— Я всегда начеку там, где твои руки.

Он ударяет по верхней части перчаток снова, толкая их вниз… снова. А потом он усмехается:

— В самом деле?

— Принято, — бормочу, безуспешно пытаясь убрать с лица выбившуюся прядь волос: ничего не выходит.

— Вот. Давай я.

Позволяю ему заправить непослушные волосы мне за ухо, изо всех сил сопротивляясь желанию щекой прижаться к его ладони… или посмотреть на его пресс… или вдохнуть его аромат… или…

— Продолжим? — отталкиваю его, руки в перчатках прижимаю к подбородку, я готова бороться.

— Как пожелаешь, — он самоуверен.

— Так ты хочешь, чтобы я тебе врезала?

— Имеешь в виду, ударила?

— Вырубила.

Его лицо светится весельем.

— Ты меня не вырубишь меня, Оливия.

— Могла бы, — теперь я говорю самоуверенно, в глубине души понимаю, что пожалею об этом.

— Люблю твою дерзость, — произносит он, качая головой. — Используй свой лучший удар.

— Как пожелаешь, — быстро заношу руку назад и выбрасываю ее вперед, целясь точно ему в челюсть, но он бесшумно отклоняется, отчего сила удара уносит меня вперед. Прежде чем я понимаю, что происходит, я уже прижимаюсь спиной к его груди.

— Хорошая попытка, сладкая девочка, — он кусает меня за мочку уха и пахом трется о мою поясницу, с моих губ срывается вздох — смесь удивления и желания. Прижимаюсь к нему, абсолютно дезориентированная, а потом разворачиваюсь, вырываясь из его уверенной хватки. — В следующий раз повезет.

От его наглого поведения меня переполняет раздражение, и я снова нападаю, надеясь застать его врасплох, и… терплю неудачу.

— Ой! — кричу, поняв, что прижата к его крепкому торсу, его пах толкается в меня, а щека касается моей щеки.

— Милая, — его дыхание щекочет мне ухо, я зажмуриваюсь, ища остатки самообладания, которое мне необходимо для того, чтобы с ним сразиться. — Тобой управляет отчаяние. Плохой стимул.

Стимул?

— О чем ты? — выдыхаю я.

Отпуская, он возвращает меня на исходную позицию и подносит мои кулаки к моему лицу.

— Отчаяние заставит тебя потерять контроль. Всегда сохраняй контроль.

От его заявления мои глаза распахиваются. Не помню, чтобы видела хоть толику контроля, пока свистели кулаки Миллера. Подвергаюсь мимолетному взгляду, который омрачил его лицо: он тоже только что об этом подумал.

— Ты не помогаешь, — говорит он тихо, вытягивая руки по сторонам. — Еще раз.

Обдумывая его слова, я пытаюсь подумать о чем-то спокойном и призвать внутренний контроль, но он очень глубоко и, прежде чем успеваю найти его, руки сами импульсивно летят вперед, добиваясь не более чем паники, физической и эмоциональной.

— Проклятье! — ругаюсь, подталкивая назад свою пятую точку, когда чувствую, как он бедрами снова ко мне прижимается. В этом тоже нет ничего подконтрольного, тело само реагирует на контакт с ним. — Я смогу это сделать! — кричу, злясь, вырываюсь из его рук прежде, чем поддамся искушению и развернусь, срывая с него шорты. — Дай мне минутку. — Сделав несколько глубоких успокаивающих вдохов, поднимаю кулаки к лицу и смотрю Миллеру в глаза. Он глядит на меня задумчиво. — Что? — спрашиваю резко.

— Просто думаю, как мило ты смотришься в боксерских перчатках, вся потная и озлобленная.

— Я не злюсь.

— Готов поклясться в обратном, — он невозмутим, ноги на ширине плеч. — По твоей команде.

Его спокойствие только подогревает мое раздражение.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю, понимая, что мне нужно выплеснуть это сдерживаемое отчаяние и злость прежде, чем взорвусь. Одиночное посещение зала приносило гораздо больше удовлетворения, даже если рядом не было крепкого тела Миллера, чтобы сконцентрироваться.

— Я уже говорил, что мне нравится видеть, как ты из-за меня раздражаешься.

— Ты всегда меня раздражаешь, — бормочу, выбрасывая руку и, в который раз, заканчиваю тем, что ощущаю разгоряченное тело Миллера. — Проклятье!

— Отчаялась, Оливия? — шепчет он, языком проводя вдоль моего уха. Мои глаза закрыты, дыхание замедляется до резких вдохов, что никак не помогает снять напряжение. Его зубы несильно прикусывает мочку моего уха, и искры желания взрываются внизу живота, заставляя меня сжимать бедра.

— Какой в этом смысл? — выдыхаю.

— Ты моя, а я дорожу тем, что принадлежит мне. В том числе, я делаю все возможное, чтобы защитить свое.

Слова довольно безличны, но их произнес мой эмоционально разрушенный мужчина, и хотя это странный способ выражать свои чувства, я принимаю этот его способ.

— Тебе это помогает? — я обретаю способность задать вопрос в своем лихорадочном состоянии, которое быстро разбавляется тревогой. У него есть обозленные недоброжелатели.

— Чрезвычайно, — подтверждает он, но не объясняет, вместо этого, обостряя мою дрожь, поднимает меня и несет к стене. Я хмурюсь, но не потому, что хотела бы получить объяснения, хоть он подтвердил мои подозрения, а потому, что смотрю на разноцветные наросты, хаотично разбросанные по поверхности стены — начиная снизу и уходя под самый потолок.

— Для чего они? — спрашиваю, когда он толкает меня к той части стены, где нет этих странных глыб.

— Это, — он тянется ко мне, берет за руки, снимает перчатки и медленно распутывает бинты, — скалодром. Держись, — Миллер кладет мои руки на два выступа. Цепляюсь крепко, а потом выдыхаю, когда он, взяв меня за бедра, делает шаг назад. — Удобно?

Я не могу говорить. Весь затаенный, полученный от тренировки стресс разжигает во мне чувство предвкушения. Так что я просто киваю.

— Вежливо отвечать тому, кто задал тебе вопрос, Ливи. Ты ведь знаешь, — он отодвигает в сторону мои шорты, вместе с трусиками.

— Миллер, — выдыхаю, слегка взволнованная нашим местоположением, чувствую, как его пальцы скользят вдоль внутренней стороны бедер. — Мы не можем, не здесь.

— Этот зал забронирован мною ежедневно с шести до восьми. Никто нас не побеспокоит.

— Но стекло…

— Нас не видно, — он проталкивает в меня палец, и я на срывающемся вдохе лбом прижимаюсь к стене. — Я задал тебе вопрос.

— Мне удобно, — отвечаю я неохотно. Мне удобно в таком положении, но не в таком месте.

— Готов поклясться в обратном, — он погружает палец глубоко в меня, отчего мы оба стонем. — Ты напряжена.

Толчок.

— Боже.

— Расслабься, — он осторожно скользит в меня, на этот раз уже двумя пальцами, и его ласковые движения забирают мою скованность, смягчая каждую клеточку тела. — Лучше.

Это и есть лучше. Непрекращающиеся движения его пальцев во мне толкают меня в состояние восторга, в голове уже нет беспокойства относительно нашего местоположения. Слишком сильно меня переполняет желание. Меня накрывает мелкая дрожь. Я… я… я…

— Миллер!

— Шшш, — шепчет он ласково и убирает пальцы, осторожно, но крепко удерживая меня за бедра. Эта пустота приводит меня к безумию, и я, освободив одну руку, ударяю стену.

— Нет, прошу!

— Я ведь говорил, что доведу тебя до безумия от желания в наших рутинных занятиях?

— Да!

— И довел?

— Да!

— И ты знаешь, что мне это нравится, так?

— Черт побери! Да!

Он утвердительно рычит и проводит головкой по моей плоти. А потом с долгим шипением входит в меня.

— Ооо, — тело плавится, и мне нужно, чтобы Миллер меня держал.

— Держись, — выдыхает он, обвивая рукой мою талию и поддерживая обмякшее тело. Голова безвольно опускается. — Мы, кажется, сбились с курса, — он толкается в меня бедрами. Чем глубже он входит, тем больше я хочу, пока он не прижимается ко мне и не замирает. В своей темноте я ничего не вижу, но потеря одного из чувств не проходит бесследно. Я чувствую его запах, слышу его рваное дыхание, чувствую его, а когда его рука движется по мне, останавливаясь на моих губах, я еще могу и лизнуть его, пробуя на вкус. — Хочешь, чтобы я двигался? — его голос звучит дико, переполненный горячим желанием.

Мой рот занят, исследуя его пальцы, так что я нахожу в себе силы прочно встать на ноги и попой толкаюсь к его бедрам. Он делает резкий вдох. Кусаю его за палец.

— Оливия? — он хочет получить ответ.

Ослабляю укус и с трудом произношу:

— Двигайся. Прошу, двигайся.

— Боже, — его рука на моих волосах, он оттягивает мой хвост, прежде чем пропустить локоны сквозь сильные пальцы, позволяя им свободно струиться. А потом его ладонь накрывает мою шею и тянет до тех пор, пока я затылком не прижимаюсь к его плечу. Приоткрываю губы и крепко зажмуриваю глаза, лицо направлено в потолок. Он все еще не двигается, а мое тело уже непрестанно содрогается от лавины всеобъемлющих ощущений, сходя с ума от наслаждения, когда он начинает входить в меня. Я уже балансирую на грани, а твердый, уверенный член Миллера вызывает спазм внутренних мышц. Тяжелое дыхание заполняет мои уши.

— Я так счастлив, что ты моя кто-то, Оливия Тейлор.

— А я счастлива быть твоей привычкой, — бормочу, легко найдя слова среди тумана в голове.

— Рад, что мы это выяснили, — он опускает лицо в изгиб моей шеи и начинает плавно двигать бедрами, с удовлетворенным вздохом высасывая из моих легких весь воздух.

Улыбаюсь сквозь переполняющее меня наслаждение и чувствую, как он улыбается мне в шею, ласково целуя и продолжая двигаться во мне, ладонью удерживая мою шею.

— Божественна на вкус, — шепчет он резко.

— Божественен на ощущения.

— Ты сжимаешь меня, сладкая девочка.

— Я уже близко, — чувствую, как обостряются все мои ощущения — напряженность, пульсация, тяжесть. — Боже!

— Шшш, Ливи, — успокаивает он, его бедра как будто живут собственной жизнью, делая резкие движения, прежде чем он зубами впивается мне в шею и глубоко вдыхает. Замирает.

У меня на лбу выступают капельки пота. Жар от губ Миллера на коже разливается по моему покрытому испариной телу, обжигая самое естество.

— Насколько? — задыхаясь, произносит он. — Насколько ты близко, Ливи?

— Близко!

Его бедра, кажется, начинают вибрировать, явный признак того, что он пытается сдерживать желание и дальше резко входить в меня.

— Блин! — стону, когда он толкается в меня быстро, но осторожно, костяшки моих пальцев побелели от отчаянной хватки. Он снова отодвигается, прежде чем осторожно толкнуться. В легких не осталось воздуха, а частота сердцебиения приближается к опасной. Я чувствую слабость. — Миллер, — задыхаюсь, руками упираясь в стену. Я дрожу, не в силах себя контролировать, от такой степени наслаждения мысли плавятся. Я не знаю, что сделать, чтобы совладать с этим. Ничто не меняется, и я надеюсь, не изменится. — Миллер, прошу, пожалуйста, пожалуйста, — я уже готова сорваться с края, но он сдерживает меня, мучая. Он абсолютно точно знает, что делает.

— Проси, — рычит он, мучая меня еще одним резким толчком. — Умоляй об этом.

— Ты специально это делаешь! — кричу, двигаясь навстречу ему в попытке поймать его давление и дать волю взрыву, и получаю дикий рык Миллера и собственный шокированный вскрик. Поворачиваю к нему лицо, а он поглощает меня, и этот наш поцелуй приближает надвигающийся оргазм.

— Умоляй, — повторяет он мне в рот. — Умоляй меня посвятить тебе остаток жизни, Оливия. Дай мне увидеть, что ты хочешь нас так же сильно, как хочу я.

— Хочу.

— Умоляй, — он прикусывает мою губу и позволяет ей осторожно проскользнуть сквозь зубы, прежде чем его синие глаза впиваются в меня, прожигая душу. — Не отвергай меня.

— Прошу тебя, — взглядом удерживаю его взгляд, впитывая потребность, что плещется в его глазах. Потребность во мне. Это обнадеживает. Мы отчаянно нуждаемся друг в друге.

— И я прошу тебя, —движения его бедер возобновляются, напоминая мне о моем ранее взрывоопасном состоянии. Он целует меня в губы, находя в свой ритм, погружаясь глубоко в меня и неспешно отодвигаясь, парализуя меня своим первоклассным преклонением. — Умоляю тебя любить меня вечно.

Прижимаюсь лицом в изгиб его шеи и вдыхаю.

— Тебе не нужно меня умолять, — шепчу я. — Для меня нет ничего более естественного, чем любить тебя, Миллер Харт.

— Спасибо.

— Теперь ты можешь прекратить сводить меня с ума? — мой оргазм все еще в заточении. И он вопит об освобождении.

— Боже, да, — Миллер решительно толкается в меня и замирает глубоко внутри, крутя бедрами. Я с криком кончаю, и невероятной силы давление высвобождается из меня, от чего я плавлюсь и становлюсь беспомощной в его руках. — Блять, блять, блять!

— Не отпускай меня! — я вся дрожу, мотая головой.

— Никогда.

— Ох… — выдыхаю, эти ощущения как будто никогда не ослабнут, так что я прислоняюсь к нему. Мой мир составляет дымка неясных звуков и размытых образов, когда я после столь сильного оргазма пытаюсь совладать с собой. Я не чувствую ни ног, ни рук, только легкий укус Миллера за щеку и его пульсацию внутри себя. В голове мелькают кадры — яркие вспышки, на всех я и Миллер, некоторые из прошлого, другие из недавнего настоящего, а на некоторых мы в будущем. Я нашла своего кого-то — кого-то поврежденного, кого-то, кто выражает свои эмоции весьма необычным способом и держит себя под таким контролем, что это порой пугает. Но он мой кто-то поврежденный. Я его понимаю. Знаю, как помочь ему расслабиться, как с ним совладать, и самое важное, я знаю, как его любить. Несмотря на свое намерение всю жизнь отвергать возможность чувствовать и заботиться о ком-то, он позволил мне пробиться сквозь его напускную резкость и холодность, — помог мне в этом, в какой-то мере — и я позволила ему сделать со мной тоже самое. То, как я чувствую себя сейчас, защищенной, желанной, любимой, стоило каждой крупицы той боли, что нам довелось испытать. Он принимает меня и мое прошлое. Мы как небо и земля, но при этом идеально друг другу подходим. Издалека он красив и так же красив вблизи. А за всей его внешней красотой скрывается красота еще большая. Она уходит внутрь, и чем глубже я заглядываю, тем большую красоту вижу. Я единственный человек, кто это видит, и это лишь потому, что Миллер позволяет увидеть это только мне. Только мне. Он мой. Целиком. Каждая его прекрасная частичка.