И она посадила врага моего сердца во главу стола, где никто прежде не имел удовольствия сидеть. Это было место моего дедушки за столом, и даже Джордж не удостаивался такой чести.

– Вот и она, – Миллер встает и отодвигает пустой стул по левую от себя руку. – Присаживайся.

Я прохожу медленно и задумчиво, игнорируя сияющее лицо Нан, и занимаю свое место.

– Спасибо, – говорю, когда он пододвигает мой стул к столу, прежде чем устроиться рядом со мной.

– Ты переоделась, – замечает он, передвигая свою тарелку на пару миллиметров вправо.

– То немного помялось.

– Выглядишь прекрасно, – он улыбается, и я практически теряю сознание, эти симпатичные ямочки – редкое явление.

– Благодарю, – выдыхаю я.

– Не за что, – он не отводит от меня глаз, и хотя я тоже смотрю только на него, знаю, что Нан с Джорджем за нами наблюдают.

– Вина? – спрашивает Нан, прерывая наш момент и отвлекая от меня взгляд Миллера. Я тут же обижаюсь.

– Позвольте, пожалуйста, мне, – Миллер поднимается, и мой взгляд поднимается с ним, глаза, кажется, движутся целую вечность, пока он не выпрямляется во весь рост. Он не тянется через стол, чтобы взять вино. Нет, он выходит из–за стола и обходит, вытаскивая бутылку из ведерка со льдом, и встает с левой стороны от бабушки, чтобы наполнить бокал.

– Спасибо вам большое, – Нан бросает на Джорджа взволнованный взгляд, после чего обращает свои темно-синие глаза на меня. Она всё же поступила по-своему, и теперь слишком воодушевлена, как я и думала, и это сильно давит на меня в те короткие мгновения, когда я отвлекаюсь от Миллера. Вот и сейчас Нан сияет, смотря на меня, такая обрадованная присутствием нашего гостя и его безупречными манерами.

Миллер проходит вокруг стола, наполняя также бокал Джорджа, после чего направляется ко мне. Он не спрашивает, хочу ли я немного вина, он просто подходит ко мне и наливает, несмотря на то, что он чертовски хорошо знает: я вежливо отказывалась от любого ранее предложенного алкоголя. Я не стала бы утверждать, что он невежественен в этом вопросе. Он слишком умен – ведет себя слишком, слишком умно.

– Ладно, – Джордж встает, как раз, когда Миллер садится. – Теперь я окажу внимание, – он берет нож для разделки мяса и начинает аккуратно разрезать шедевр Нан. – Жозефина, это выглядит изумительно.

– Это чистая правда, – соглашается Миллер, делая глоток вина и ставя бокал на место, пальцы разъединяются и замирают у основания бокала, хрустальная ножка возвышается между его средним и указательным пальцами. Я пристально изучаю его замершую руку, сильно сосредоточившись в ожидании движения.

Вот оно. Едва заметное, но Миллер передвигает бокал вправо совсем чуть-чуть. Это, возможно, едва ли видно кому-то, кроме внимательно ждущей меня, и я улыбаюсь, поднимая взгляд, обнаружив, что он наблюдает за тем, как я его изучаю.

Он наклоняет голову, глаза прищурены, но в них непроизвольно появляется блеск.

– Что? – шепчет одними губами, привлекая к ним мое внимание. Мерзавец облизывает их, вынуждая меня схватить бокал и сделать глоток – все что угодно, лишь бы отвлечься. Только проглотив, понимаю, что я сделала; непривычный вкус заставляет меня вздрогнуть. Бокал ударяется о стол слишком резко, и я знаю, что Миллер только что посмотрел на меня с любопытством.

Кусочек Биф Веллингтон опускается на мою тарелку.

– Возьми картошки с морковкой, Ливи, – говорит бабуля, передавая свою тарелку Джорджу, чтобы тот положил ей пару рассыпчатых пирожных. – Давай откормим тебя.

Кладу на свою тарелку пару ложек картофеля с морковкой, после чего накладываю Миллеру.

– Не надо меня откармливать.

– Ты могла бы прибавить пару фунтов, – заявляет Миллер, возвращая к себе мое скептическое выражение лица, в то время как Джордж доедает свой кусок Веллингтона. – Просто наблюдение.

– Спасибо вам, Миллер, – самодовольно мурлычет Нан, поднимая бокал в знак подтверждения их солидарности. – Она всегда была костлявой.

– Я стройная, а не костлявая, – возражаю я, воздействуя на Миллера предупреждающим взглядом, и получаю в ответ намек на улыбку. Испытывая детскую жажду мести, незаметно протягиваю руку и, как ни в чем не бывало, начинаю тянуть за ножку его бокал, подвигая к себе его содержимое. – Вкусно? – киваю на его тарелку, полную мяса.

– Превосходно, – утверждает он, кладя свой нож точно перпендикулярно кромке стола, а потом накрывает мою руку своей, медленно убирая ее и возвращая свой бокал. Снова берет в руки нож и продолжает поглощать обед. – Самый лучший Веллингтон из всех, что я когда–либо пробовал, миссис Тейлор.

- Ерунда! – Нан краснеет – это редкость, но враг моего сердца еще и заставляет сердце моей бабушки трепетать. – Было очень просто.

- А мне так не показалось, - ворчит Джордж. – Ты же вертелась, как белка в колесе, весь день, Жозефина.

– Ничего я не вертелась!

Я начинаю ковыряться в своей морковке, медленно пережевывая и вслушиваясь в перебранку Нан и Джорджа, оставив при этом одну руку свободной, чтобы опять отодвинуть бокал Миллера. Он смотрит на меня краем глаза, а потом кладет свой нож и переставляет свой бокал туда, где он должен быть. Сдерживаю улыбку. Он даже ест педантично, разрезая еду на идеально ровные кусочки и погружая все зубцы вилки в каждый кусочек под одинаковым углом, прежде чем направить вилку в рот. А еще он медленно пережевывает. Он все делает своей манере, и это очаровывает. Моя рука снова крадется по столу. Меня интригует эта навязчивая потребность вот так поступать, только на этот раз я не достаю до бокала. Моя рука поймана посреди стола и зажата между нами, все выглядит так, как будто это любящее касание моей руки. Его ладонь сжимает сильно, хотя этого никто не смог бы заметить, не оказавшись на моем месте. А я оказалась. И это очень резкое пожатие – предупреждающее. Меня отругали.

– Чем вы зарабатываете на жизнь, Миллер? – спрашивает Нан, восхищая меня. Да, чем Миллер Харт зарабатывает на жизнь? Сомневаюсь, что он скажет моей милой бабушке, мол, не хотел бы разговаривать на личные темы, сидя во главе ее обеденного стола.

– Не стану вас этим грузить, миссис Тейлор. Это очень скучно.

Я ошиблась. Он не отмахнулся от нее напрямую, но он преуспел в обходном пути.

– Я бы хотела знать, – вмешиваюсь, чувствуя храбрость, даже когда он усиливает хватку на моей руке в качестве еще одного предупреждения.

Он молча кивает, затем также молча поднимает свой взгляд.

– Я не люблю смешивать бизнес и личные отношения, Ливи. Тебе это известно.

– Очень разумно, – бормочет Джордж, глядя в свою еду, вилкой указывая на Миллера. – Я прожил всю жизнь с этим утверждением.

Моя смелость сломлена взглядом Миллера и, что хуже всего, теми словами.

Я в большей степени деловая сделка – сделка, соглашение или договоренность. Называйте, как хотите, смысл не меняется. Таким образом, технически, слова Миллера — это полная фигня.

Напрягаю руку в его хватке, и он поддается, в привычном жесте вздергивая брови.

– Ты должна поесть, – напоминает он. – Это действительно вкусно.

Убрав руку, я следую его приказу и продолжаю есть, только мне совсем не комфортно. Миллеру не следовало принимать приглашение моей бабушки. Это слишком личное. Он лезет в мое личное пространство, нарушает мою безопасность. Он единственный стремится придерживаться чисто физических аспектов отношений, и все же он здесь, вторгается в мой мир, пусть даже и маленький мирок, но он, тем не менее, мой. И это не вопрос физических отношений.

Как только я подумала об этом, его нога коснулась моего колена, вырвав меня из любопытных мыслей и возвращая обратно к столу. Смотрю на него, пытаясь жевать, и вижу, что он смотрит на Нан, внимательно слушая ее недовольное брюзжание. Не знаю, о чем именно она брюзжит, потому что в голове крутятся слова Миллера.

«И до тех пор, пока ты делаешь это со мной, ты же и будешь это исправлять».

«Все мои правила полетели к чертям, едва я к тебе прикоснулся».

Какие правила и как долго из-за меня это будет с ним происходить? Я хочу волновать его. Хочу заставлять его тело реагировать на меня так, как мое реагирует на его. Как только я оставлю эти дурацкие попытки избежать его воздействия на меня, все будет очень просто – слишком просто…пугающе просто.

– Было чертовски отменно, Жозефина, – заявляет Джордж, звон столовых приборов о его тарелку разрывает отдаленный шум голосов. Меня вернули в настоящее, в котором Миллер по-прежнему здесь, и Нан теперь скалится на своего друга за его бестактность. – Прости, – говорит Джордж робко.

– Если вы меня извините, – столовые приборы Миллера осторожно опускаются на его пустую тарелку, после чего он прикладывает ко рту украшенную вышивкой салфетку. – Не возражаете, если я воспользуюсь вашей ванной?

– Конечно! – показывает ему Нан. – Дверь с краю от лестницы.

– Спасибо, – он встает и опускает салфетку, кладя ее на край своей тарелки, после чего задвигает стул и покидает комнату.

Взгляд Нан провожает Миллера, когда он выходит.

– Вы видели эту задницу? – шепчет она, как только он исчезает из виду.

– Нан! – я шепчу в ужасе.

– Упругая, идеальной формы. Ливи, ты позволишь этому мужчине сводить тебя на ужин.

– Веди себя прилично! – смотрю вниз на свою тарелку, замечая свой едва тронутый кусок мяса. Я просто не в состоянии есть. Такое чувство, как будто я в трансе. – Я уберу со стола, – говорю, берясь за тарелку Миллера.

– Я помогу, – Джордж делает попытку встать, но я кладу руку ему на плечо и давлю немного, призывая его оставаться на месте.

– Все нормально, Джордж. Я сама.

Он не спорит, вместо этого доливает вино в бокалы.

– Принеси ананасовый пирог-перевертыш! – кричит мне в спину Нан.

С руками, полными грязных тарелок, иду на кухню, стремясь избежать затянувшегося присутствия Миллера, хоть его больше и нет в комнате. Я не отказалась, когда он предложил поехать к нему домой, а должна была. Что я скажу Нан? Нет смысла отрицать тот факт, что он причина моих недавних перепадов настроения. Мысли никогда не были в таком беспорядке. Я ничего не контролирую, в этом нет смысла, а я не привыкла ни к одному из этих чувств. Но самой большой тайной для меня остается мужчина, который все разрушил. Непостижимый красивый мужчина, который кричит о душевной боли на всех уровнях.

Физические отношения.

Ни чувств.

Ни эмоций.

Только одна ночь.

Двадцать четыре часа, из которых я все еще должна ему шестнадцать. Это в два раза больше того, что я уже испытала – двойные ощущения и желания…двойная боль, когда все закончится.

– Я почти слышу, как ты думаешь.

Подпрыгиваю и оборачиваюсь, по-прежнему с грудой тарелок в руках:

– Ты меня напугал, – выдыхаю, кладя на столешницу столовые приборы.

– Прости, – говорит он искренне, останавливаясь за мной. Я не хочу, но отодвигаюсь. – Ты опять слишком много обдумываешь?

– Я называю это осторожностью.

– Осторожностью? – спрашивает он, становясь теперь передо мной. – Я бы это так не назвал.

Поднимаю взгляд к его лицу, но отчаянно стараюсь избегать этих глаз.

– Нет?

– Нет, – он аккуратно берет меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. – Я называю это глупостью.

Наши взгляды соединяются, так же, как и наши рты, но он просто накрывает мои губы своими. Нет ничего глупого в том, чтобы избегать Миллера Харта.

– Я не могу прочесть тебя, – говорю тихо, но мои слова не заставляют его беспокойно отстраниться.

– Я не хочу, чтобы меня читали, Ливи. Я просто хочу утонуть в удовольствии, которое ты мне подаришь.

Я таю от его близости, несмотря на тот факт, что его слова только подтвердили мое знание. Я тоже хочу утонуть в удовольствии, которое он мне подарит, но совсем не жажду чувств, которые придут после. Не смогу с ними справиться.

– Ты делаешь все действительно сложным.

Его рука ложится мне на талию и ползет вверх до тех пор, пока не оказывается на моей шее:

– Нет, я делаю все очень простым. Слишком долгое обдумывание все усложняет, а ты как раз думаешь, – он целует мою щеку и зарывается в шею. – Позволь мне забрать тебя в постель.

– Тогда я пересеку свои границы.

– Какие границы? – он прокладывает дорожку из поцелуев вдоль моей шеи и делает это, потому что знает – я колеблюсь. Он умный мужчина. Он овладевает моими ощущениями и, что еще хуже, моими мыслями.

– Я обещала себе не быть в милости мужчины.

В движении его губ определенно происходит небольшая заминка. Я это не выдумала. Он отстраняется от моей шеи и смотрит на меня задумчиво. Проходит много времени, достаточного для того, чтобы в мыслях всплыли все многочисленные прикосновения, которые он мне подарил. Поцелуи, которые мы разделили, страсть, которую создали вместе. Я как будто вижу все то же самое в его глазах, и это наводит на мысль: переживает ли он тоже все это снова. Наконец, он тянется и проводит костяшками пальцев по моей щеке.