Однажды Тому все-таки удалось вытащить ее на какой праздник, где было много его знакомых. Первым делом ей пришлось, по французской традиции, перецеловаться с огромным количеством совершенно незнакомых ей людей, потом конечно же отвечать на одни и те же вопросы по сто раз, и как и следовало ожидать, ответы на которые не интересовали никого. Вечер был заурядным, лица жеманные, еда из размороженных продуктов, повсюду настойчиво курили в лицо, несся на себе запах вонючих духов, под ногами шныряли собаки, с которыми все целовались и лизались вперемешку с людьми, и в конце концов когда ей в сотый раз язвительно спросили: «Как прекрасна Франция вы согласны? Вы наверное ужасно рады вырваться сюда из своей страны?»

Алена не выдержала и сбежала, не предупредив Тома. Вернувшись их логово на море, она первым делом нырнула в ночную холодную воду постаралась смыть с себя воспоминания о тех лицемерных и равнодушных лицах, называвшихся друзьями Тома.

– Нет мне никогда не жить в вашем обществе, – позже говорила она ему потягивая розовое вино не террасе, залитой лунным светом, – пойми милый, я не умею и не хочу притворяться. И мне проще быть одной чем с кем попало, мне люди не нужны в принципе – пыталась она втолковать ему.

– Но на Бали нас было много, ты помнишь, ты помнишь все наши посиделки, свой смех? – возражал Том.

– Это были другие люди, – резко ответила она.

Ей вполне хватало моря, солнца и его. Конечно, Алена осознавала, то спрятавшись в ракушку, таким образом, ей не удастся прожить тут счастливо и придет день когда нужно будет выбираться, общаться, работать, наконец, но этот день она себе не видела, не представляла. Хотела представить, даже визуализировала, но у нее решительно ничего не получалось.

– Почему ты поехала за мной, – вдруг спросил Том, почему ты со мной?

– Потому что я влюбилась…

– А что происходит с нами сейчас?

Алена молчала. Если бы она могла дать ответ хотя-бы самой себе…

– Я полюбила тебя и это правда, ты был такой нежный…

– Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты считаешь что это аргумент для настоящего чувства?

– Нет, это не правда, – закричала Алена. – ты разрываешь мне сердце. Я люблю тебя и сейчас, но к моему большому горю я еще люблю и себя. А все, что происходит вокруг меня мне определенно не нравится.

– Том ты мог бы вернуться на Бали? Со мной? – спросила она и вдруг ярко осознала, что на самом деле даже никогда об этом не думала. Это вариант никогда не всплывал у нее в голове. Она считала это в равной степени невозможным, как если бы она осталась жить во Франции. В душе поселилась слабая надежда, что Том поедет за ней, и все вернётся на свои места, они снова будут влюблены и счастливы, и…

– Я считаю, что это не выход, – прервал он ее мечты. – Я не думаю, что это изменит. Если бы я хотя-бы на долю верил в это, я бы не раздумывая покинул Францию вместе с тобой. Но я не верю.


Время неслось и подступал сентябр. Виза подходила к концу. Алена стояла на пороге принятия важнейшего решения в своей жизни: выйти замуж за Тома и остаться тут, или вернуться на Бали. Никакие другие варианты она не рассматривала, и груз от принятия решения стал настолько невыносим, что она вновь потеряла покой.

Алена любила Тома. И любила солнце. Она не могла сказать, кого из них больше. Однажды ночью он лежал в кровати, ярко освещённый луной и глядел в небо. Она тоже не спала. Вдруг до ее сознания донеслось, что Том единственное, что есть в ее жизни, плавно подкатывающейся к 40 рубежу. У нее нет ни дома, ни работы, ни детей и даже страны нет. А есть только он.

– Все еще хочешь уехать? – вдруг спросил он.

– Я люблю тебя, – сказала она, – я очень тебя люблю.

– Ты не ответила.

– Я тебя люблю, – опять повторила она.

– А что дальше? – настойчиво спросил он, – что за этим следует?

– Алена вздохнула. Вот и пришло время дать ответ. «Что же за этим следует?» – спросила она вслух.

– Том, я наверное поеду, – прошептала она, ты уж простит.

Он молчал с закрытыми глазами. Алене вдруг показалось. что он не дышит.

Потом Том заговорил:

– У меня больше нет сил тебя удерживать, думаю я сделал все что мог, поверь, если бы я был способен изменить что то, я бы сделал это. Но я не могу дать тебе жизнь в роскошном теплом доме, с прислугой, не могу обеспечить тебя так как ты того достойна.

– О чем ты говоришь! – прервала она его речь. – Не ужели ты думаешь, что я ухожу из за денег, – чуть не плача спросила она?

Она сердилась на себя за то, что этот разговор походил на сценарий мелодрамы, и заранее предвидела все сказанные им и ей слова, но избежать его с другой стороны было уже невозможно.

– Разве на Бали мы были богаты, разве можно упрекнуть меня в корысти, когда мы жили в домике похожим на коробку, питаясь бананами и курицей?

Том молчал, его план затронуть совесть Алены не срабатывал, и она конечно права, по тому как упрекнуть ее в корысти было совершенно не возможно. Кто как не она оплачивала их счета, ухаживала за убогой квартирой, и терпела с ним рядом, пожалуй, самый тяжелый год в его жизни. Но он уже на самом деле не знал, как удержать ее подле себя и был готов на самые отчаянные глупости.

– Так странно, – сказала Алена, – раньше когда у меня были другие мужчины, в минуты расставания я всегда утешала себя мыслью, то когда-нибудь, пройдет время и все что между нами было уже ничего не будет значить. Через год я уже смеялась над этим и это всегда работало. Но сейчас я не вижу себя без тебя. и при этом совсем не вижу себя с тобой тут. Тогда где же я? Меня, что уже нет? – размышляла она вслух.

– И тем не менее, ты есть и есть я. Сейчас и ничего кроме сейчас не имеет значения, – сказал Том.

– Но завтра утром будет завтра! – вскрикнула Алена, – И я должна принять это завтра с каким-то решением. Я слишком долго жила сейчас… – и сердце ее защемило от боли.


– Боль и Бали, – как похоже, – засмеялся вдруг Том, – Ты не любишь меня! – сказал он.

Она привыкла жить с этой ноющей болью, ежедневно оправдывать свое бессмысленное существование на этой планете, с тоской от неопределенности, без цели и без планов на будущее. Она страдала. Страдала гораздо больше, чем до того как решилась на побег из Москвы, бросив тогда привычную жизнь и семью.

– Не оставляй меня, я больше не смогу жить без тебя.

– Том, но я… я больше не могу жить ДЛЯ тебя. Скоро наступит зима, и я правда боюсь, что весь этот кошмар опять повторится. Я больше не хочу прозябать в холоде и нищете, я вижу как ты стараешься изо всех сил, и я уважаю тебя. Я не хочу, чтобы ты стал моим рабом. Лучше останься моим героем, таким как я тебя впервые узнала там. Поверь, вспоминать о мужчине, который был прекрасен, гораздо романтичнее, чем думать об измученным бытом принце.

– Господи, бедная ты бедная, – произнес Том. – Как же тебе тяжело. Ведь ты и вправду не знаешь кого ты любишь: меня, себя, тепло, океан, свободу. На каком месте я в твоем списке любимых вещей? – горько спросил он.

– Не надо так, ты говоришь немыслимые вещи, – она заплакала, уткнувшись подушку, прости меня шептала она, но наверное будет лучше если я уеду. Время пройдет и покажет что правда. Я должна попробовать вернуться. Отпусти меня Том.

– Но если ты вернешься туда, я тебя потеряю. Я знаю что такое там. Там свобода, вечная молодость, там нет времени, есть только эти чертовы волны, от которых сносит голову. И молодость, любовь, там это пресловутое «жить сегодняшним днем». Ты забудешь меня и вылечишься, не подождав и месяца. Ты влюбишься, как это случилось со мной. И ты опять побежишь за ним, – сквозь зубы говорил он. – Но есть и реальная жизнь, где люди работают, учатся, женятся, рожают. И двигаются вперед в соответствии со своим возрастом и… и нельзя вечно бегать с серферской доской и смотреть на закаты… и…


– Том, ну почему нельзя? – прервала она его. – Очнись. Ну кто сказал тебе это? Твое правительство, сосед, мама? Да кто имеет право вообще говорить тебе, что это нельзя? И нельзя что? Жить в радость, жить на океане, жить в лете, мечтать? Стариться с доской в руках? Что конкретно нельзя и почему? И куда вперед ты собрался двигаться, Том? Вперед это где? Что там впереди? Тебе что никогда не говорили, что впереди конец? Так зачем мне нужна вся эта борьба и суета, если конец у всех до единого один? Зачем я буду тут барахтаться, расталкивая локтями людей что бы найти свое место под солнцем, если там оно светит для всех и никому не тесно? Возможно ты прав, и я встречу кого-то, но это совсем теперь уже не важно, по тому, что я знаю что такое любовь. Ты дал мне ее и ты измучил меня ей. Любовь это привязанность, кабала, если хочешь, невозможность выбора, это цепи. Я поехала за тобой хотя и не хотела этого, осталась с тобой вопреки своей воли по тому, что любила. И если ты последуешь теперь со мной на Бали, то в таком случае ты попадешь в эту ловушку, и ты пойдешь против своих желаний и планов.

– Но мне остался всего год до конца учебы, – запротестовал Том.

– Ты просишь у меня еще год? – прервала его Алена, – А потом что?

– Я не смею просить тебя, ты должна выбрать сама.

Она беспомощно развела руками. Она была убита и странно, что при этом до сих пор жива.

Ей абсолютно нечего было сказать.

– Ты должна выбрать, – сказал Том.

– Я уезжаю на Бали и дам тебе ответ оттуда. Моя виза заканчивается через две недели. Почти в одно время вместе с летом, – с иронией произнесла она. – Завтра я закажу билет. Я уезжаю и решу все там.

– Конечно, конечно, – растерянно произнес Том.

– Я не хочу тебя мучить, – сказала Алена, – мне тоже больно, я покончу с этим как можно скорее. Когда все решено, тогда уже не страшно.

Они оба плакали, плакали всю ночь до самого рассвета, их тела разметавшиеся по разным половинам кровати были парализованы страхом, страхом за решение, которое будет принято через две недели. А за окном дождем с неба падали августовские звезды, Алена наблюдала за их длинными хвостами, теряющимися за черным горизонтом, и шептала: «Пусть только все это кончится…»

Следующими днями она сидела на берегу моря почти все время одна. Том постоянно отлучался то в Ницу, то в Канны, и она даже не спрашивала зачем. Ей было очень хорошо с собой наедине. Она предвкушала как выйдет из самолета, приземлившегося в Денпасаре, и как в ту же секунду ее накроет горячий и влажный воздух Бали. Может даже будет идти настоящий тропически ливень, как было, когда она приехала в первый раз, и она подставит лицо под облачное низко небо и может даже поплачет вместе с дождем.

А сейчас она сидела одна, и на душе у нее было удивительно спокойно, хотя решение еще не было принято, но сам факт того, что она наконец сможет покинуть Францию, бесконечно радовал ее душу.

Она размышляла о своей жизни и задавала себе вопрос: кто же есть она на самом деле?

То ли все еще ищущая себя личность, не сумевшая пока понять и определить свои цели. Но для этого она, пожалуй, была старовата, да и притом зачем в таком случае нужно было тратить 10 лет своей жизни в институтах и офисных комнатах?

То ли она уставшее от жизни существо, пересытившееся и отношениями, и приключениями? Но и это было неправдой, по тому, как для этого она была еще слишком молода. Выходит, она находилась где-то посередине, но определение этому состоянию никак не шло в ее голову… Она спрашивала себя о том что же она любит.

Странный список вдруг образовался в ее голове. Она любила тёплый, мощный океан, любила и боялась одновременно. Покорение волны, впервые там на Бали, перевернуло что-то в ее сознание, и она уже не могла различить страх и обожание, каждый день кидалась на несущееся на нее волны, разбивалась, плакала и следующим днем опять как завороженная шла на утренний прилив, волоча за собой серфескую доску, в два раза выше ее самой.

Она любила читать, впиваться в каждую новую книгу и путая день с ночью вгрызаться в страницы, размышляя и подчёркивая важные и красивые моменты, до тех пор пока книга не будет закончена. Потом она долго размышляла о прочитанном, делая наброски в своей тетради и думала, думала часами над словами врезавшимися в память.

Она любила жару. Холод убивал в ней человека, блокировал ее разум, она переставала соображать и моментально впадала в спячку. Силы покидали ее и через пару дней, продрогшая насквозь до самых костей она уже едва ли могла заставить подняться себя с кровати, прилагая неимоверные усилия, и лишь чувство долга или необходимости что-то сделать заставляло ее передвигаться. В тепле же, словно орхидея под крышей уютного парника, она расцветала и могла творить, без устали воплощая в жизнь свои новые безумные идеи, аккумулируя энергию и силу. Для сна ей достаточно было четырех часов, но только при условии что за окном светило солнце и шумел океан. Она каждой клеточкой своего тела впитывала в себя дикую природу и жила, жила получая радость и счастье лишь от хождения босиком по теплой траве.