Элизабет была самой старшей из кузин. Я обожала ее и хотела быть такой, как она, когда вырасту. Узнав, что она уезжает, я ужасно расстроилась, потому что вообще не понимала, как можно жить где–то в другом месте, не в Элм — Крик.

— Почему ты уезжаешь, ведь твой дом здесь? — спросила я.

— Когда–нибудь ты меня поймешь, малышка Сильвия, — сказала она, улыбнулась и обняла меня со слезами на глазах. — Когда–нибудь ты полюбишь и поймешь, что дом твой там, где твоя любовь.

Но тогда я этого не понимала. Я представила себе, как наш дом простирает крылья, летит вслед за кузиной и ее мужем и садится на землю там, где они останавливаются.

— Наш дом здесь, — настаивала я. — Он всегда будет здесь.

Тогда она засмеялась и обняла меня еще крепче.

— Да, Сильвия, ты права.

Я обрадовалась, что она смеется, и подумала, что, может, кузина все–таки не уедет. Но подготовка к свадьбе продолжалась, и я поняла, что ошибалась.

Клаудия старательно помогала взрослым, а я злилась на всех, кто так или иначе ускорял отъезд Элизабет. Я прятала ножницы, чтобы тетя не могла работать над подвенечным платьем. Я взяла ключи от сундука Элизабет и выбросила их в речку, чтобы она не могла достать вещи. Я заработала шлепки, когда заявила ее жениху, что ненавижу его и пускай он уезжает отсюда.

— Раз ты не хочешь помогать, тогда хотя бы не мешайся и не зарабатывай шлепки, — строго сказал папа.

Я насупилась, но никто не обращал на меня внимания. Я слонялась по дому и пришла в гостиную, где сидела за шитьем двоюродная бабушка, сестра деда. Она была дочерью Ханса и Аннеке, старшей в семье.

Я стояла в дверях, выпятив губу, и сквозь злые слезы наблюдала за ее работой.

Бабушка взглянула на меня и спрятала улыбку.

— Ага, явилась, маленькая разбойница?

Я опустила глаза и промолчала.

— Иди сюда, Сильвия.

В те дни, когда тебя звали взрослые, нельзя было не пойти. Она посадила меня на колени и накрыла нас квилтом. Так мы сидели молча, а она шила. Вот она взяла длинную полосу ткани и пришила к краю квилта. Меня успокоили ее мягкие колени и тихий голос, что–то напевавший.

Наконец я не выдержала.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Я пришиваю окантовку на одеяло твоей кузины. Видишь? Эта длинная полоса материи закроет лохматые края, чтобы не торчала подкладка.

«Лохматые края? — подумала я. — Как это лохматые? Как наша собачка?» Не желая показаться глупой, я задала другой вопрос:

— Это ее свадебное одеяло?

— Нет. Оно особенное, на память о старой бабушке. У молодой жены никогда не бывает слишком много одеял, даже в Калифорнии. — Она воткнула иглу в подушечку и развернула квилт, чтобы я увидела узор.

— Красиво, — сказала я, водя пальцем по рисунку.

— Это «Дымовые трубы и угловые камни», так узор называется. Вот Элизабет посмотрит на него в Калифорнии и вспомнит наш дом и всех, кто в нем живет. Нам, Бергстромам, повезло, потому что наш дом наполнен любовью от труб до фундамента. Мой квилт поможет твоей кузине взять с собой чуточку нашей любви.

Я кивнула, показывая ей, что я все поняла.

— Каждый из этих красных квадратиков — это огонь, горящий в камине, чтобы согреть ее после трудной дороги.

Я посмотрела на красные квадраты на одеяле.

— Их очень много. У нас в доме нет столько каминов.

— Я знаю, — засмеялась она. — Тут все понарошку. Элизабет поймет.

Я кивнула. Элизабет была взрослая и понимала много разных вещей.

— А еще вот что. Ты заметила, что половина блока темная, а другая светлая? Темная половина означает огорчения и беды в жизни, а светлая радости.

Я обдумала слова бабушки.

— Тогда почему ты не сшила квилт целиком из светлой материи?

— Я могла так сделать, но тогда она не сможет различить узор. Он заметен только тогда, когда в квилте есть и темная, и светлая материя.

— Но мне не хочется, чтобы у Элизабет были огорчения.

— Я тоже не хочу, милая моя девочка, но они все равно к нам приходят. Но не беспокойся. Вот видишь? — Она дотронулась пальцем поочередно до нескольких красных квадратов и улыбнулась. — Пока в доме горят огни, у Элизабет всегда будет больше радостей, чем огорчений.

Я снова стала рассматривать рисунок.

— Красные квадратики не пускают огорчения на светлую часть.

— Правильно, — воскликнула двоюродная бабушка. — Ах, какая ты умница!

Я прижалась к ней, радуясь похвале.

— Вот только мне все–таки не нравится темная половина.

— Кому же она нравится? Никому. Будем надеяться, что Элизабет получит всю радость, какую заслуживает, а огорчений ровно столько, чтобы ее сердце оставалось восприимчивым к чужой беде.

— Что такое вос… воспри…

— Восприимчивым. Ты поймешь, когда станешь старше.

— Как Клаудия?

Бабушка засмеялась и прижала меня к себе.

— Да. Может быть.

* * *

Миссис Компсон замолчала и обвела взглядом комнату.

— Вот что для меня Элм — Крик, — сказала она. — Я люблю тут каждый дюйм, от дымовых труб до камня в его основании. И всегда любила. Как я могла так долго жить вдали от него? Почему я позволила гордыне разлучить меня со всем, что любила? Сердце разрывается, когда думаю о том, сколько времени потеряла напрасно.

Сара взяла миссис Компсон за руку.

— Не отчаивайтесь! Не теряйте надежду.

— Надежду? Если у меня и оставалась надежда, то она умерла вместе с Клаудией.

— Не говорите так. Вы сами знаете, что это неправда. Если бы у вас не было надежды, вы бы не попросили меня найти способ, как вернуть Элм — Крик к жизни.

— Молодая леди, кажется, я сама знаю, когда у меня есть надежда, а когда нет, — проворчала миссис Компсон, но боль из ее глаз исчезла.

Сара сжала ее руку.

— Как я рада, что этот блок есть в моем квилте.

— Я тоже рада.

К концу недели Сара закончила «Дымовые трубы и угловые камни». Итак, все двенадцать блоков были готовы.

В понедельник Сара подготовила их, чтобы собрать из них верх одеяла.

— Не води утюгом, не надо. Просто прижимай его, — предупредила миссис Компсон, когда Сара разглаживала швы. — Если растянешь блоки, они не подойдут друг к другу.

Когда Сара отдала ей аккуратно выглаженные куски, миссис Компсон измерила их прозрачной акриловой линейкой; каждый был двенадцать с половиной дюймов; каждый из двенадцати блоков отклонялся от нужного размера на шестнадцатую долю дюйма.

— Точность хорошая, особенно если учесть, что это твой первый квилт, — похвалила миссис Компсон. — Скоро станешь настоящей мастерицей.

— У меня хорошая наставница, — улыбнулась Сара.

— Подлиза, — проворчала миссис Компсон. Но тоже улыбнулась.

К удивлению Сары, пожилая леди объявила, что теперь им нужен чистый пол в бальном зале.

— Или хотя бы его часть, — добавила она. Достала старенький пылесос из шкафа и вручила его Саре, а сама взяла двенадцать образцов блоков.

Как–то миссис Компсон уже говорила, что бальный зал занимает почти весь первый этаж южного крыла, но у Сары все равно захватило дух, когда она окинула его взглядом. Ковровая полоса шириной примерно двадцать футов окружала обширный паркетный танцпол, казавшийся гладким и блестящим даже под слоем пыли. Потолок был украшен гипсовыми виноградными плетями, в его центре висела люстра. В дальнем конце зала виднелось возвышение — место для музыкантов или почетных гостей. В углу стоял под пыльной простыней какой–то большой предмет, вероятно, стол со стульями. Узкие арочные окна шли по южной, восточной и западной стене.

Миссис Компсон ходила от окна к окну, раздвигала шторы, но на улице было пасмурно, и света в зале не прибавилось. Тогда она подошла к выключателю, щелкнула им и выжидающе посмотрела на люстру. Свет зажегся, помигал, потом полился ровным потоком, отбрасывая на пол тени и радужные отблески от хрустальных граней люстры.

Когда Сара почистила пылесосом небольшую часть ковра, они с миссис Компсон разложили на полу три ряда блоков по четыре в каждом, отошли и посмотрели на них оценивающим взглядом.

— Знаете, мне хочется «Маленькую красную школу» поставить в середину, — сказала Сара и нагнулась, чтобы поменять блоки местами. — А рядом «Розу Ланкастера», она более сложная, и я хочу, чтобы она была на видном месте.

Миссис Компсон засмеялась.

— Ты говоришь как настоящий квилтер. Еще ты можешь поставить два блока с округлыми швами вон туда и туда, чтобы они были напротив друг друга. И еще у тебя четыре детали со звездами, которые можно поместить по углам…

Полчаса они раскладывали и меняли местами блоки, пока Сара не поняла, что ей нравится их расположение. В верхний левый угол она поставила блок «Звезда Огайо», рядом «Загадку холостяка», «Два раза по девять» и, завершив ряд, «Звезду Лемуана». В средний ряд попали «Букеты вокруг квадрата», «Маленькая красная школа», «Роза Ланкастера» и «Ладони в разные стороны». «Звезда из зубьев пилы», «Дымовые трубы и угловые камни», «Строптивая жена» и «Выбор сестры» составили нижний ряд.

— Кажется, для двуспальной кровати квилт маловат, — огорченно сказала Сара.

— Не беспокойся. Мы еще его не сшиваем.

— Если я сделаю больше блоков, то не успею к намеченному сроку.

— Ах, мы что–нибудь сочиним.

— Что, например? Вы имеете в виду полоски, вставленные между блоками? Они увеличат квилт, но ненамного.

— Не полоски. Предоставь мне самой об этом позаботиться, — уверила миссис Компсон, и Сара не смогла добиться от нее пояснений.

Оставив блоки лежать на полу в бальном зале, они вернулись в западную гостиную, где миссис Компсон показала Саре, как делается «Садовый лабиринт». Сначала они сделали три шаблона: маленький квадрат, такой же маленький треугольник и узкий прямоугольник, суженный с обоих концов. Для экономии времени миссис Компсон сама взялась за шаблоны — на кремовой ткани обвела сужающиеся на концах прямоугольники, а на темно–синей квадраты и треугольники. Сара вырезала заготовки. Еще она вырезала по линейке без шаблона узкие темно–синие полосы, которые миссис Компсон называла окантовкой блоков.

Сара пришивала каждый треугольник гипотенузой к суженному краю длинного прямоугольника; когда были сделаны четыре треугольника, получились вставки длиной четырнадцать дюймов. Тем временем миссис Компсон окантовала края каждого блока темными полосами. Мастерицы работали до конца дня, а когда Сара собралась домой, миссис Компсон сказала ей, чтобы она ничего не убирала после себя и оставила все как было.

Сара взглянула на лоскуты, обрывки ниток и инструменты для квилтинга, валявшиеся в беспорядке по комнате, и рассмеялась.

— Хорошо, я не буду ничего трогать, если вам не мешает такой бардак, — заявила она, уходя.

Дома Мэтт пошел проверить почтовый ящик, а Сара зашла в дом, чтобы пошарить в шкафах и сочинить какой–нибудь ужин. Мэтт появился с толстым бежевым конвертом.

— Тут что–то для тебя, — сообщил он, оперся на стол и посмотрел на жену.

Обратный адрес — «Хопкинс и Стил» — был написан яркими голубыми буквами. Сара вскрыла конверт и пробежала глазами письмо.

— Ну? Что они сообщают?

— Предлагают работу.

Мэтт радостно завыл и закружился с Сарой по кухне. Потом заметил, что радуется лишь он один.

— Ты что, не рада? Не хочешь там трудиться? — спросил он, сажая ее на табурет.

— Я не знаю. Пожалуй, да. Ну, я думала, что хочу, но — не знаю.

— Ты хочешь остаться с миссис Компсон?

— Разве это плохо? Ведь ты сам уговорил меня, чтобы я с ней работала. Забыл?

Мэтт усмехнулся и выставил перед собой ладони.

— Если ты хочешь и дальше быть в Элм — Крик, я не против.

— Я тоже не против. Правда, когда мы закончим уборку, миссис Компсон скорее всего решит, что я ей больше не нужна. Вообще–то меня удивляет, что я еще там тружусь, ведь первоначально все это делалось, чтобы подготовить особняк для продажи.

— Может, ей просто нравится твоя компания?

— За это необязательно платить деньги.

Сара пошла в соседнюю комнату, села в кресло и положила развернутое письмо на стол.

Мэтт уселся напротив нее, повернул бумагу к себе и прочел.

— Они просят дать ответ в течение двух недель.

— Две недели считаются от даты отправления письма, а не с сегодняшнего дня.

— В любом случае ты не обязана принимать решение сию же минуту. Не торопись и подумай. Может, даже поговори с миссис Компсон.

— Пожалуй. — Сара вздохнула. Ей показалось, что каждый день теперь будет приближать ее к новой и очень важной черте в ее жизни.