«Сегодня на выставке была ночь иллюминации, когда они включают все электрические огни. Если стоять на мосту и смотреть на черную воду лагуны, можно увидеть огоньки, светящиеся, как тысячи лун. Это волшебство. Я всегда думал, что нет ничего красивее звезд, которые загораются одна за другой, когда приходит ночь там, в лесах, где я жил. Но это еще красивее. И здесь я не один, другие люди тоже любуются. Я стоял рядом с тобой, Сидни, на мосту и смотрел на твое лицо, пока ты смотрела на огни, и на фонтаны, и на настоящие звезды у нас над головой. В эту минуту я был счастлив, как никогда раньше.

А потом мы шли вдоль воды, и я вспомнил слова «лагуна» и «озеро». Они помогли мне вспомнить еще кое-что. Когда я был маленький, еще раньше, чем меня отослали из дома, я жил на берегу озера. Только оно называлось «лох». Мой отец брал меня на озеро ловить рыбу. И мы жили в каменном доме, мне кажется, он назывался «замок». А может, у меня в голове все перепуталось, и это всего лишь одна из сказок Сэма ?

«Сегодня с нами на выставке был Вест. Мы видели плантацию роз, электрический поезд и еще кинетоскоп. Это фотокамера и граммофон в одно и то же время. Они работают вместе. Мы подшутили над Вестом – отвели его в колонию „нудистов“. Это такой аттракцион на главной аллее, все туда идут посмотреть на голых людей, но на самом деле это просто шутка. Смотришь через дырочку и видишь свое лицо в зеркале, а под ним нарисовано голое тело. Вест засмеялся для вида, но я видел, что на самом деле он здорово разозлился.

Он напоминает мне одного волка, которого я знал. У волков не бывает имен, но про себя я звал его Подлизой. Он ничего не умел, только жрал добычу, которую добыл другой волк. Ему хотелось найти подругу, но ни одна волчица не хотела с ним спариваться. Ему очень нравилась одна молодая серая волчица с черными ушами и лапами и с белым хвостом. Она была красивая, добрая и веселая, и она не обижала Подлизу, хотя он был ужасно вредный. Но она не стала ему парой. Она была сильная, а он слабый.

Я всегда думал, что зря она была так добра к Подлизе. А потом он перестал к ней приставать и нашел пару как раз по себе. Такую тощую ленивую волчицу, такую же уродину, как сам».

Но далеко не все на выставке приводило Майкла в восторг. Так, например, ему решительно не понравились тропические попугаи.

– Я бы их всех отпустил на волю, – буркнул он и торопливо зашагал к выходу.

Сидни пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспеть за ним.

– Но они бы здесь не выжили сами по себе» – возразила она. – Они бы погибли.

– Целая тысяча попугаев, Сидни. Объясни мне, зачем так много? Это же безумие. Чтобы понять, что такое попугаи, мне достаточно увидеть одного.

Сидни давно не видела Майкла таким разгневанным.

– Конечно, ты прав, но устроителям хотелось поразить людей.

– Они должны жить на свободе! Их надо отправить обратно, – упрямо твердил Майкл, удаляясь от павильона. – Нельзя держать их в клетках.

– Но по виду не скажешь, что они недовольны, – робко заметила Сидни.

– По виду – им здесь тоскливо.

Сидни хотелось спросить, как, по его мнению, должен выглядеть жизнерадостный попугай, но решила не ссориться с Майклом и переменила тему.

– Расскажи мне лучше, что еще ты помнишь про Шотландию. Это сработало.

– «Шотландия», – повторил Майкл мечтательным голосом и перестал хмуриться. – Хотел бы я вспомнить что-нибудь еще… Впрочем, я даже не уверен, что я родом оттуда.

– Я уверена, что оттуда. Только в Шотландии озеро называют «лох». Например, Лох-Несс, Норлох… Но главное доказательство – это твой акцент. Мой отец тоже обратил на него внимание: я прочла об этом в его заметках.

– Я никакого акцента не слышу, – медленно произнес Майкл, прислушиваясь к каждому слову.

– Акцент почти незаметен, но он все-таки есть. Легкий шотландский налет, – проговорила Сидни с улыбкой. – С большой долей вероятности можно предположить, что ты оттуда. У меня нет сомнений. Теперь наш детектив мистер Хиггинс сможет сузить район поисков.

Увидев, что Майкл не отвечает, она добавила:

– Майкл, не надо бояться надежды. Ты только представь себе: возможно, у тебя есть семья!

– А что, если я ее никогда не найду? Может быть, они сами не захотят меня видеть. Если меня выгнали из дома…

– Никто тебя не выгонял. Вот уж не думала, что ты такой пессимист, – улыбнулась Сидни.

– Что такое «пессимист»?

Они наконец добрались до великолепного фонтана Макмонниз. Здесь у них была назначена встреча с Филипом и Сэмом, которые пошли осматривать линейный корабль «Иллинойс».

– Пессимист – это тот, кто всегда ожидает худшего.

– Я не такой.

– Пессимист старается не замечать светлой стороны вещей, потому что боится разочарования. Майкл опустил взгляд себе под ноги.

– Это правда. Мне страшно. Иногда мне не хочется ничего вспоминать…

Сидни отчаянно хотелось прикоснуться к нему, приласкать, убрать назад волосы со лба. Его взволнованное лицо было таким беззащитным!

Она прочитала в его глазах страх и надежду. И благодарность, когда он улыбнулся ей. Нежность. Он взял ее за руку. Сердце у нее замерло.

– Давай где-нибудь присядем, Сидни. Разве ты не устала?

Для них нашлось местечко на краю длинной скамьи, занятой обессилевшими туристами. Лагуна сверкала огнями и переливалась у них за спиной, а перед глазами плескалась вода фонтана. Над головой собирались тучи. Похоже, погода начала портиться.

– Я не очень устала, – ответила Сидни. – Но, мне кажется, ты утомился.

Майкл всегда говорил правду.

– Ты права, у меня такое чувство, словно голова вот-вот лопнет.

В последние дни он стал нервным и беспокойным, рассеянным, иногда даже раздражительным, хотя к ней оставался неизменно внимательным…

– Тебе надо отдохнуть от всего этого. Слишком много впечатлений. Ты переутомился, надо сделать перерыв.

– Нет, я не могу остановиться. Я должен все посмотреть, я готов приходить сюда каждый день.

– Но у тебя еще будет время! Выставка никуда не денется еще несколько месяцев.

– Ты не понимаешь, Сидни, я не могу посмотреть на вещь один раз и сразу все понять. Для меня все внове, мне приходится возвращаться много-много раз сюда, чтобы понять.

Капля воды упала Сидни на руку.

– Ой! Дождь пошел!

Все новые и новые капли разбивались о разогретые солнцем бетонные плиты тротуара. Прохожие в текущей мимо толпе заспешили, а скамья, на которой они сидели, начала пустеть.

– Мы не можем уйти: они нас никогда не найдут. Сидни взглянула на Майкла. Он сидел, запрокинув голову к небу и подставив лицо дождю. Дождевые капли падали на его вздрагивающие, полуопущенные ресницы, губы раскрылись в нежной мечтательной улыбке, при каждом вздохе он глубоко впивал в себя свежий влажный воздух.

– Мы промокнем насквозь, – благоразумно напомнила Сидни.

– Раскрой свой зонтик. Это ненадолго.

– Ненадолго?

Могла бы и не спрашивать: насчет погоды Майкл никогда не ошибался.

– Давай просто сидеть и смотреть на людей. Это было его любимое занятие. Он все еще был слишком застенчив, чтобы вступать в разговор с незнакомыми людьми и получать от этого удовольствие, но мог бесконечно наблюдать за ними и никогда не уставал. При этом он отпускал очень интересные замечания.

– Я знал одного барсука, который был очень похож на него, – говорил он, указывая на добродушного на вид, остролицего пожилого джентльмена в круглых очках. Или, например:

– Смотри, какая она сытая и довольная. Как выдра, наевшаяся рыбы, – такими словами он провожал почтенную матрону.

Сидни раскрыла зонтик у них над головами, а Майкл придвинулся ближе и тоже взялся за ручку зонта. Теперь они сидели совсем рядом, молча глядя на толпу туристов, спешащих мимо.

– Вчера ночью мне приснился мой дом.

–Дом?

– Родные места. Мне снилось, что я лежу на холме рядом со старым волком. Я тебе о нем рассказывал, помнишь? Это мой друг.

– Я помню.

– Было лето. Жарко. Безоблачное небо. Мы не были голодны, и нам ничто не угрожало. Пахло только землей и воздухом, больше ничем. Вокруг был только покой. И ничего не было… между мной и землей и небом. – Майкл нахмурился, старательно подбирая слова. – Я хочу сказать, что не было никаких границ между мной и всем, что меня окружало. Как будто у меня не было кожи. Я был свободен.

Сидни взглянула на его чистый профиль и заметила в лице отражение напряженной внутренней борьбы: он изо всех сил старался донести до нее правду.

– А теперь все не так? – спросила она, догадавшись, что означал его сон. – Здесь ты не чувствуешь себя свободным.

– Да, здесь я не свободен. Жизнь такая сложная. Все время приходится делать выбор. Столько возможностей, которых я не понимаю. Это похоже на игру в шахматы: я должен думать, что будет через три или четыре хода.

Она тихонько сжала его пальцы вокруг ручки зонтика.

– Я никогда раньше не смотрела на вещи с такой стороны. Выждав еще минуту. Сидни спросила как будто между прочим:

– Ты хотел бы вернуться назад?

– Да, я думаю об этом, когда у меня мозги переполнены. Иногда мне кажется, что я взорвусь, если узнаю еще хоть что-нибудь новое. Тогда я думаю, что мне лучше уехать.

Сидни похолодела, но Майкл немного погодя добавил:

– Но теперь я не могу уехать. Я слишком сильно изменился. Я, наверное, умру, если вернусь туда. Не от голода или холода. От одиночества.

Она не знала, что сказать. В его голосе прозвучала печаль, и ей хотелось утешить, но в то же время на нее обрушилась неистовая волна облегчения: он не уедет. Не сможет уехать. Он принадлежит ей навсегда. Ей так нужно было знать это!

– Чаще всего я просто не могу поверить, что я здесь. Вот сейчас, например: сижу на скамье рядом с тобой в этом месте. В этом городе. С башмаками на ногах.

Они дружно рассмеялись.

– Между прочим, это совсем неплохие башмаки, – заметила Сидни.

Филип сводил Майкла в магазин Филда и купил ему лучшее, что они могли предложить: пару добротных английских «балморалов» [13] желтовато-коричневой кожи. Он носил их каждый день и утверждал, что в них ноги совсем не болят.

– Это из-за тебя я здесь.

– Что ты хочешь сказать?

– Для меня ты как свет в темноте. Рядом с тобой я чувствую себя сильным, даже когда все вокруг меняется слишком быстро.

– Майкл!

– Я так и думал, что ты испугаешься, если узнаешь, что я чувствую, – сказал он тихо. – У меня внутри как будто буря. Покоя нет, но это не так уж и важно. Я не просто выживаю. Я живу. И я знаю, что мне нужно.

Майкл говорил, опустив глаза, словно стараясь уберечь ее от обжигающего напряжения, которое – это он верно угадал! – могло бы ее испугать. И опять Сидни не нашлась с ответом. Сейчас ей следовало бы его остановить, отвлечь от опасных мыслей и слов. Такое решение было бы разумным и безопасным.

А что, если постудить наоборот? Может быть, стоит отбросить благоразумие и сделать шаг вперед, к нему навстречу, а не в обратную сторону?

– А вот и твои братья.

–Что? Ей не хотелось прерывать очарование минуты. – Они вернулись. И с ними кто-то еще. Сидни подняла голову с улыбкой, которая слегка увяла, когда она увидела, кто подошел с Филипом и Сэмом.

– Дождь уже перестал, – сказал Сэм. – Зачем ты держишь раскрытый зонтик?

Сидни закрыла зонтик, ничего не ответив, и с улыбкой повернулась к Линкольну Тэрнбуллу.

– Какой приятный сюрприз! Дважды за одну неделю – удивительное совпадение.

Она встретилась с ним на званом ужине в прошлую субботу и, памятуя о настоятельных рекомендациях тети Эстеллы, сделала над собой героическое усилие, чтобы быть с ним полюбезнее.

– Как поживаешь, Линкольн? И где ты набрел на эту парочку?

– На борту «Иллинойса», – ответил Линкольн, надолго задержав ее руку в перчатке в своей. – Отлично выглядишь, Сидни. Я тебе уже говорил в тот раз? Ничего, это стоит повторить.

– Он пять раз был на линкоре, – с почтительным удивлением заметил Сэм. – Показал нам такие вещи, которых даже экскурсовод не знал. Пушки, амуницию, пороховой погреб и другие боеприпасы. Линкольн, улыбаясь, взъерошил волосы Сэму.

– Меня давно интересуют корабли.

Наступила пауза. Со странной неохотой Сидни повернулась к Майклу, который отступил от них на шаг, и легонько коснулась его руки.

– Линкольн, ты еще не знаком с Майклом Макнейлом? Он… гостит у нас в доме. Майкл, это наш старый друг, мистер Линкольн Тэрнбулл.

– Как поживаете? – вежливо спросил Майкл и протянул руку.

Линкольн сильно встряхнул протянутую руку. Занимаясь благотворительностью, Сидни не раз видела, как попечители посещают приюты для умственно отсталых и обращаются к живущим там пациентам именно так: стараясь скрыть свое смущение или нездоровое любопытство за внешней грубоватостью и преувеличенной сердечностью.

– Извини, Сид, должен тебя огорчить, – виновато протянул Филип.