Но только не сейчас. Стоял чудесный день, последний день мая. Белоснежные облака, похожие на разбросанные по небу клочья ваты, плыли над темно-синей водой озера, порывы свежего ветра налетали достаточно часто, чтобы сделать жарко припекающее солнце вполне терпимым. Сидни улыбнулась братьям, радуясь, что они все снова вместе. Целых три месяца! Ей казалось, что прошло три года.

– Вот и у меня в детстве были точно такие же волосы, – сказала она Сэму, убирая с его лба упавшую светлую прядь. – На солнце они еще больше выгорали. Может быть, и ты будешь таким же рыжим, как я, когда вырастешь. Ты бы этого хотел?

Сэм задумался, наморщив покрытый веснушками носик. У Сидни тоже были веснушки, но не такие заметные: она скрывала их под пудрой.

– Ну не знаю, – нерешительно ответил он, поглядывая на Филипа. – Я думаю, темные волосы все-таки лучше. Темно-каштановые.

Сидни не обиделась на брата: Филип был настоящим красавцем. Может, у него и были причины ненавидеть Дартмут, но два года, проведенные в колледже, превратили его в весьма импозантного студента. Он все больше и больше напоминал отца на старых фотографиях, когда сам почтенный профессор Харли Винтер был еще веселым и разбитным студентом Чикагского университета. В это трудно было поверить, но их мать, умершая семь лет назад, часто рассказывала об этом своим старшим детям. Стало быть, это была правда.

– Значит, ты предпочитаешь вырасти и стать похожим на своего старшего брата, а не на свою старшую сестру, – надув губки, заметила Сидни. – Мне обидно.

Сэм захихикал и позволил ей опять взъерошить себе волосы. Он тоже изменился, пока она была в отъезде: еще больше похудел и – она готова была в этом поклясться! – подрос на два дюйма [7]. Ему уже исполнилось семь, и когда сестра гладила его по голове, он терпел это только потому, что давно ее не видел и страшно соскучился.

– Может, ты слишком мало ешь? – встревожилась Сидни, сжимая его костлявую коленку, торчащую из коротких детских штанишек. – Да я только и делаю, что ем. Лошадь столько не съест! Тетя Эстелла говорит, что я ем, как стая саранчи. Что такое саранча?

Не дожидаясь ответа, Сэм вскочил на ноги и побежал к воде, привлеченный какой-то непонятной, но мерзкой на вид штукой, которую Гектор только что вытащил зубами из полосы прибоя.

Сидни надеялась, что это нечто неживое, потом передумала и решила, что уж лучше бы оно было живым, но вскоре передумала снова.

– Я ем, как стая шакалов! – на ходу крикнул Сэм. Филип прямо у нее на глазах начал сворачивать папироску. Сидни неодобрительно покашляла скорее из чувства долга, но ее разбирало любопытство. Спенсер никогда не курил. Раньше ей только в поезде, да и то с безопасного для дам расстояния приходилось видеть, как мужчины сворачивают папиросы. Сидни еще раз оглянулась на Сэма, но он уже сидел на песке в тридцати ярдах от них, целиком поглощенный изучением неаппетитной находки Гектора.

– Ты все время куришь?

Филип сунул папиросу в угол рта и поднес к ней зажженную спичку. Ему удалось затянуться и выдохнуть дым через ноздри в один и тот же момент.

– Конечно. Помогает убить время.

Сидни покачала головой и даже поцокала языком в подражание тете Эстелле, но фокус с затяжкой произвел на нее должное впечатление.

– Сколько ты выиграл вчера в покер?

– Мне хватит.

– Обойдешься без денежного содержания? Он лишь подмигнул в ответ.

– Ты ведь знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, если останешься на мели?

Она по-прежнему жила в отцовском доме, однако наследство, оставленное ей Спенсером, сделало ее вполне независимой в финансовом отношении. Богатой, если говорить проще.

Наигранное выражение высокомерной скуки исчезло с красивого лица Филипа: он одарил сестру дружеской улыбкой.

– Ты просто персик, Сид. Что бы я без тебя делал? Сидни рассеянно следила, как ветерок треплет бахрому ее зонтика.

– Филип… Ты же знаешь, оно того не стоит.

– Что чего не стоит?

– Не стоит идти им наперекор.

Филип принялся расправлять закатанные до колен штанины брюк, не глядя на нее.

– Плевать я на них хотел.

Какая неубедительная ложь! Он переживал и страдал не меньше, чем она когда-то. Ей хотелось помочь ему, научить его не принимать все так близко к сердцу. Увы, в этом смысле Филип ничем не отличался от нее самой: невнимательность и равнодушие отца ранили его столь же больно. Однако он был мужчиной и мог ответить на нанесенную ему обиду таким страшным способом, на какой женщина была бы не способна. О последствиях ей страшно было даже думать.

– Нет смысла отказываться от образования, – мягко заметила Сидни. – Ты причинишь вред не им, а только самому себе.

Он искусственно рассмеялся, делая вид, будто не понимает, о чем разговор, и нарочно задал не относящийся к делу вопрос, чтобы сменить тему:

– Как тебе нравится, что Вест поселился прямо у нас в доме?

– Я не возражаю. И вообще, он так занят, что я его почти не вижу. – Сидни немного помедлила, потом призналась: – Он сделал мне предложение.

– Чтo?

Филип загасил папиросу в песке и уставился на нее, как на привидение.

– Разве это так уж невероятно? Он уже давным-давно за мной ухаживает.

– Знаю, но он…

Тут Филип внезапно умолк. Он чуть было не ляпнул сгоряча какую-то глупость, но в последний момент все-таки вспомнил, что взрослым мужчинам полагается вести себя тактично. Сидни обо всем догадалась по его лицу.

– Что ты имеешь против Чарльза? – спросила она с вызовом. – Ничего. Честное слово, он мне даже нравится… если, конечно, ты ничего против него не имеешь.

Он замолчал, словно чего-то ожидая, но через секунду добавил, глядя на нее с прищуром:

– И все-таки он мне не нравится.

Брат и сестра дружно покатились со смеху. Сидни упивалась чувством товарищества, весельем, чудесной откровенностью. Все мысли о Чарльзе Весте тем временем успели благополучно выветриться у нее из головы.

Она так привыкла к хрипловатому ворчанью Гектора, когда он играл с Сэмом на берегу, что почти перестала его замечать. Но сейчас его лай стал более пронзительным, возбужденным и радостным. Сидни подняла голову. Две фигуры в темном шли вдоль берега, неторопливо приближаясь к ним.

– О, Филип, это он, – ахнула Сидни, вскакивая с засыпанного песком пледа. – Это Найденыш! Филип тоже встал.

– Я никогда не видел его так близко.

Они оба, словно по команде, устремились к Сэму„ который застыл, как соляной столбик, не сводя любопытного, жадного до неприличия взгляда с Найденыша, не обращая внимания на волны, плещущиеся у его ног. Пес с лаем кинулся вперед, остановился в двух шагах от приближающихся мужчин и начал возбужденно носиться вокруг них.

Сидни точно знала, что Сэму ничто не угрожает, что он в безопасности, но тем не менее, когда она поравнялась с ним, ей пришлось отдышаться. Она обхватила его сзади за плечи обеими руками, чтобы не дать ему подойти ближе к незнакомцу.

– Привет, – сказал Сэм, словно здороваясь со школьным товарищем.

Но он нервничал: Сидни заметила, что голос у него дрожит. Он тоже никогда раньше не видел Найденыша вблизи.

Поднявшись на задние лапы, Гектор наскочил вплотную на незнакомца и перепачкал его брюки мокрым песком. Тот наклонился, не поднимая головы, и бережно погладил мягкие висячие уши щенка. Гектор принялся облизывать его руки.

– Это Гектор, – церемонно представил Сэм своего четвероногого друга. – Он гончий пес. Ему один год. Я – Сэм Винтер. А как вас зовут?

Гектор наконец отступил, и таинственный незнакомец медленно выпрямился во весь рост. «Господи, – подумала удивленная Сидни, – да он совсем еще ребенок!» Он был высок ростом и слишком худ; кто-то очень грубо и неровно, как будто действуя тупым ножом, обкорнал его иссиня-черные волосы. Она вспомнила его лицо на фотографиях: белый шрам на щеке, точеный нос, крупный сильный рот, выразительный даже без улыбки. Его одежда – темная куртка и брюки, белая рубашка с целлулоидовым воротничком – выглядела на нем странно, как-то неестественно. И не только потому, что не подходила ему по размеру – между манжетами слишком коротких для него брюк и грубыми уличными башмаками на лодыжках беззащитно белела голая кожа.

– Он тебя не понимает, сынок, – объяснил 0'Фэл-лон, панибратски улыбаясь Сидни и Филипу.

Сторож использовал Сэма, чтобы все выглядело так, будто они единомышленники: взрослые против ребенка. Сидни возмутилась. 0'Фэллон вообще ей не нравился, и тому было много причин. У него была отвратительная привычка пялиться на нее при каждой случайной встрече на дворе или в доме, где он питался на кухне вместе со слугами. Его массивное коренастое тело профессионального боксера пугало ее. Но больше всего ее возмущало то, как 0'Фэллон обращался со своим подопечным, хотя в его обязанности входило только одно: не дать ему убежать. Она точно знала, что 0'Фэллон держит за поясом полицейскую дубинку, а в кармане – моток веревки.

Сэма обучали вежливости в общении, но 0'Фэллон явно не понравился и ему тоже.

– Откуда вы знаете? Может, он просто не хочет разговаривать с вами! Сторож разразился натужным смехом.

– Славная шутка, сынок, ей-богу! Может, ты и прав, да только вряд ли. По-моему, мозгов у него не больше, чем вот у этого пса.

Он опять рассмеялся, но никто его не поддержал. Все они обиделись, причем на этот раз не только за незнакомца, но и за Гектора.

Незнакомец, смотревший на Сэма с большим интересом, поднял глаза на Сидни. Она сразу поняла, что ее первое впечатление оказалось ошибочным: он совсем не походил на ребенка. Правда, в нем ощущалась какая-то не поддающаяся точному определению детская невинность, но, возможно, все дело было просто в выражении лица. Его выдавали глаза. На фотографиях они выглядели серебристо-серыми, а на самом деле оказались бледно-зелеными, чистыми и прозрачными, как морская вода на мелководье. Взгляд у него был странный. Жутковатый. Зоркий, мудрый, всеведущий… Как будто ему было десять тысяч лет. Ничего подобного Сидни раньше в жизни не видела. Ей хотелось отвернуться, но она не смогла.

– Это ваше профессиональное мнение? – вежливо осведомился Филип, обращаясь к 0'Фэллону.

Сидни явственно различила отвращение, едва скрытое за его легкомысленным тоном. Итак, их мнение было единодушным. Им всем не нравился 0'Фэллон.

Сэм вытащил что-то из кармана.

– Вот, смотрите. Возьмите себе, если хотите. Он протянул незнакомцу какой-то предмет. Тот помедлил секунду, но потом наклонился, чтобы рассмотреть, что протягивал ему мальчик.

– Это игрушка, видите? Ее надо надеть на палец, вот так, а потом с ней можно играть.

Сидни узнала связанного из желтой шерсти жирафа с фетровыми ушами, черной нитяной гривой и ресницами; она сама сделала его для Сэма несколько лет назад. Удивительно, как он до сих пор не потерял эту игрушку.

– Эй, мальчик, не надо давать вещи этому типу, – предупредил 0'Фэллон, все еще стараясь говорить дружелюбно.

– Почему нет? – спросил Сэм прежде, чем это успела сделать Сидни.

Ей все-таки пришлось пережить неприятный момент, когда Сэм взял руку Потерянного человека и потянул ее к себе. 0'Фэллон напрягся, Филип тоже.

– Вот видите, это игрушечный жираф. Надо просто надеть его на палец. Та-ак… А теперь шевелите пальцем, – Сэм несколько раз согнул и распрямил длинный сильный палец незнакомца, – а теперь с ним можно разговаривать. «Привет, я Джерри Жираф! – пропищал он фальцетом. – А ты кто?»

Найденыш растерянно заморгал, глядя на мягкую желтую трубочку, облегавшую его указательный палец. Он согнул вторую фалангу пальца, и пятнышки на конце трубочки, ничего не значившие для него раньше, обрели смысл. Это были глаза. Лицо.

– Вот видите? Это жираф, – повторил мальчик, глядя ему прямо в глаза.

«Жир-аф». Он не мог вспомнить, что такое «жир-аф». Но он понял, что это подарок, и радость наполнила его грудь подобно глотку свежего воздуха. Он пошевелил пальцем перед лицом Сэма. Мальчик открыл рот и засмеялся. Как вода, журчащая на камнях. Он сам тоже засмеялся, а потом поднял голову и заглянул в лицо женщины.

Волосы у нее были, как мех лисицы. Блестящие, рыжие с золотом. И она сделала так, чтобы они не падали, а держались у нее высоко на макушке. Запах от нее шел смешанный – что-то душистое и что-то, что можно было есть, а поверх этого еще и дымный запах, как от мужчины, стоявшего рядом с ней. Да, от него пахло дымом, у него были темные волосы, но такие же, как у нее, синие глаза. На ней было очень много одежды, и у нее была такая кожа, какой он никогда раньше не видел. Розовые брюшки новорожденных енотов были такими же мягкими. Уголки губ у нее дрогнули. Значит ли это, что она улыбнулась? Что она счастлива? Что он кажется ей смешным?

– Вам лучше снять башмаки, – продолжал между тем мальчик, указывая на его ноги. – По песку можно ходить босиком, а больше нигде нельзя. Так говорит тетя Эстелла.