– Он так и сказал?

– Да.

– Замечательно! – Трипп продолжал раскачиваться, и мне захотелось столкнуть его с веранды, но потом я представила себе лицо Марка, когда он получит следующий отчет, и невольно улыбнулась.

– Ты останешься на ужин?

– Ты меня приглашаешь?

Я тяжело вздохнула. Разговаривать с Триппом всегда было нелегко.

– Приглашаю… поскольку ты все равно уже здесь. Кроме того, мне хотелось бы кое в чем разобраться, и мне нужна восторженная публика, чтобы проверить некоторые мои идеи.

– Идеи насчет Аделаиды Ричмонд?

– Вот именно. – Я кивнула. – Шериф Адамс практически на сто процентов уверен, что это ее останки. За это говорят результаты исследования ДНК, газетные статьи и кольцо. Остается только дождаться результатов комплексного криминалистического исследования, которое, возможно, поможет нам установить причину смерти. Я… Мне не хочется предавать ее земле, пока мы не узнаем, что случилось и кто виноват.

– Это может быть невозможно, Вив. В конце концов, с тех пор прошло восемьдесят лет.

– Я знаю. – Невольно я вспомнила, как совсем недавно Трипп утверждал, что я не признаю́ слова «нет». Так действительно было, но потом я начала принимать таблетки, лишившие меня воли и желания побеждать. И все же в чем-то он был прав: из песни, как говорится, слова не выкинешь.

Некоторое время я внимательно рассматривала фамильное древо Уокеров на страницах лежащей передо мной книги.

– Бутси часто рассказывала мне о наших предках, но я, к сожалению, слушала ее не слишком внимательно. Мне всегда казалось, что когда-нибудь потом, когда у меня будет больше времени, я обязательно все это запишу, чтобы не забыть, но… Когда человек молод, ему и в голову не приходит, что на что-то времени может и не хватить.

Мой палец заскользил по тонким линиям, соединявшим квадратики с вписанными в них именами, – миновал Аделаиду, поднялся к Бутси, к Кэрол-Линн и наконец остановился на мне и Томми. Здесь линии обрывались.

– Теперь я жалею, что в свое время не захотела выслушать историю матери. Мне бы хотелось многое понять, но теперь уже слишком поздно.

– Задним умом…

– Я знаю, – перебила я. – …Все крепки.

– А я считаю, что слово «поздно» придумали пессимисты. Попробовать-то можно?..

– Я знаю, что говорю. Если я сказала – поздно, значит, так и есть, и пессимизм здесь ни при чем, потому что речь идет о Кэрол-Линн. Она до сих пор зовет Кло именем своей школьной подруги и считает, что мне по-прежнему шестнадцать.

– Но я не это имел в виду… – Трипп снова замолчал, и я почувствовала, как разрываюсь между желанием спросить, что же он имел в виду, и инстинктом самосохранения. Наконец я не выдержала.

– Поясни-ка, – сказала я. – Я что-то не совсем тебя понимаю…

– А тут и понимать особенно нечего. Конечно, узнать у твоей матери ее историю, теперь, скорее всего, невозможно, но ведь прошлое вовсе не высечено в камне.

Я раздраженно уставилась на него.

– Как это – не высечено в камне? То, что уже случилось, изменить нельзя, и никто не убедит меня в обратном.

И я стала демонстративно разглядывать страницы книги, надеясь, что Трипп поймет намек и оставит неприятную тему. Но он, как и следовало ожидать, снова прибег к своей излюбленной тактике – он молчал, а я злилась все больше и больше.

– Знаешь, чем дольше я гляжу на наше фамильное древо, тем сильнее удивляюсь, что Уокеры не вымерли еще несколько поколений назад, – сказала я, в очередной раз пытаясь сменить тему. – В нашей семье многие женщины умирали молодыми, и у большинства был всего один ребенок, причем рождались все больше дочери. Томми в этом отношении уникум. Во-первых, он мальчик, а во-вторых, мой брат появился на свет на десять лет раньше меня. – Я хмыкнула. – Как говорится, в семье не без урода.

– Бьюсь об заклад, тебе не терпится сообщить ему о своих выводах.

– Да, не терпится. И я буду напоминать ему об обстоятельствах его рождения каждый раз, когда ему вздумается дразнить меня Козявкой.

Кончиком пальца я постучала по одному из прямоугольников в верхней части схемы.

– Вот, смотри: это Розмари Уокер, моя прапрабабка, мать Аделаиды. Она умерла, когда Аделаиде было десять. По рассказам Бутси я помнила, что с ней вроде как была связана какая-то трагическая история, но только в книге миссис Шипли я прочла, что она покончила с собой, не в силах примириться с гибелью мужа во время Первой мировой войны. Бутси всегда говорила – она считает, что Аделаида бросила ее во время наводнения, потому что в свое время ее саму бросила мать. Кажется, бабушка всерьез верила, что у нас это в крови. Что-то вроде наследственной болезни… И моей матери явно не удалось нарушить семейную традицию.

Трипп молчал, но сейчас я не нуждалась в его комментариях. Мой палец продолжал двигаться по схеме, пока не коснулся кружочка с моим именем и не уперся в пустое пространство в нижней части древа. Здесь могла бы быть Кло, подумала я. Кло, которую я бросила после развода.

– Я всегда считала, что в словах Бутси что-то есть. И я своим примером доказала, что наша наследственная болезнь живет и во мне.

В ответ я услышала только скрип старой качалки на неровном, рассохшемся полу. «Прошлое каждого человека не высечено в камне»?.. Ну-ну… Покачав головой, я стала разглядывать кружки и квадратики с именами, которые были мне незнакомы. Об этих родственниках я никогда не слышала, но сейчас передо мной лежало доказательство того, что все они когда-то существовали. Джон. Уильям. Джозеф. Луиза… Они были не просто родственниками – предками, а значит, с каждым из них я была связана незримой нитью, но до недавнего времени все эти давно умершие люди меня нисколько не интересовали. Да и то сказать – пока я не прочла книгу миссис Шипли, я даже не знала, что по-настоящему мою бабку звали Элизабет.

Мой взгляд непроизвольно устремился к часам, которые я продолжала носить на руке, хотя стрелки на них навсегда застыли на без десяти три.

– Вот… – Я подняла руку и показала часы Триппу. – Это может быть важно. Муж Аделаиды утверждал, что она никогда их не снимала и что по этим часам можно будет опознать тело. На задней крышке часов есть гравировка «Я буду любить тебя вечно», так что ошибка исключена: это те же самые часы… – Я несколько раз качнулась в кресле и продолжила рассуждать вслух: – Но мы нашли их не в могиле. Кло отыскала их в коробке со старыми деталями для часов, которая когда-то принадлежала дядя Эммету, а от него перешла к Томми.

– А когда родился дядя Эммет?

Я посмотрела на наше фамильное древо.

– В двадцать седьмом. Он был на год моложе Бутси. Дядя Эммет и моя бабушка были троюродными братом и сестрой – я знаю это, потому что позвонила миссис Шипли и спросила. Отец дяди Эммета Уильям приходился Аделаиде кузеном, то есть двоюродным братом.

– Значит, этот Эммет никогда не видел Аделаиду, и часы попали к нему намного позже. Кто же мог подложить их в эту коробку с деталями? – спросил Трипп.

– Вот именно! – Я подняла вверх палец. – Знаешь, я начинаю думать, что шериф Адамс был прав и мы никогда ничего не узнаем, потому что все это случилось слишком давно.

Трипп, комично подняв брови, посмотрел на меня.

– Вивьен…

– Да, я знаю. – Я вздохнула. – Вивьен Уокер из тех, кто не признает слова «нет»…

– Заметь, это ты сказала – не я.

– Хорошо, я сказала. Я… – Я снова вздохнула. – Но это вовсе не означает, что я действительно так считаю. Я, знаешь ли, научилась вести себя умнее. Когда я вижу перед собой бетонную стену, я отнюдь не бросаюсь вперед, чтобы пробить ее головой, а…

– …А ищешь обходные пути, – рассмеялся Трипп, и я почувствовала, что краснею. Все-таки он сумел настоять на своем.

– На самом деле, – сказала я, напуская на себя неприступный вид, – я хотела сказать только одно: мы вовсе не в тупике. Пока не в тупике. Есть еще несколько вопросов, на которые можно попытаться найти ответ, и, как знать, быть может, один из них откроет нам путь к истине.

– Какие же это вопросы?

– Например, я не прочь узнать, где та половинка кольца, которая принадлежала Бутси. Мы с Кло перетряхнули всю коробку с запасными деталями, но кольца там нет. В ящиках комода и в шкатулках Бутси тоже ничего нет.

– А на чердаке вы смотрели?

– Пока нет. Я собиралась там все проверить, но… Ты же знаешь, как я боюсь пауков! Однажды мы с Бутси поднимались на чердак, чтобы убрать старые рождественские гирлянды, и я видела, какие там паутины по углам и под стропилами! Правда, в тот раз никаких пауков я не видела, но я совершенно уверена, что там они размером с кулак. Представляешь, если такая тварь свалится тебе за шиворот или вцепится в волосы? Томми, кстати, тоже визжит как девчонка, стоит ему только увидеть самого маленького безобидного паучка, так что от него помощи ждать без толку.

– Я не боюсь пауков. – Трипп ухмыльнулся.

– Ты действительно хочешь мне помочь?

– А разве ты просила о помощи?

Я попыталась вздохнуть, но не сдержалась и фыркнула.

– Дорогой мистер Монтгомери, не будете ли вы так любезны подняться со мной на чердак и перевернуть кучу пыльного хлама в поисках кольца… сэр? – Я посмотрела на него. – Нет, Трипп, серьезно: мне может понадобиться грубая мужская сила, чтобы ворочать старые сундуки… да и пауков кто-то должен разогнать!

– Я бы с удовольствием… Только, может, лучше сделать это не сейчас, а днем, когда будет посветлее? На чердаке наверняка есть слуховое окошко…

– Конечно, есть. Спасибо, Трипп. – Я немного помолчала. – Знаешь, я собираюсь еще раз повидать Матильду. На этот раз я поднимусь к ней в комнату и буду ждать, пока она проснется… или пока она не почувствует себя лучше. Мне обязательно надо с ней поговорить, но она… С тех пор, как я вернулась, я ездила в «Солнечные поляны» уже четыре раза, но меня каждый раз отсылали прочь, потому что ей якобы нездоровится.

– А ты попробуй пригласить ее на ужин. Я еще не слышал, чтобы Матильда отказалась от угощения. Она худа, как щепка, но ест как лошадь… И куда только все помещается?

– А разве ей можно? Я имела в виду – разве Матильда может покидать пансионат?

– Конечно, может; это же не тюрьма. Кора почти каждое воскресенье возит ее в церковь, а потом – к себе домой, на воскресный праздничный обед. Если хочешь, я сам передам Матильде твое приглашение и привезу ее к тебе. – Трипп многозначительно посмотрел на меня. – Правда, это будет означать, что я тоже останусь на обед и буду уничтожать твои продукты.

– Да оставайся, пожалуйста! – отмахнулась я. – Как насчет среды? Мне нужно еще немного времени, чтобы как следует покопаться в газетах – тогда, быть может, у меня появятся какие-то дополнительные вопросы, на которые Матильда сможет ответить. Черт побери, она прожила на свете сто четыре года, она знала Аделаиду… Вдруг она знает или догадывается, кто мог желать ей зла.

Раздался короткий сигнал, Трипп достал из кармана мобильник и взглянул на экран.

– Извини, труба зовет. В окружном аэропорту разбился легкомоторный самолет. – Он поднялся.

– Неужели каждый вызов означает, что кто-то погиб?

– Скажем так – почти каждый. И привыкнуть к этому невозможно.

Я вспомнила, как вскоре после своего возвращения я спросила Триппа, почему он передумал и не стал врачом-кардиологом, как он всегда мечтал. «Мне не хотелось посвящать жизнь делу, которое было бы слишком тесно связано с моими воспоминаниями о тебе. Работа с трупами помогла мне заполнить образовавшуюся в жизни пустоту», – ответил мне Трипп. Тогда я как-то не вдумалась в значение этих слов, но сейчас меня, что называется, пробрало. Стыд, смущение и острое чувство потери, которые я испытала, были столь сильны, что я не выдержала и опустила взгляд.

Трипп засунул руки глубоко в карманы брюк.

– Так насчет завтрашней рыбалки мы договорились? Завтра я не работаю; в девять я за вами заеду. Пора научить эту городскую девчонку правильно ловить рыбу.

Я застонала.

– Если ты хочешь, чтобы Кло встала в девять, тебе придется приехать в шесть, чтобы начать ее будить.

Трипп многозначительно пошевелил бровями.

– Это приглашение, мисс Вивьен?

– До свидания, Трипп, – быстро сказала я, чувствуя, что краснею. – Я передам твои извинения Коре и скажу, что ты приедешь к нам в среду – вместе с Матильдой. А тебя я жду завтра в девять, будем будить Кло вместе. В крайнем случае тебе придется просто вскинуть ее на плечо и перенести в машину.