Миссис Компсон тяжело вздохнула.

— Да, правильно. Возможно, ты поймешь меня, если узнаешь всю историю. Или просто решишь, что я старая дура, которая заслужила несчастную судьбу.

Может быть, именно так миссис Компсон и думала о себе, но Саре было все равно, что сделала или не сделала пожилая мастерица. Она никогда не согласится с тем, что миссис Компсон заслужила такие упреки.

Она ждала, и миссис Компсон все объяснила.

Глава 24

Я думаю вот что: если бы Джеймс, Ричард и Гарольд не ушли на войну, я жила бы в родном доме всю жизнь, и эта жизнь сложилась бы совсем по–другому. Но они ушли, и в то время меня утешала лишь мысль о том, что они все вместе. Я молилась, чтобы любимые люди не погибли и дожили до конца войны.

Что до нашего «домашнего фронта» — ну, мне надо было думать о ребенке, а еще мы с Клаудией непрестанно утешали Агнес. Она все время была на грани истерики, часто начинала рыдать, и тогда кто–нибудь мчался к ней, обнимал и говорил слова утешения. Признаюсь, она меня раздражала. Мне тоже хотелось услышать, что все будет хорошо, но и без этого никто не видел, чтобы я билась в истерике.

Не знаю. Возможно, я злилась на себя за мечты о том, чтобы кто–нибудь утешил меня так, как все мы пытались утешать Агнес. Взрослой женщине это не требуется. Взрослая женщина, на плечах которой лежит хозяйство, определенно в этом не нуждается. Если ты самая сильная в семье, ты должна быть сильной постоянно, а не тогда, когда удобно.

Весна перешла в лето. Письма от мужчин приходили редко и иногда были так изуродованы цензурой, что нам с трудом удавалось прочесть какую–нибудь фразу. И все же мы радовались, что они живы и находятся вместе.

Стремясь как–то скоротать время и отвлечься от тревожных мыслей, мы с Клаудией шили покрывала, одеяла и говорили о более приятных вещах. Иногда сестра пускалась в подробное описание будущей свадьбы и столько всего придумывала, что можно было принять ее за особу королевских кровей. Пока мы шили, Агнес болталась неподалеку, насупленная, и делала вид, будто ее ничего не интересует. Однажды я работала над детским квилтом с узором «Кубики», и Клаудия шепнула мне, что Агнес заслуживает снисхождения. Ради мира в доме я смягчилась и спросила у невестки, не хочет ли она научиться шить квилты.

К моему удивлению, она согласилась. Мы с ней сели за стол, чтобы решить, какой узор выбрать, вот как делали мы с тобой, но Агнес отказалась следовать даже самым простым указаниям. Сначала она заявила, что узор слишком простой. Меня так и подмывало возразить ей, что в ее случае он самый подходящий, но предостерегающий взгляд Клаудии заставил меня прикусить язык. Я проиграла в том споре, но все–таки пыталась спасти нашу затею и уговаривала ее выбрать какой–нибудь простой блок, например, «Звезду из зубьев пилы» или «Девять квадратов». Но она, конечно, заупрямилась. Ей понравился узор «Двойное обручальное кольцо», и она решила сшить этот квилт во что бы то ни стало.

— Агнес, — уговаривала я, — ты посмотри внимательно на рисунок. Видишь, сколько тут кривых швов, сколько деталей причудливой формы со скошенными краями? Поверь, это не самый удачный выбор для первого одеяла. Все закончится тем, что ты огорчишься и бросишь шить.

Но она вскинула голову и заявила, что свадьба у нее была никакая, даже без помолвки, что супруга она не видела уже пять месяцев, так что пусть никто не говорит ей, что она не сумеет сшить квилт под названием «Двойное обручальное кольцо», раз она хочет этим заниматься. Я с большой неохотой уступила ей.

Затея была обречена на неудачу с самого начала. В те годы мы делали шаблоны по–другому, но все равно не так, как Загадка. Она небрежно обвела их и сердито сверкнула глазами, когда я предостерегла ее, что даже незначительные неточности приведут к тому, что детали не совпадут. Мы с трудом убедили ее использовать лоскуты, даже когда я напомнила ей, что время военное, но потом она решила сделать весь квилт — включая фоновые куски — из красной материи. То есть в этом квилте не было бы никаких контрастов.

В общем, она еще не начала шить, а уже возникло столько проблем. Это означало, конечно, что самое плохое еще впереди. Она сшивала детали так неловко, что скошенные края безнадежно не вписывались в узор. Бормоча что–то себе под нос, она втыкала в них булавки, пытаясь поставить на место. Не раз укалывалась, и весь дом слышал это, можешь не сомневаться. Стежки у нее были кривые и крупные. Я устала говорить, чтобы она их переделала.

Через неделю, в особенно жаркий и душный день Агнес, мокрая от пота, торжествующе помахала одеялом у меня перед носом.

— Ты не верила, что я сошью. Вот, гляди!

Я решила не обращать внимания на ее детское поведение.

— Очень хорошо, Агнес, — ответила я, взяла квилт и положила на стол, чтобы рассмотреть, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Неделя работы и такой результат? Кольцо вспучилось в середине, детали плохо совпадали, стежки были такие грубые, что нитки виднелись на лицевой стороне. Красное на красном сливались, поэтому узор был неразличим. В общем, из–за неряшливой сборки место квилту было одно — в мешке с тряпьем.

— Что скажешь? — допытывалась Агнес, не услышав от меня ни слова.

— Понимаешь, — осторожно ответила я, — для начала неплохо, но ты должна помнить, что маленькие неточности вырастают в большие проблемы, если ты шьешь большой квилт. Даже если ты сбилась на восьмую долю дюйма, если у тебя будет восемь таких ошибок, то они составят целый дюйм.

Она нахмурилась.

— Как мне это исправить?

— Тебе надо распороть швы и прошить их заново.

— Распороть? Да ведь я с трудом их сшила!

— Агнес, тут нечего злиться. Мне часто приходится пороть и шить заново. Все мастерицы так делают.

— Что ж, значит, я не мастерица. — Она выхватила квилт и выбежала из комнаты.

Все это происходило на глазах у Клаудии.

— Ступай за ней, — вздохнула она.

Я кивнула и пошла за Агнес к вестибюлю. К моей радости, сестра решила составить мне компанию.

— Как ты думаешь, куда она отправилась? — спросила я, когда мы шли по мраморному полу. Впрочем, долго гадать не пришлось. В открытой двери я заметила желтое платье.

Агнес неподвижно стояла на веранде спиной к нам. Когда мы подошли к ней, незаконченный квилт выпал из ее руки и бесшумно коснулся пола. Злость исчезла с ее лица, но она глядела куда–то и не заметила нашего появления.

— Агнес, что… — Голос Клаудии оборвался, когда она посмотрела на дорогу и увидела автомобиль, медленно приближавшийся к дому.

Мое сердце словно сдавили ледяные пальцы.

Из автомобиля вылезли двое мужчин в военной форме и пошли к нам. Один был старше, с каштановыми кудрями, поседевшими на висках, и суровым лицом. Лицо молодого военного было бледным, несмотря на усыпавшие его веснушки. Не глядя на нас, они поднялись по ступенькам. В руках у каждого были желтые полоски бумаги.

Мне казалось, что они никогда не дойдут до верха лестницы. Клаудия медленно протянула ко мне руку и стиснула пальцы.

Вот они остановились перед нами и сняли фуражки.

— Миссис Компсон? — спросил старший из военных.

Я кивнула.

Он подошел ко мне и опустил глаза на бумажку в руке.

— Миссис Компсон, мэм, я сожалею, но мой долг сообщить вам, что…

Странный рев наполнил мои уши и заглушил его слова. Я видела лишь, как беззвучно шевелились его губы.

Джеймс погиб.

Сквозь туман я увидела, как молодой военный неуверенно держал в пальцах бумажку. Он перевел взгляд с Клаудии на Агнес и вопросительно поднял брови.

— Миссис Бергстром?

«Миссис. Он сказал «миссис», не «мисс». Значит…»

Глаза Агнес наполнились слезами. Голос парня дрожал, когда он повторил те же самые слова.

«Ричарда нет. Не может этого быть».

Агнес завыла и упала на колени, прижимая к груди бумажку.

Клаудия закрыла лицо руками и стала что–то бормотать. Ее плечи тряслись от рыданий. Потом она подняла лицо. На ее щеках блестели слезы.

— Слава богу, — рыдала она. — Слава богу.

Рев в ушах закончился ослепительным взрывом. Я ударила Клаудию по лицу, сильно ударила. Потом закричала и схватила за грудки старшего из военных.

— Как? — кричала я. — Как это случилось? Он обещал! Он обещал мне! — Молодой парень подскочил к нам, оторвал мои руки от мундира. — Вы ошиблись! Вы врете! — кричала я и била их ногами.

Живот пронзила жгучая боль. Они выстрелили в меня, подумала я, глядя на лужу темной крови, в которой оказались мои ноги.

Агнес завизжала. Тут я погрузилась в холодную, безмолвную тьму.

Следующие недели я почти не помню. Возможно, это и к лучшему. Помню только, как лежала на больничной койке и рыдала, гладя маленькое тельце дочки. Она жила почти три дня, можете себе представить? Крошечная героиня. Вот если бы…

Впрочем, это не имеет значения. Она теперь со своим папочкой.

Вскоре к ним присоединился и дед. У папы случился инсульт, когда он услышал о Ричарде и Джеймсе. Его похоронили еще до того, как я вышла из больницы. Вероятно, я просила докторов, чтобы меня отпустили на похороны, но они не согласились. Но точно я этого не помню. Вы можете представить себе? Я не проводила в последний путь родного отца!

После возвращения домой мне месяцами казалось, будто я закутана в толстый шерстяной плед. Звуки сделались приглушенными. Краски померкли. Все двигалось в замедленном темпе.

Постепенно онемение прошло. Его сменила невыносимая боль. Мой любимый Джеймс ушел навсегда, и я даже не знала, как это случилось. Дочки тоже нет. Я больше никогда не прижму ее к груди. Любимый брат погиб. Папа умер. Эти мысли непрестанно крутились в моем сознании, и я думала, что сойду с ума.

Из гильдии квилтинга ко мне приходили несколько раз, но я отказывалась с ними говорить. Постепенно они оставили свои попытки.

Потом японцы капитулировали, и Гарольд вернулся, похудевший, еще более трепетный. Его линия волос отступила ото лба еще дальше. Когда он явился в Элм — Крик, мне показалось, что я в жизни не видела ничего смешнее, чем его лысина. Я хохотала до колик в животе под удивленные взгляды окружающих. Вероятно, они были рады видеть меня смеющейся.

Клаудия, не теряя времени, стала готовиться к свадьбе. Она попросила меня помочь, и я согласилась, но мои мысли блуждали, я забывала про всякие мелочи. Сестра злилась, кричала на меня, но мне было все равно. Тогда она обратилась к Агнес, которая почему–то не стала возвращаться к родителям и осталась у нас. Возможно, она ощущала здесь присутствие Ричарда. Я‑то точно его ощущала.

Потом однажды вечером к нам приехал гость. Эндрю ехал из Филадельфии в Детройт на новое место работы и переночевал у нас. Я была рада его приезду. Он сильно хромал, а на стуле сидел с прямой спиной, словно на нем был военный мундир. Эндрю приветливо общался со всеми, но про Гарольда не сказал практически ни слова, а тот тоже старался не встречаться с ним. Мне это показалось странным, ведь я всегда слышала, что ветеранов связывают почти братские узы. Но я решила, что, вероятно, они не хотят видеть друг друга, чтобы не вспоминать о войне, про которую все в нашем доме старались забыть.

После ужина Эндрю нашел меня в библиотеке, где я работала в одиночестве. Он взял меня за руку. Его лицо стало злым и нервным.

— Если ты хочешь знать о смерти Джеймса, Сильвия, — сказал он сдавленным голосом, — я поведаю тебе, как это произошло. Я был там. Я могу рассказать, если ты хочешь, но только не думаю, что это тебя утешит.

— Меня ничто не сможет утешить, — ответила я. Действительно, я знала это точно, как мало что в своей жизни. — Но мне нужно все знать.

Вот что он мне рассказал.

Он, Джеймс, Ричард и Гарольд служили в танковой дивизии на одном из островов Тихого океана. Ричард и еще один солдат в одном танке и Джеймс с Гарольдом в другом совершали обычное патрулирование береговой полосы. Эндрю и несколько солдат стояли на высоком утесе и готовились сменить их.

Эндрю сначала услышал гул самолетов, потом заметил их в ночном небе. Позже они с облегчением перевели дух — это были свои.

— Летят ужасно низко, — сказал кто–то.

— Может, собираются сесть, а?

Эндрю почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— По–моему, сейчас случится… — И тут береговая полоса взорвалась огненным смерчем.

Эндрю бросился на песок.

— Ложись! — пронзительно закричал кто–то рядом с ним.

Другой парень схватил рацию.

— Надо связаться с ними. Надо сообщить, что это мы!