Стефка Модар - Одинокая

Устрашающе выкрикивая:

– Вояки! Учить вас некому…

Приказывая:

– Обезвредить снайпера, пристрелить как собаку…

Кивая в сторону машины:

– А эти ещё кто?

Старший лейтенант на ухо:

– Иностранное СМИ.

Подполковник с кривой ухмылкой, скомандовал:

– Давайте их в места не столь отдалённые… Потом посмотрим, что и как…

Обращаясь к строю:

– Прочесать все вокруг, мать вашу, развели мне рассадник гадов!..

Старший лейтенант, оборачиваясь к строю, скомандовал:

– Строй кругом!.. Ма-арш!.. Прочесать всю окрестность вдоль и поперёк! Подозрительных товарищей расстреливать на месте… – посмотрев на подполковника…

Тот, стоя как каменная глыба едва заметно кивнул.

Старший лейтенант, крикнул:

– Гранатометному взводу стереть с лица земли пару домов, чтобы неповадно было кому-либо с нами играть в недетские игры, сами напросились… – с гордостью, – так наших помянем…

Два взвода тут же исчезли с площади.

Подполковник, посмотрев на бойцов, с одобрением подметил:

– Орлы! – лыбясь, – бей своих, чтобы чужие боялись… – садясь в машину.

Через минуту та, сорвавшись с места, исчезла из вида…

…Оператор и помощник, оказавшись в подвальном помещении, споткнувшись о разбросанный хлам, ужаснулись, это место явно не для отдыха.

В кромешной тьме путаясь в паутине, они подошли к окну. Оно единственная связь с внешним миром. Сквозь него пробивался тусклый свет от уличного фонаря, дающий какую-то информацию.

Припав к окну, они старались понять, что происходило на улице.

Около входного крыльца административного здания стояли два БТР и легковая машина подполковника.

В стороне у лужи стояла группа солдат. Те разговаривали со старшим лейтенантом. Тот снимал с них «стружку» за то, что до сих пор не нашли снайпера. Как вдруг старший лейтенант неожиданно упал в лужу, распластавшись в ней лицом вниз.

Солдаты с криками вроссыпь побежали к месту, откуда только что последовал выстрел, считая, что это тот самый снайпер.

Из здания администрации на шум выбежали двое солдат, подойдя к распластанному в луже старшему лейтенанту, перевернув труп на спину, увидели, как у того из виска течёт грязная кровь.

Перепуганные они побежали обратно к зданию, истерично крича:

– Старшего лейтенанта убили!

Из здания выбежала группа солдат, держа на изготовке автоматы. Выбежавший за ними подполковник тут же в истерике наорал на своего подчинённого, майора, говоря, что тот не может справиться с каким-то снайпером; показав на лежащего в луже старшего лейтенанта.

Майор, достав очки, протерев носовым платком, всматриваясь вдаль, изумлённо сказал:

– Как курей щипает… – со страхом на глазах.

– По одному… – тут же беря подполковника под локоть, он маленькими шажками засеменил, препровождая того к машине, цедя сквозь зубы, – надо ехать…

Солдат забегая вперёд, открыл дверцу, стоя в ожидание старших офицеров, неожиданно для окружающих парень замертво упал на землю.

Подполковник, обернувшись, испуганно посмотрел на лежащего в луже старшего лейтенанта, потом перевёл безумный взгляд на солдата, испытывая страх, заистерил, говоря, что никуда не поедет, настаивая на том, что надо идти назад в здание. Майор на нервах пытался впихнуть своего шефа в машину. Подполковник, размахивая руками сопротивляясь орал, на чем свет стоит, выкрикивая, что тот ему не указ, чином не вышел; впадая в бешенство, открыл стрельбу в воздух.

Майор, мельтеша перед глазами шефа, пытался уговорами успокоить, как вдруг подкосившись в ногах, замертво упал.

Подполковник, в испуге заметив у того на лбу ярко-красное пятно; зигзагом отбегая от машины к зданию администрации по ходу движения орал, растерянным солдатам:

– Стреляйте же! Или он и вас всех перестреляет…

Те с перепуга стреляли по сторонам. Неожиданно послышалось чьё-то падение. Это был снайпер, что свалился с дерева как «мешок картошки». Подбежав к нему, солдаты вздохнули, говоря в один голос:

– Все… Достали его… – избивая до полусмерти.

Тот, умываясь кровью, не проронил ни слова. Подняв за шкирку, скрутив руки, пиная солдаты, немного повеселев, повели того в подвал.

Бросив его к иностранцам, удалились.

Один из сопровождающих закрывая дверь, крикнул:

– Вы там с ним понежнее, он «бешеный»…

Остаток ночи для всех сидящих в подвале прошёл в немой тишине.

Оператор и его помощник, не зная, что делать, искали возможность выйти из этих зловещих стен, но тщетно.

Охрана была настолько серьёзная, что ни уговоры, ни посулы о вознаграждение не действовали. Пришлось принимать действительность как таковую, без каких-либо прикрас. Поспать так и не удалось, по-большому счету не смогли, мучая себя вопросами и мыслями. Каждый со страхом ждал рассвета…

…Утро не радовало Алекса, тот так и не нашёл своих коллег, уже считая их погибшими.

Немного отлегло от сердца, когда он встретил женщину, сидящую на пепелище дома.

Та, ютясь на развалинах, убивалась горем, у неё убили корову, проклиная всех, всхлип сказала:

– Не понять где свой, где чужой, то, что творят, не поддаётся пониманию… – поднимая к нему руки, та кричала, – Боже за что?..

Алекс тоже не понимал, что происходило, кто в этой ситуации свой, а кто чужой. Каждый ввязался в борьбу за свою «правду», и она оказалась многоликой. Война не поддавалась логике. Мозг штурмом брали вопросы: зачем, почему, что дальше?

Поговорив с обездоленной женщиной, он узнал, где могут быть его коллеги. Так и не найдя для неё слов утешения, простившись, поспешил туда, где ещё недавно их видела Ольга, надеясь найти все ж живыми.

Алекс направился к блокпосту, на подходе её взяли и отвели в подвал к остальным, одно радовало, что они будут вместе…

…Утро следующего дня внесло некую надежду на спасение. Всё-таки предложение отпустить группу СМИ за деньги сработало.

Подполковник, переговорив с полковником, пришли к обоюдному желанию подзаработать, пусть даже в такой нетривиальной ситуации, сетуя, что давно не видели обещанных денег, считая, что и им надо на что-то жить.

Придя к общему консенсусу, решили инсценировать публичный расстрел задержанных как бы для отчётности в Главк и устрашения народных масс; обозначив «цену вопроса» в миллион долларов. Подождав перечисления денег на свои личные счета, они для своей же перестраховки решили снять сцену расстрела.

Алекса, помощника, снайпера привели на место казни, к местной платине. Там, перед тем как их должны были якобы расстрелять; каждый из них должен был на камеру рассказать о себе и попрощаться с близкими.

В начале все шло по плану, но в конце сценарий изменился. Оператор не знал, что снимал настоящий расстрел. Он даже поразился натуральности, когда расстреляли помощника и снайпера, те замертво упали, не издав не звука.

Алекс глядя на тех попытался высвободить завязанные руки, чтобы посмотреть, живы те или нет, как вдруг и сам получил пулю в плечо, тоже упал на землю, казалось, что замертво.

Оператор понял, что их обманули. Это не что иное, как настоящий расстрел. Срываясь с места, подбежал к тем, кого расстреляли, осознав, что те убиты начал проклинать убийц, за что получил девять граммов свинца. Упав замертво. Полковник приказал очистить место от трупов. Их поочерёдно бросали в воду. Алекс оказался жив, его полковник решил передать в «штаб», чтобы там решили, что с ним делать. Говоря, что он на этом умывает руки…

…Через некоторое время на берегу маленькой речки, Ольга, что пряталась днём от не прошеных гостей в лесу, обнаружила тело мужчины. Им оказался оператор.

Он не сразу понял, что живой, не веря, даже когда его ран коснулась, тёплая женская рука. Наконец придя в себя, рассказал Ольге, что произошло. Говоря, что старший его группы жив, его отправили в штаб и об этом надо сообщить в Венгрию.

Женщина, понимая сложность ситуации, боясь, что её могут наказать за сотрудничество с такими людьми как оператор, всё-таки решилась помочь, переправить того к своему куму, что был в противоборствующей стороне военного конфликта.

Ночью они оказались на другой территории. Их встретили дружелюбно, помогли сообщить о случившемся в Венгрию.

Там уже знали, что «они» расстреляны, так как отснятый оператором материал вышел в эфир. Оператор был в шоке, сознавая, что его могли видеть сотни тысяч, миллионы людей, среди них могли быть и родственники. Он тут же перезвонил жене и рассказал о случившемся, говоря, что Алекс жив, пусть передаст Оксане. Тот был с ней знаком.

Кадры расстрела группы СМИ прошли по многим каналам мира, в том числе были показаны и в России…

…Эн как раз дописывала мужской портрет, когда до слуха дошли слова, шла трансляция новостей.

Её внимание приковывали кадры расстрела, на них был Алекс, не веря своим глазам, подошла ближе к телевизору, не сводя глаз, всматривалась в то, как его расстреляли. Кто расстреливал сказать ведущие новостей не могли, говоря, неопознанные лица частного формирования. Те были в чёрной военной форме, ничего не говорящей о принадлежности к какой-либо армии и роду войск не было видно отличительных нашивок.

Эн едва держалась на ногах, считая, что это карма, недавний сон оказался пророческим. В голове вставал вопрос, а как же любовь, что с ними будет? Сознавая, что это прерогатива двоих, что идут бок о бок, крепко держа другу за руку, боясь оступиться, упасть. Они несут одно бремя любви, судьбу, деля, жизнь пополам. Эн страшилась того, что любовь вдруг исчезнет, выскользнет из их рук. Поэтому считала своим долгом, даже мысленно быть рядом, боясь опустить руки.

Она не знала, что делать, а главное, как ей в дальнейшем жить без Алекса. Подойдя к мольберту, она уже хотела мазками кисти испортить портрет, замазать слоем чёрной краски, как вдруг неожиданный звонок её привёл в себя. Это была Оксана. Она сообщила, что Алекс ранен, но его переправили в главный штаб, что с ним будет дальше, никто не знает.

Эн сказала, что надо начать поиски, подключить все связи и возможности по вызволению Алекса из плена. Оксана сказала, что подключит всех, чтобы только ему помочь.

Эн поспешила заверить, что будет искать каналы помощи в России. Говоря, что на днях поедет в Польшу к матери Алекса.

Считая, что ту необходимо поддержать, и быть может, там найти способы как помочь Алексу. Согласовав все за и против, им вдвоём стало чуточку легче; беда, навалившаяся на их хрупкие женские плечи, делилась пополам. Их боль была общая. Это была ноша, с которой им придётся идти дальше.

Эн задействовав все свои связи и возможности, подключила к расследованию нужных людей для выяснения места нахождения Алекса, в том числе и российских телевизионщиков, те пообещали помочь.

Чуть позже Эн посоветовавшись с родителями, решила поехать к матери Алекса, чтобы там, на месте помочь ей в поиске сына…

…Последняя ночь перед поездкой в Польшу у Эн была на нервах. Она практически не спала, думая о нем, считая дни его заточения, тот был в плену ни много ни мало уже 10 дней.

Дождавшись утра, откинув одеяло, посмотрела за окно. Едва-едва светало. Встав стала делать уборку. Она всегда убиралась по утрам, считая это хорошим тоном. Мало, ли кто неожиданно придёт? Эн во всем любила порядок. Застелив постель новым накрахмаленным белым бельём, что источало цветочный аромат, она осталась собой довольна. В голове пробежала мысль, а вдруг он вернётся в их маленькое уютное гнёздышко; надо быть всегда готовой к встрече с ним, считая, что тот может появиться в любое время. Невольно она погрузилась внутрь себя, ища Алекса в своём сердце и душе. Он как всегда был рядом, если не сказать частичкой неё.

Взгрустнув, пошла в кладовку, искать дорожный чемодан. Пока она шла, в голову лезли мысли, вновь опять о нем. Алекс был её тенью. Она чувствовала на себе его взгляд, ощущала дыхание, казалось тот, дотрагиваясь лёгким прикосновением губ до кончиков её пальцев, специально доводил до трепета. Она, содрогаясь всем телом, ждала его поцелуев и объятий. Эн любила его ласки. Нежные руки делали её податливой, тело изнывало от любви в ожидание секса.

Заволакивая её пылким дыханием, касаясь языком мочки уха, он снимал с неё напряжение; Эн откинув голову, ждала страстных поцелуев, что ложились на её «лебединую шею». От нахлынувших иллюзий Эн ощутила влажность между ног и резкое пылкое жжение в груди, те тут же наполнились энергией, став каменными; придя в себя, поняла, что ввела себя в самогипноз. Осознав, что так можно и сойти с ума, вслух сказала, что ещё не идиотка, чтобы впадать в пессимизм, тем более в уныние, жить иллюзиями или же, как мазохистка, раня душу с болью рвать сердце, буквально как шёлк на мелкие клочки. И тут она приняла окончательное решение: найти и помочь Алексу как, впрочем, и самой себе.