— В чём ты им задолжал?

Он, моргнув, вздыхает с некомфортным чувством. Ощущаю, как он в процессе нашего разговора всё больше и больше упрямится, это очевидно. Односложные ответы — верный тому признак. Он заставляет меня спрашивать, вместо того чтобы самому поделиться.

— Они дали мне контроль.

Еще один непонятный ответ увеличивает пустоту, провоцируя дальнейшие вопросы.

— Поясни, — мой голос становится нетерпеливым, хотя я изо всех сил стараюсь этого не допустить.

Он отстраняется от моей ладони и отворачивается:

— Помнишь, я объяснял тебе свой талант?

Я пялюсь на его затылок, желая напомнить ему о манерах:

— Да, — слово выходит медленным и настороженным, отчего его передёргивает.

— Мой талант заработал мне определённую степень свободы.

— Я не понимаю. — Запуталась еще больше.

— Я был обычным парнем-проституткой, Ливи. Я ничего не контролировал, и меня никто не уважал, — он взрывается, заставляя меня вздрогнуть. — Я сбежал из приюта в пятнадцать. Четыре года провёл на улицах. Там я и встретил Кэсси. В поисках крыши над головой вламывался в пустующие дома. Я проглатываю шок, чтобы не прерывать его, но он поворачивается и видит моё потрясённое выражение лица. — Ставлю на то, что ты бы никогда не подумала, что твой мужчина был профессиональным взломщиком.

Что он хочет мне этим сказать? Нет, не подумала бы, но я также не подумала бы, что он может быть в эскорте, наркозависимым… Я мгновенно останавливаю ход своих мыслей. Я могла бы перечислять ещё очень долгое время. А Кэсси? Она тоже была бездомной?

Миллер быстро улыбается и отворачивается от моего шокированного лица.

— Они нашли нас. Ввели в работу. Но я, ко всему прочему, был красив, я был хорош. Так что, они вытащили меня из низов и использовали самые мои ценные качества. Гламур и секс. Я делаю им баснословные деньги. Эксклюзив.

Всё во мне немеет, словно жизнь вытекает из моего тела, по мокрой коже ползут жуткие мурашки. Это происходит слишком часто. И я лишена дара речи. Вытащили из низов?

— Ты мой эксклюзив, — не могу придумать, что ещё сказать, кроме как заверить его в моих чувствах, заставить почувствовать себя больше, чем просто ходячей, разговаривающей машиной для получения удовольствий. — Ты мой особенный, но особенный, потому что красивый и любимый, а не потому что даришь мне крышесносные оргазмы. — Небрежно целую его затылок, крепче прижимая к себе.

— Но в этом тоже есть своя заслуга, так ведь?

— Ну… — я не могу этого отрицать. То, что он заставляет меня чувствовать физически, потрясающе, но это даже близко не стоит с тем, что он заставляет меня чувствовать эмоционально.

Он издает смешок, раздражая меня, не потому что здесь нет ничего смешного, а потому что я не вижу его улыбку.

— Можешь уже признать это, Ливи.

Поворачиваю его лицо к себе и вижу эту яркую мальчишескую улыбку.

— Ладно, да, но люблю я тебя по другим причинам, нежели чем за твои сексуальные способности.

— Но я хорош. — Улыбка становится еще ярче.

— Самый лучший.

Его улыбка мгновенно исчезает:

— Тони звонил мне.

Я снова напрягаюсь. Каждой клеточкой. Камеры были выключены, но Тони видел меня. Он всё рассказал Миллеру? Я не уверена, хотя то, как Миллер сорвался той ночью у «Ice», могло с легкостью заставить его молчать. Миллер изучает меня, оценивая реакцию. Я должно быть выгляжу виноватой, как последняя грешница.

— Я…

— Не говори мне, — он отворачивается от меня. — Я, вероятно, захочу убить.

Мой взгляд мечется по ванной комнате, я мысленно благодарю всех богов за решение Миллера отключить все камеры. Ненавижу себя за такую реакцию и ненавижу то, что он всё знал наперёд. В попытке отмахнуться от чувства вины и мыслей Миллера я задаю свой следующий вопрос.

— А Кэсси?

— Я убедил их взять её со мной.

Хочу обидеться на него за эту просьбу, но сожаление останавливает.

— Эксклюзивность даёт мне силу, власть. — Он вздыхает. — Я сам выбираю клиентов, назначаю устраивающие меня встречи и устанавливаю свои собственные правила. Одно из них — не прикасаться. Им не надо было трогать меня, чтобы достичь своей цели, а мне осточертело быть вещью. Поцелуи — это очень личное. — Он снимает с себя мои ноги и поворачивается, нависая надо мной. Привычным движением руки убираю с его лба непослушную прядь волос. — Ощущать чей-то вкус — это личное. — Он подтягивается повыше и языком врывается в мой рот, со стоном нежно покусывает мои губы. — В секунду, когда я впервые ощутил твой вкус, я понял, что ввязываюсь, во что не должен. Но ты так чертовски хороша.

Я ногами обвиваю его бёдра, меня пробивает острое желание, а в голове вертится вопрос, смогу ли я когда-нибудь его отпустить. Думаю, сейчас я понимаю его чуточку больше. Не считая нашей ужасной встречи в отеле, он никогда не делал ничего, кроме преклонения мне. Он позволяет мне прикасаться и целовать его. Он хочет близости со мной.

— Кто эти «они»? — спрашиваю напротив его рта. Непонятные слова Тони вдруг становятся ясными. Он знает. Знает, кто «они».

— Я скорее умру, чем представлю тебя им, — он прикусывает мою губу и пропускает между зубами. — Именно поэтому мне нужно, чтобы ты мне доверилась, пока я с этим разбираюсь. — Взгляд умоляющий. — Сможешь сделать это для меня?

— С чем разбираешься? — мне это совсем не нравится.

— Много с чем. Я прошу тебя, умоляю, не бросай меня. Я хочу быть с тобой. Всегда. Только ты и я. Мы. Теперь это всё, что я вижу, Оливия. Всё, чего я хочу. Но я знаю, что они сделают что угодно, чтобы забрать тебя у меня. — Подняв руку, он кончиками пальцев проводит по моей щеке, а подушечкой большого пальца поглаживает мою нижнюю губу. Он подотчётный кому-то — кому-то нехорошему. — Я задолжал им.

— Что задолжал? — Абсурд какой-то!

— Они забрали меня с улиц, Ливи. Им, им я обязан жизнью. Я делаю им очень большие деньги.

Не представляю, что сказать, и уж точно, не могу понять, как «они», кем бы эти они ни были, могут удерживать его в этом мире вечно. Пожизненные обязательства — это слишком высокая цена. Они не могут ожидать этого.

— Я ни с кем не занимался сексом с тех пор, как встретил тебя, Оливия. Скажи, что веришь мне.

— Я тебе верю. — Даже не колеблюсь. Я доверяю ему.

— Я знаю этих женщин. Не могу дать людям повод задавать вопросы. Не могу позволить им узнать о тебе.

Когда слова обретают смысл, появляется осознание, и внутри зарождается паника.

— Как же та женщина в «Quaglino’s»? — Я помню её лицо: шок, восторг, а потом самодовольство. Он говорила, что не болтушка. Только я не верю.

— Я знаю слишком много грязи о Кристал, и она это понимает. Здесь беспокоиться не о чем.

Даже не собираюсь спрашивать, что это за грязь. Не хочу знать.

— Тони и Кэсси, - напоминаю ему. Я не доверяю Кэсси, ни капли.

— Мне нет нужды беспокоиться, — он абсолютно убеждён, и я не уверена, лучше мне от этого или хуже. Связан? Закован? Умрёт прежде, чем представит меня этим людям? Тони и Кэсси знакомы с этими людьми, и им известны последствия наших отношений.

Но сколько людей видели нас вместе? Мы были в клубе, в магазине и в парке. Взгляд мечется повсюду.

— Нас мог увидеть кто угодно, - мой голос звучит взволнованно, что нормально, потому что так и есть.

— Я ликвидировал последствия там, где было необходимо.

— Подожди! — смотрю на Миллера. — Тот раз, когда ты нашёл меня в больнице.

Он вспоминает, это понятно по выражению дискомфорта на его лице, и всё же я не даю ему шанса подтвердить это или опровергнуть.

— За нами следили, так ведь? Ты бросил машину и увёл нас в метро, потому что за нами следили. — Сколько же раз за нами следили? Сколько раз следили за мной? — Им уже известно обо мне?

Миллер вздыхает:

— Есть признаки. Я был неосторожен. Показал тебя. Я думал… — он молчит несколько секунд, но ни к чему не приходит.

Признаки? Мне не нужны разъяснения. Мой наивный мозг всё прокручивает.

— Я разбираюсь со всеми, кто может что-то рассказать.

— Как?

— Не спрашивай, Оливия.

Я поджимаю губы, чувствуя себя обманутой.

— Та женщина видела меня в твоей квартире.

— Знаю.

— Так, что ты ей сказал?

Он вдруг отводит от меня глаза, так что я придерживаю его за подбородок и надуваю губы:

— Я сказал ей, что ты заплатила.

— Что? — Выдыхаю. — Ты сказал ей, что я клиентка?

— Ничего другого не оставалось, Оливия.

Качаю головой, не веря своим ушам. Я выгляжу так, будто способна платить за секс? Вздрагиваю, когда в уже измученной голове вспыхивают картинки тысячи долларов на обеденном столе.

— Что случилось после ухода Софии прошлой ночью? Что изменилось с момента возвращения в постель к утру? — Он абсолютно закрывается, без предупреждения и причин.

— Она кое-что сказала. Заставила меня слишком сильно задуматься. — Он выглядит пристыженным, и он чертовски прав, потому как точно за это не раз меня отчитывал. — Она указала на мои обязательства.

Обязательства? В моей чертовой голове вихрь мыслей.

— А сегодня что случилось? — Это я обязана знать. Сегодня, кажется, слишком много очевидных открывающихся мне истин, хотя Миллер, как будто, целенаправленно их умалчивает.

Он опускает глаза:

— Я сам себе ужаснулся.

— Почему?

— Если раньше с теми женщинами я был суровым, то теперь я могу быть по-настоящему опасным. Я могу им действительно навредить.

Я хмурюсь, приподнимая его лицо, и вижу в его глазах страх, он только подпитывает мой собственный.

— Почему?

Он делает глубокий, успокаивающий вдох и выпускает из легких весь воздух вместе со следующими словами:

— Потому что, глядя на любую из них, я вижу только причину, по которой не могу быть с моей сладкой девочкой. — Он даёт мне пару мгновений переварить его слова. Я знаю, что он имеет в виду. — Я вижу источник помех.

Я поджимаю губы, и без того воспалённые глаза наполняются слезами.

— Не могу рисковать, беря их, когда вижу только это. В итоге они умрут. Но, что важнее, я не могу поступить так с нами.

С моих губ срывается тихий всхлип, и он прижимается ко мне всем телом, окутывая со всех сторон, руками я изо всех сил вцепляюсь в его мокрую спину.

— Тебе нужно меня скрывать, — хнычу я, ненавидя холодную действительность жизни Миллера.

— Не хочу. — Он губами прижимается к моей шее и нежно посасывает кожу. — Но они всё усложнят, а я должен тебя защищать. Я пытался оставить тебя, знаю ведь, что должен уйти, но я слишком сильно тобой очарован.

Я улыбаюсь грустно:

— А я слишком очарована, чтобы тебе позволить.

— Я всё исправлю, Оливия. Просто не бросай меня.

Я чувствую в себе силы и решительность, и я отдам это Миллеру:

— Никогда, теперь я буду тебе поклоняться, — заявляю, поворачиваясь к нему лицом. Я не знаю, что впереди, и это пугает, но жизнь без Миллера приводит меня в ужас. У меня выбора, кроме как довериться ему и тем поступкам, которые он посчитает правильными. Он знает этих людей. Мне стоит бояться не только женщин. — Смакуя, без спешки, — шепчу я.

Он не спеша обращает ко мне своё лицо:

— Спасибо.

А потом он поглощает меня долгим, неспешным, чувственным поцелуем, наши языки мечтательно переплетаются, когда он, подняв меня, усаживает к себе на колени.

— Я хочу боготворить тебя, — бормочу ему в рот, чувствуя, как он переходит к своим штучкам поклонения.

— Твоя просьба услышана, — заверяет он, но не разрывает поцелуй, которым полностью руководит, руками очерчивая каждый дюйм моей спины. — И проигнорирована.

Он поднимается из воды вместе со мной и, крепко прижимая к себе, спускается по ступенькам, проходит по ванной комнате, на ощупь достает из шкафчика презерватив и направляется в спальню. Но он проходит мимо кровати, заставляя меня нахмуриться, пока он продолжает свою сладостную пытку языком. Мы быстро проходим по коридору, прежде чем Миллер открывает дверь в свою студию и вносит меня туда. Я улыбаюсь, согретая беспорядком и хаосом комнаты. Он, держа меня, берёт черный пульт и нажимает несколько кнопок, и, когда откуда-то начинает звучать «Demons» группы Imagine Dragons я практически теряю сознание.

— Боже, Миллер, - хнычу ему в рот, позволяя словам оседать глубоко внутри.

— Давай создадим совершенство, - выдыхает он, усаживая меня мокрой попой на стол, растянувшийся по всей длине стены. Чувствую, как телом сталкиваюсь с разными предметами, от чего они катятся по столу, только нет ужаса и спешки поставить всё на место.

Он разрывает наш поцелуй, оставляя меня задыхаться напротив его лица, когда он, приоткрыв губы, спиной укладывает меня на холодный стол. Холод жесткой поверхности едва ощутим мокрой, пылающей кожей. Я горю. Рззведя мои ноги, он устраивается между нами.