Его глаза слегка распахиваются, а вот самообладанию можно позавидовать:

— На следующей неделе? Боюсь, не выйдет. Сегодня. Я веду тебя на ужин сегодня.

— Завтра, — выпаливаю, не подумав, поражая саму себя.

— Завтра? — спрашивает он, явно подсчитывая, сколько это часов, а потом тяжело вздыхает. — Обещай, — его губы двигаются неспешно. — Обещай мне.

— Я обещаю, — шепчу, не отводя глаз от его рта и думая, что это может все облегчить.

— Спасибо, — его высокая, немного неопрятная фигура проходит мимо меня и останавливается в дверном проеме. — Могу я тебя поцеловать? — его манеры повергают в шок. В таких ситуациях он обычно о них не заботится.

Качаю головой, понимая, что у меня снесет крышу, и я закончу на постели под ним.

— Как пожелаешь, — он на грани. — Пока я буду уважать твои просьбы, но долго это не продлится, — предупреждает он, задумчиво шагая дорогущими туфлями по полу. — Завтра, — заверяет, спускаясь по лестнице.

Закрываю дверь, чувствуя одновременно облегчение, растерянность и гордость.

Я по-прежнему хочу Миллера Харта.

Глава 8

Из-за отсутствия определенного джентльмена за столом ужин состоит из знакомых мне блюд и проходит за кухонным столом, а не за тем роскошным в столовой. Верхняя пуговица на рубашке Джорджа расстегнута, и никто никого не отчитывает за манеры. Нет ни вина, ни лучших парадных нарядов, и нет ананасового пирога-перевертыша.

Но есть три пары пытливых глаз, которые смотрят на меня пристально, пока я ем через силу. Мое молчание красноречивее всяких слов, да Грегори и так вне себя, он уже получил нагоняй от Нан еще до того, как я успела спуститься к столу. Я слышала резкие перешептывания, шокированный вдох, и еще я слышала, как бабушка рассказывает взбешенному Грегори о недопонимании и деловом партнере, насчет которого я ошибалась. Грегори не купился, так что оставаться за столом как можно дольше и избегать его пытливых вопросов — самое важное. У него синяк под глазом и сбиты костяшки пальцев. Не обратить на это внимание невозможно, и мне интересно, что он сказал бабушке.

Когда Нан принимается убирать со стола, Грегори кивком головы просит меня выйти из кухни. Знаю, что прятать голову в песке дальше нельзя. Благодарю бабушку, с нежностью похлопываю Джорджа по плечу и следую за своим лучшим другом в коридор.

Я взрываюсь первой:

— О чем ты вообще думал? — начинаю шипеть, поглядывая на дверь кухни, а потом подталкивая его к лестнице. — Мне не надо, чтобы ты играл своими мускулами и бодался с ним рогами!

Мы доходим до верхней ступеньки, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть его открытый в шоке рот.

— Я тебя защищал!

— Поначалу да, но очень скоро это превратилось в борьбу двух самых больших эго! Ты первым ударил!

— Он посмел тебя трогать!

Мы оба, смотрим в сторону, когда слышим Нан.

— Что у вас там происходит?

— Ничего! — кричу я, заталкивая Грегори в свою комнату, и хлопаю дверью. — Ты забрал меня у него и оттолкнул на тротуар, прежде чем свалить его с ног! — поворачиваюсь и показываю на свою голову. — Я провела часы в отделении приемного покоя, чтобы меня залатали, пока вы дрались посреди улицы!

— Ты просто испарилась! — орет он, тыча в меня пальцем. — И у тебя нет гребаного телефона! — Грегори раздраженно размахивает руками.

Я замираю на секунду, чтобы задуматься о том, о чем бы никогда больше думать не хотела.

— Это на нас повлияло, — говорю тихо.

Он втягивает голову в плечи:

— Конечно, он повлиял.

— Я не о Миллере.

— О чем тогда? — он закрывает рот, выпучив глаза. — О, нет! Не сваливай все на тот наш пустяк, — он машет рукой в сторону кровати, при этом саркастично смеясь. — В этом дерьме между нами виноват долбанный ублюдок, в которого ты влюбилась!

— Он не ублюдок! — кричу, изо всех сил пытаясь найти в себе силы, чтобы успокоиться.

— Клянусь Богом, Ливи, если ты увидишься с ним еще раз, с нами будет покончено!

— Не говори ерунды! — меня ужасает то, что он так говорит. Я помогла пройти ему через кучу дерьмовых разрывов и никогда таким не угрожала.

— Я и не говорю, — говорит он уже спокойнее. — Так и будет, Оливия. Мы оба прекрасно понимаем, что этот членосос — ходячая проблема. И я знаю, что ты мне чего-то не договариваешь.

— Да! — защищаюсь я поспешно.

— Не смей меня крайним делать!

— Он хотя бы побеспокоился и стал меня искать!

Грегори вздрагивает в отвращении:

— Он ломает тебя, — закусив губу, несколько долгих секунд он пристально смотрит на меня. Мне не нравится этот его взгляд, и я знаю, что мне не понравятся его следующие слова. Он слишком старательно их обдумывает. — Я не могу видеться с тобой, если он есть в твоей жизни.

Я выдыхаю, а он просто разворачивается и уходит, громко хлопая дверью, и оставляет меня застывшей посреди спальни. Слов нет, только боль и злость. Он не ставил условия, когда дело касалось его. Я никогда не ставила.

Тихо матерясь, я забираюсь на постель и прячусь под одеялом. И снова голова благодарна за передышку от болезненных мыслей, очень скоро мне снится тепло, согревающее спину и ласковое мурлыканье мне на ухо. Я только сплю, но рельефные мышцы под костюмом на заказ и знакомое ощущение ласковых рук, поглаживающих голую кожу живота, согревают, даже если они нереальны. Они желанны, в отличие от обычных кошмаров.

Утро понедельника встречаю не с большим энтузиазмом, чем встречала каждое утро с тех пор, как покинула тот отель. К спутанным мыслям о конкретном мужчине теперь добавилось беспокойство о Грегори. Ирония в том, что жизнь, кажется, в полной мере решила отыграться на мне за все предшествующие скучные годы.

Часть меня спрашивает, чего я жду от ужина с Миллером сегодня, если вчера он довел меня до отчаяния, практически заглотив, а другая часть спрашивает, чего я жду от будущего в целом. Он ни с кем не спал? Мне нужно составить список вопросов. Раз уж я достаточно глупа, чтобы с ним встретиться.

Откидываю одеяло и тут же хмурюсь при виде своего полуобнаженного тела. Трусики на мне, но все остальное исчезло. Подняв глаза, вижу всю свою одежду аккуратно сложенной на стуле. Я же не совсем еще свихнулась. Я ведь забралась в постель в одежде сразу после того, как Грегори вылетел отсюда, знаю ведь, что в одежде. Думаю о вероятности того, что Нан раздела меня спящую, но стопка аккуратно свернутой и сложенной одежды говорит о другом.

Продолжая хмуриться, выбираюсь из постели, прохожу по комнате и тихонько приоткрываю дверь, прислушиваясь к Нан. Слышу счастливое пение и клацанье тарелок, но никаких разговоров. Перевожу взгляд обратно к аккуратной стопке одежды и старательно вдумываюсь, пытаясь вспомнить, сделала ли это сама. Ничего не приходит в голову. Может, я хожу во сне, ну или прибираюсь.

Скорый взгляд на часы говорит о том, что у меня уже больше нет времени размышлять на этой загадкой, так что я быстро принимаю душ и одеваюсь на работу, натянув джинсы и белые конверсы, как будто хочу, чтобы обувь отражала мое настроение. Безжизненность… Пустота.

Еще до того, как я успеваю сесть за стол, передо мной уже стоит миска с хлопьями, Нан смотрит на меня со смесью довольства и озабоченности во взгляде. Впервые со вчерашнего утра мы оказались одни, что значит, у нее, наконец-то, появилась возможность выпытать у меня ответы. Быстро размышляя над словами, прежде чем она замучает меня своими, я придумываю… кое-что.

— Как танцы? — спрашиваю я.

— Всех порвали, — отрезает она, хотя я и уверена, что у нее есть много историй о вечере, который она провела как Джинджер Роджерс. — И это было два дня назад.

Я вздрагиваю:

— Прости.

— Неважно, — настаивает она, и я знаю, почему. — Миллер выглядел очень грустным, когда уходил вчера, — она копошится с кухонным полотенцем, следя за моей реакцией. — И мне не нравится, как вы с Грегори ругаетесь.

Вздыхаю, прислоняясь к спинке стула, и наливаю в хлопья немного молока, бабуля же добавляет в мой чай слишком много сахара. — Это сложно, Нан.

— О-о-о, — она опускается на стул рядом со мной, в ее синих глазах слишком много любопытства. — Я могу справиться со сложностями. Фактически, могу поспорить, что у меня найдется ответ.

Искренне улыбаюсь и накрываю своей рукой ее руку:

— Это мне исправлять.

— У меня такое впечатление, что Грегори недолюбливает Миллера, — говорит она настороженно.

— У тебя правильное впечатление, но можем мы закончить этот разговор?

Она слегка надувает свои тонкие губы, недовольная тем, что я не хочу с ней делиться. Я не стану делиться всей мерзостью моих сложностей, так что ей остается только сердиться и принять ложь, которую скормил ей Миллер. Не могу рисковать, еще раз давая ей причину для печали и переживаний.

— Я могла бы помочь, — настаивает она, сжимая мою руку.

— Я уже большая девочка, Нан, — поднимаю брови, заставляя ее хмуриться.

— Полагаю, так и есть, — соглашается она, все же продолжая хмуриться. — Но помни одну вещь, Оливия.

— Какую?

— Жизнь слишком коротка, чтобы попусту ждать ответов, которые можно получить, только подняв свою тощую задницу и отыскав их, — она встает и со злостью опускает морщинистые руки в мыльную воду с посудой, тарелку за тарелкой со звоном ставя в сушилку.

***

День в бистро проходит спокойно, пока в дверях не появляется Миллер. Он сразу же привлекает к себе всеобщее внимание. И засранец понимает это.

— Готова уйти? — спрашивает он вежливо, но у меня такое чувство, что на этот вопрос подразумевается только один правильный ответ, и своим бесстрастным выражением лица он лишь подзадоривает меня нервно среагировать.

— Эм… — слова не формулируются. Дел, осторожно кивнув, протягивает мне сумку и джинсовую куртку, но Миллеру приходится буквально вытолкнуть меня из-за стойки и заставить мои ноги передвигаться. Рукой он нежно накрывает заднюю часть моей шеи и ведет к выходу из бистро, привычным жестом массируя мне шею, не оставляя мне иного варианта, кроме как поспевать за его тяжелыми шагами.

Его черный «мерседес» припаркован на двойной желтой линии4, и только когда он открывает дверцу, предлагая мне сесть, я заговариваю:

— Ты что делаешь? — спрашиваю, глядя на него.

Мой вопрос не заставляет его прекратить попытки запихнуть меня в машину.

— Ты обещала мне ужин. Садись в машину.

— Это было до того, как ты меня унизил, — я выворачиваюсь из-под его руки и отступаю. Я определенно заметила подобие злости на свой отказ, но толика эмоций Миллера не единственное, что привлекает мое внимание.

Он наклоняется так, что его глаза оказываются на уровне с моими. Они ласковые и успокаивающие. Они захватывают меня.

— Почему ты продолжаешь меня отвергать?

Отвожу свой взгляд от его глаз, прежде чем успеваю в них потеряться, и ухожу от него шагами быстрыми, но и бесполезными. Я никуда не уйду.

Он позади меня, дорогие туфли ритмично стучат об асфальт.

— Я не люблю повторять,— Миллер ловит меня и разворачивает в своих руках. А потом он приводит меня в порядок, осторожным движением перекидывает мне через плечо волосы, делает шаг назад. — На этот раз я сделаю исключение. Почему ты продолжаешь меня отвергать?

Его наглость как спусковой механизм для моих эмоций. Губы начинают дрожать, в глазах слезы. Злость тоже возрастает, обида раздувается, смятение утраивается.

— Потому что, — на миг закрываю глаза, чувствуя, как силы уходят, несмотря на его высокомерие. — Из-за всего, — я знаю, Уильям прав. Я не должна была попасться в паутину удовольствия Миллера. Может, мне и не нравится вмешательство Уильяма, возможно, у него нет прав настойчиво что-то требовать, но я не могу отрицать того, что он знает, о чем говорит. Все, что мне сейчас известно, утверждал Уильям. Я должна его слушать. Он мудрый и знаком с этим миром.

Миллер поджимает потрясающие губы и опускает глаза, отчего мягкий локон падает на лоб, но я не напоминаю о его же правиле не отводить глаз, когда с кем-то говоришь.

— Ты меня не хочешь? — спрашивает он тихо.

Мое лицо искажает гримаса непонимания. Что за вопрос в такое время?

— Конечно, хочу, — осознаю свою ошибку в секунду, когда он поднимает глаза, и накрывает меня волной его желания. Мое собственное желание отражается в его бездонных синих глазах.

— И я тебя, — шепчет он. — Больше, чем организму нужна вода, а легким — воздух.

Борюсь за глоток воздуха:

— А еще я тебя боюсь, — признаюсь я.

— И я тебя.

— Я тебе не доверяю.

Это заявление заставляет его запнуться на секунду, а потом он бросает в ответ:

— Я доверяю тебе свою жизнь, — он поднимает руку, подушечкой большого пальца проводит вдоль моей брови. Такой контакт толкает меня в мою зону комфорта, внутри все искрится. — Доверяю тебе мне помочь, — пальцем очерчивает мою щеку, скулу, а потом он поглаживает мою нижнюю губу. На слабом выдохе закрываю глаза. — Позволь мне ощутить твой вкус.