— Пахнет вкусно, — сообщает Миллер бабушке, при этом, не отводя от меня глаз. Я не уверена, сколько смогу съесть. Но с тем интересом к моим привычкам в еде, который обеспечен со стороны Миллера и Нан, мне суждено одолеть целую тарелку.

Меня спасает дверной звонок.

— Я открою,— бросаю ложку и поднимаюсь со стула только для того, чтобы меня толкнули обратно.

— Позволь мне, — вмешивается Миллер и забирает сервировочную ложку, накладывая мне полную тарелку мяса, прежде чем отправиться в коридор.

— Спасибо, Миллер, — нараспев произносит Нан со счастливой улыбкой. — Такой джентльмен.

— Периодически, — бормочу себе под нос и беру ложку, наполняя тарелку Миллера до краев так, что еще чуть-чуть, и все вывалится на стол.

— Он голодный? — спрашивает Нан, следя за тем, как ложка снова и снова летает от котелка к его тарелке.

— Умирает с голоду, — заявляю, молча усмехаясь.

— Оставь немного для Джорджа. Он будет рвать и метать, если не получит, по крайней мере, двойную порцию. — Она цепляется за котелок, проверяя оставшееся содержимое.

Там полным-полно.

— Хорошо. Ешь, — она пальцем показывает на мою тарелку, и я спрашиваю себя, куда подевался обеденный этикет, согласно которому мы должны дождаться всех. Нан поглядывает в сторону коридора и хмурится. — Думаешь, он потерялся?

— Я проверю, — подскакиваю, все что угодно, лишь бы избежать еды. Надеюсь, что каким-то чудом, пока я хожу за Миллером и Джорджем, аппетит появится. Не торопясь выхожу в коридор и успеваю заметить лишь спину Миллера перед тем, как за ним закрывается дверь.

— Чего ты хочешь? — слышу, как он старается шептать. Совсем не получается.

Спустя долю секунды я понимаю, что кто бы ни звонил в дверь, это явно не Джордж. Они бы уже давно вернулись к столу, и Миллер не задавал бы этот вопрос столь злобным тоном. Мои шаги ускоряются так же, как и стук сердца. Берусь за дверную ручку и тяну, но дверь сдвигается всего на пару миллиметров, с другой стороны растет сопротивление. Не хочу кричать на него и привлекать внимание бабушки, так что жду какое-то время, пока не чувствую, как сопротивление слабеет, а потом со всех сил дергаю ее на себя. Срабатывает. Миллер едва заметно отшатывается от неожиданной потери опоры, непослушные волосы падают ему на лоб, меня пробивает шокированный взгляд синих глаз.

— Оливия! — Он едва сдерживает свой гнев, делает шаг ко мне и ладонью обхватывает заднюю часть моей шеи. А потом отодвигается, разоблачая таинственного гостя.

— Грегори, — выдыхаю я, довольная и настороженная одновременно. Все не идеально. Я бы никогда не хотела попытаться восстановить нашу дружбу на глазах у Миллера, но он здесь, и с этим ничего не поделаешь. Стиснутая челюсть Грегори — явный признак того, что его терпимость по отношению к Миллеру не возросла, вибрация от прикасающегося ко мне Миллера свидетельствует о том, что это чувство взаимно.

— Мило и плюшево, — выплевывает Грегори, переводя уничтожающий взгляд с Миллера на меня.

— Не будь таким, — говорю я мягко, пытаюсь подойти к нему и не преуспеваю. Миллер не отпускает меня, во что бы то ни стало. — Миллер, пожалуйста, — выкручиваюсь из-под его руки, и за свое действие получаю рычание.

— Забудь, Оливия, — он останавливает меня, и я, поднимая глаза, вижу, как все его лицо накрыла убийственная тень. Мне это не нужно.

— Чего ты хочешь? — голос Миллера пропитан опасностью.

— Хочу поговорить с Оливией, — ответ Грегори, соответствуя злобе Миллера, также безжалостен. Они, как два хищника, испепеляют друг друга тяжелым взглядом, челюсти стиснуты, каждый готов атаковать, только вот я не уверена, кто из них первым потеряет контроль. Заявление Грегори одобрено.

— Так говори.

— Наедине.

Миллер качает головой, уверенно, каждая клеточка его изящного тела источает превосходство.

— Нет, — произносит он шепотом, но едва слышное его слово переполнено решимостью — повышать голос нет необходимости.

Грегори отрывает взгляд карих глаз от Миллера и смотрит на меня презрительно.

— Ладно, можешь остаться, — уступает он, вены на его шее вздуваются.

— Это и не подлежит обсуждению, — поясняет Миллер.

Мой лучший друг не удостаивает его презрительным взглядом, вместо этого продолжает холодно на меня смотреть.

— Я сожалею, — говорит он, с нулевой искренностью, на лице написано абсолютное равнодушие, и оно не покидало его с тех пор, как я на него посмотрела. Ни в лице, ни в голосе нет ни капли сожаления, хотя я бы и хотела его увидеть. Я тоже хочу извиниться, только за что, не знаю. Не думаю, что сделала что-то, о чем должна жалеть. Тем не менее, я лучше предложу свое извинение, если это будет значить, что я верну Грегори. Я, возможно, отвлеклась после нашей стычки, но его нет рядом, и это съедает меня изнутри. Я жутко по нему скучаю.

— Я тоже сожалею, — шепчу, игнорируя учащенное дыхание Миллера и передергивание позади себя. — Ненавижу все это.

Вижу, как низко он склоняет голову. Рукой лезет в карман своих джинсов, его рабочие ботинки приминают траву.

— Малышка, я тоже это ненавижу, но я здесь для тебя, — мой друг поднимает на меня полный муки взгляд. — Ты должна это знать.

Меня переполняет счастье, словно тяжкий груз упал с плеч.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — отвечает он, а потом достает что-то из кармана. Протягивает мне руку с чем-то, зажатым в пальцах. Непонимание приходит на смену облегчению, и я, определенно, не представляю, что Миллер за моей спиной превратился в камень. — Возьми, — уговаривает Грегори, взмахнув передо мной рукой.

Серебристый блеск подхватывает свет с крыльца, грозясь ослепить меня, словно низкий свет зимнего солнца. А потом я замечаю идеальную гравировку. «Деловая» визитка Миллера. Сердце подпрыгивает к горлу и встает там комом.

Миллер резко поднимает руку и выхватывает визитку.

— Где, блять, ты это взял?

— Неважно, — спокойно говорит Грегори, с абсолютным контролем, тогда как я полностью теряю свой, все тело дико трясет от дрожи.

— Это имеет значение, — рычит Миллер, сжимая руку в кулак, сминая в нем визитку до тех пор, пока она не исчезает из виду. — Где?

— Пошел ты.

Всего один стук сердца, и Миллера уже нет рядом.

— Миллер! — кричу, но он впал в состояние дикой ярости, и ничто не вытащит его обратно.

Грегори делает попытку увернуться от первого удара, но вскоре оба в злобной хватке уже катаются по бетону.

— Миллер! — мои лихорадочные крики безнадежны так же, как и мое онемевшее тело, которое я отчаянно продолжаю ценить в тумане паники. Встревать между этими двумя было бы глупо, но мне ненавистно это чувство беспомощности. — Прошу, остановись! — тихо плачу. Слезы, собравшиеся в глазах, освобождаются, стекают по щекам, затуманивают болезненную картину передо мной.

— Тебе следовало держать подальше свой гребаный нос! — рычит Миллер, схватив Грегори за рубашку, и с яростью бьет того по челюсти, отчего голова моего друга отворачивается в сторону. — Почему, блять, каждый думает, что у него есть богом данное право вмешиваться?

Удар!

Еще один карающий удар разбивает губы Грегори, и кровь течет из раны, пачкая костяшки Миллера.

— Оставьте нас, блять, в покое!

— Миллер, остановись! — кричу, пытаясь подойти ближе, только ноги превратились в желе, заставляя опереться о стену, чтобы устоять на ногах. — Миллер!

Он забирается верхом на Грегори, все его тело налилось свинцом, по лицу стекают капли пота. Худшее его состояние из всех, что я видела. Он окончательно потерял контроль. Он встряхивает Грегори, обеими руками схватив за ворот рубашки.

— Я вырву позвоночник каждому, кто попытается забрать ее у меня! Ты не исключение, — он бросает Грегори на спину и встает, ни на секунду не отводя глаз от моего друга. — Ты будешь молчать.

— Миллер, — хнычу я, изо всех сил стараясь выровнять дыхание, несмотря на рыдания.

Он медленно поворачивается ко мне, и мне совсем не нравится то, что я вижу. Помраченное состояние. Буйство. Помешательство. Эта его сторона, дикая, безумная, сумасбродная, мне совсем не нравится. Она пугает меня, не только из-за того вреда, который он может нанести с такой легкостью, но и потому, что он будто не осознает, что творит, находясь в этом разрушающем состоянии. Мы удерживаем взгляд друг друга очень долгое время, я, стараясь вернуть его обратно, он, распрямляясь передо мной. Грегори в плохом состоянии, пытается подняться на ноги позади Миллера, хватается за живот и шипит от боли. Он такого не заслужил.

— Она должна знать, — бормочет он, полусогнувшись, явно от жуткой боли. Его едва различимые слова кажутся громкими и четкими. Он думает, я не знаю. Думал, что придет сюда, поделиться со мной информацией о мужчине, которого ненавидит, и это заставит меня выбросить его из своей жизни. Он думает, что Миллер взорвался поэтому, а не просто из-за его вмешательства или риска быть раскрытыми перед Нан, что, я знаю, для него сейчас является самой сильной тревогой. Мое бедное сердце все еще колотится, ударяясь о грудную клетку, и это осознание просто включает еще один двигатель.

— Я уже знала, — говорю на выдохе, продолжая смотреть на Миллера. — Мне известно, кем он был и чем занимался. — А еще мне известно, что эти новости принесут Грегори вред. Он думал, что даст мне идеальный повод оставить Миллера, и думал, что сможет меня успокаивать, пока я перевариваю ужасающее открытие. Больше всего он надеялся на это. Но он ошибся, и я четко понимаю, что это может стать последним ударом по нашей дружбе. Он никогда не поймет, почему я все еще с Миллером, и я сомневаюсь в своей способности заставить его увидеть или силе, чтобы все исправить.

— Ты знала? — теперь в его голосе абсолютный шок. — Ты в курсе, что этот кусок дерьма — гребаный жиголо?

— Эскорт, — поправляю я. — И был им. — Позволяю себе перевести глаза с пульсирующих плеч Миллера на полусогнутый силуэт Грегори. Он начинает выпрямляться.

От неверия в его лице меня пробивает нежеланная, непроизвольная дрожь.

— Что, нахрен, с тобой случилось? — Этот взгляд отвращения пробивает меня, так что я поджимаю губы, чтобы сдержать рыдания, понимая, что они только снова приведут Миллера в бешенство.

Я не замечаю, как за моей спиной распахивается дверь. Но слышу озабоченный голос бабушки:

— Ужин остывает! — кричит она, а потом на короткий момент опускается тишина, момент, когда он пытается вникнуть в то, что увидела. — Что за черт?..

У меня нет времени, чтобы даже подумать о том, какое объяснение я могла бы дать бабушке. Грегори оживает и набрасывается на Миллера, толкая его в живот и поваливая их обоих на тротуар.

— Ублюдок! — кричит он, замахиваясь в попытке яростно ударить Миллера, но тот отворачивается, в результате кулак Грегори врезается в бетон за головой Миллера. — Блять!

Миллер вскакивает и тащит за собой Грегори, вбивая его в низкую стену в конце нашего сада.

— Силы небесные! — Нан пролетает мимо меня и вклинивается между двумя мужчинами, ее отъявленное мужество останавливает эту ужасную картину. Нет и намека на страх в ее старом лице, только невероятная решимость. — Прекратите! — кричит она, вставая между ними и с криком расталкивая их в разные стороны. — Достаточно! — Парни оказываются по обе стороны от нее, потные и глазеющие поверх ее головы. Он сильная, но мой страх за нее сильнее, так как я вижу, какая злость сжигает обоих мужчин, и она не ослабевает. Она не дряхлая, но все же пожилая леди. Не стоит ее встревать между двух этих мужчин, особенно Миллера. Он в бешенстве, не в состоянии мыслить здраво. — Я даю вам один шанс! — предупреждает она. — Прекратите, или будете иметь дело со мной!

Ее слова пугают меня до чертиков, но сомневаюсь, что они произведут тот же эффект на этих двоих. Так что мой шок вполне ожидаем, когда они расслабляются и одновременно отводят друг от друга взгляды убийц. А потом я вспоминаю шутку Уильяма.

Никто никогда не заставлял меня дрожать от страха, Оливия. Только твоя бабушка.

— Так-то лучше, — она медленно убирает ладони с груди обоих, убеждаясь, что они останутся на месте. Она морщится при виде отвращения, с которым Миллер и Грегори смотрят друг на друга. — Не смейте заставлять меня снова вас разнимать. Слышали?

Я вздрагиваю, когда Миллер резко и коротко кивает, а Грегори выражает свое согласие, вытирая кровоточащий нос.

— Хорошо, — она указывает на входную дверь. — Идите в дом, прежде чем соседи начнут судачить.

Остаюсь тихим наблюдателем того, как моя бабушка взяла управление в свои руки и остановила эту ужасную сцену, подталкивает обоих к дому, когда ни один из них не двигается достаточно быстро, чтобы ее удовлетворить. Голова Миллера опущена, я знаю, что это от стыда за то, что моя дорогая бабушка, женщина, которую он уважает, стала свидетелем его срыва. Я только благодарна за то, что она не появилась минутой раньше, чтобы застать Миллера в полном психозе.