руки с побелевшими костяшками пальцев дрожали от ярости. Я увидела его лицо, и мне стало страшно.

Когда все разошлись по спальням, Ричард отвел нас с Джеймсом в сторону.

— Что бы ни случилось, обещайте, что не оставите Агнес.

Я вытаращила глаза.

— Ты о чем? Как это — что бы ни случилось?

— Объясни ей, — сказал Ричард Джеймсу.

— Ты сам объясни, ведь я стою рядом. — Мой голос оборвался, и я вцепилась в рукав Ричарда. Брат уже перерос меня на несколько дюймов, но все–таки это был семнадцатилетний мальчишка. — Что ты задумал? Ты должен закончить школу, а потом ты будешь нужен дома.

Джеймс обнял меня за плечи и отвел в сторону.

— Давай поговорим об этом утром. Утром, Ричард, — обратился он к моему брату. — Думаю, ты будешь здесь.

Ричард кивнул и скрылся за углом. Мы поднялись по лестнице к себе наверх.

Мне кое–как удалось заснуть, но утром я проснулась с неприятным чувством под ложечкой. Я разбудила Джеймса.

— Что–то случилось, — прошептала я, сходя с ума от беспокойства.

Мы торопливо оделись. Внизу Клаудия хлопотала на кухне и что–то весело мурлыкала, помогая повару. Ричард всегда был ранней пташкой и по всем расчетам должен был появиться за столом раньше нас, чтобы выклянчить пирожок, испеченный из скудных запасов муки. Веселая улыбка сестры увяла, когда она увидела наши лица.

Обыскав дом и сады, мы поняли, что Ричард и его чемодан исчезли. Но я была уверена, что он не мог уехать, не попрощавшись или, по крайней мере, не оставив записку. Был поднят весь дом, Джеймс пытался всех успокоить. Я была в полном смятении, но потом внезапно вспомнила про садовый театр.

Я побежала со всех ног к старым развалинам. Дверь в театр давно слетела с петель и была просто прислонена к стене, загораживая часть проема. Я протиснулась мимо нее и огляделась.

И тут заметила уголок сложенного листка бумаги, торчащий из–под ржавой консервной банки в центре пола. Ричард не сомневался, что я найду его послание. Дрожащими руками я развернула бумагу.

«Дорогая Сильвия. Прости, что я вот так уехал, но я знал, что ты меня простишь. Я понимал, что ты быстро найдешь записку, но не настолько, чтобы меня остановить. Мы с Эндрю уже думали об этом, но слова Клаудии меня подтолкнули. Мы запишемся добровольцами и поедем бить немцев, чтобы они знали, как творить безобразия. Никто не имеет права говорить, что Бергстромы трусы, или сомневаться в нашем патриотизме. Во всяком случае, я все сделаю, чтобы доказать обратное. Помни о своем обещании. Не волнуйся. Со мной все будет в порядке».

Прижимая к сердцу записку, я помчалась в дом. Никто даже не заметил моего отсутствия. Когда я вбежала, все замолкли. Подняв над головой записку, я рухнула в кресло. Джеймс подскочил ко мне, взял за руку и с угрюмым лицом прочел послание Ричарда. Потом скомкал его в кулаке.

— Сейчас я возьму Гарольда, и мы поедем в Филадельфию ближайшим поездом.

— Откуда ты знаешь, что он двинется туда? Он запросто может записаться добровольцем и дома.

— Там Эндрю, а, судя по записке Ричарда, они решили отправиться на войну вместе. — Его голос звучал спокойно, чтобы никого не тревожить, но глаза сказали мне правду. Он не знал, вернулся ли Ричард в Филадельфию, но его предположения были разумными. Хорошо бы, чтобы они еще и оправдались.

— Джеймс, если с ним что–нибудь случится…

Муж стиснул мои плечи.

— Не беспокойся. Я позабочусь об этом. — Быстро поцеловав меня, он поспешил к себе, чтобы собрать вещи.

Через два дня они с Гарольдом телеграфировали нам. Новость была ужасная.

Ричарда обнаружили в школе. Он упаковывал вещи, и они с Эндрю уже записались добровольцами и меньше чем через две недели должны были лететь в Европу. Ричард и Агнес поженились, на что родители невесты согласились с явной неохотой. Ближайшим поездом ее привезут к нам в Элм — Крик.

Когда все наконец вернулись домой, Джеймс и Гарольд разводили руками — мол, что делать, Загадка обливалась слезами, а Ричард с трудом сдерживал свой восторг. Я обняла его так сильно, что он едва не задохнулся.

— Что ты наделал?! — воскликнула я, даже не рассчитывая на ответ.

Вечером, когда мы с Джеймсом остались вдвоем, он поцеловал меня. На его лице я увидела столько разных чувств — любовь, заботу, сожаление, какую–то смесь всего этого. Я предположила, что он думает, будто я сержусь на него за неудачную поездку.

— Джеймс, я знаю — вы сделали все, что могли, — сказала я, чтобы его успокоить. — Я уверена, что ты пытался его остановить. Теперь все в Божьих руках.

— Сильвия, я тоже записался добровольцем.

Я задохнулась от ужаса.

— Что?!

— Милая, это был единственный выход. Его уже определили в какое–то подразделение, и я поспешил записаться, чтобы мы оказались вместе. Гарольд тоже записался, не знаю, почему. Ясно было, что ему очень не хотелось.

— Господи! — Я прижала пальцы к губам и рухнула на кровать. Стены спальни закружились вокруг меня.

— Я буду присматривать за ним, обещаю. И клянусь, что мы вернемся домой целыми и невредимыми. Сильвия, даю тебе слово. Я всегда буду возвращаться к тебе.

Что я тогда могла сказать? И что мог он сказать мне?

На следующее утро мы узнали, что Гарольд попросил Клаудию стать его женой и что она дала согласие. Я старалась порадоваться за нее.

Спустя неделю, которая показалась мне самой короткой в моей жизни, Джеймс, Ричард и Гарольд уехали от нас. Их направили в Тихий океан воевать с японцами. Примерно в это же время я обнаружила, что беременна.

* * *

Парад закончился, площадь снова наполнилась людьми, в концертной раковине заиграл оркестр. Какое–то время миссис Компсон, Сара и Мэтт слушали музыку и молчали. Потом старая леди встала со скамьи.

— Кажется, я готова посмотреть на квилт–шоу. Вы как, согласны? — Она невесело улыбнулась. — Может быть, я получу какой–нибудь диплом, а то и парочку.

Сара кивнула, а Мэтт попытался изобразить улыбку. Они пошли по следам недавнего парада к кампусу.

Глава 21

У входа в библиотеку две женщины взяли с трио плату за вход и предложили программки. Сара только тут вспомнила про голосование «Выбор зрителей» и огорчилась, потому что они безнадежно опоздали.

— Пойдемте, пойдемте, — торопила миссис Компсон. — Иначе мы все прозеваем!

Галерея библиотеки была полна восторженных фанатов квилтинга, молодых и пожилых. На стендах, которые Сара помогала накануне собирать, теперь висели яркие одеяла. Зрители разглядывали поочередно каждый квилт, читали в программке имена мастериц и информацию об их работе. Члены гильдии в белых перчатках ходили возле стендов и по просьбе собравшихся заворачивали край квилта, чтобы желающие посмотрели изнанку.

Миссис Комптон знала так много об узорах, элементах дизайна и технике сборки, что Саре и Мэтту казалось, будто они совершают экскурсию по музею с опытным экскурсоводом. Часто Сара замечала, что и другие зрители прислушивались к словам миссис Компсон, ее анализу образцов и согласно кивали.

Сара с радостью обнаружила, что понимает, как построен незнакомый ей блок. Она видела, что благодаря незначительным вариациям цвета и контраста самый обычный квилт начинал сверкать и что в некоторых работах традиционные элементы использовались как отправная точка для подлинных инноваций. Шоу вскоре превратилось в головокружительно прекрасную, восхитительную демонстрацию расцветок и узоров; Сара открыла для себя столько новых возможностей и одновременно с огорчением почувствовала, что ее собственные блоки не шли ни в какое сравнение с выставленными квилтами.

— Я никогда не сумею сшить вот так, — пробормотала она, разглядывая особенно впечатляющую вариацию «Дрезденского орнамента», где в круглые блоки были вшиты «спицы», все более яркие по мере удаления от центра. По краям шел составленный из кусочков бордюр, похожий на витую ленту. Стежки были такие крошечные, что даже не верилось, как это возможно.

— Вам и не нужно шить такой квилт. Сшейте собственный, — с упреком возразила миссис Компсон.

— Нет, я имела в виду, что никогда не сошью настолько хорошую вещь, как эта.

— И не сошьешь при таком настрое, — усмехнулся Мэтт.

— Вот–вот, я как раз хотела это сказать, но вы опередили меня. — Миссис Компсон строго посмотрела на Сару. — Эта мастерица оттачивала свое умение, когда вы еще учились в школе. Если вы решили, что никогда не сошьете такой квилт, значит, и не сошьете, и все мои уроки окажутся напрасной тратой времени. Но если вы проявите упорство и будете помнить, что первые работы редко получаются удачными, ну, тогда, пожалуй, у вас все–таки останется надежда. — Она повернулась и пошла к следующему квилту.