Карен Уайт - Одна среди туманов

Лицо Кло перекосилось от ужаса, и Трипп осекся. Я уже представляла, как Кло с криком «Живодер! Рыбоубийца!» стремительно несется по берегу, распугивая окуней и лещей, которых пытались выловить на свои снасти другие рыбаки, а мы мчимся за ней, причем Трипп в растерянности продолжает сжимать в руках уже задохнувшегося на воздухе сомика.

К счастью, Трипп довольно быстро пришел в себя, и цирковое представление не состоялось. Сомик, живой и здоровый, был возвращен в родную стихию, после чего вместо рыбалки мы устроили замечательный пикник на свежем воздухе. Сначала мы как следует подкрепились разными вкусными вещами, которые собрала нам с собой Кора, а потом двинулись на прогулку вдоль озера. Несколько раз мы выходили на длинные дощатые причалы, вдававшиеся далеко в озеро. Там вода была несколько чище, чем у берегов, поэтому в глубине были хорошо видны стаи самых разных рыб – серебристых, с зелеными или полосатыми спинками и красными плавниками. Я, разумеется, не забыла захватить с собой крем от загара, однако несмотря на то, что все мы обмазались им с головы до ног, щеки и носы у нас довольно быстро обгорели, и я не сомневалась, что вечером найду у себя на лице и на руках с десяток лишних веснушек.

Все это, однако, было сущей ерундой по сравнению с глубоким спокойствием и умиротворением, которые я испытывала. Откровенно говоря, я уже не помнила, когда в последний раз отдыхала не только телом, но и душой, получая огромное удовольствие от того, что мне не нужно ничего делать. Да и Кло я давно не видела в таком замечательном настроении. Одно это стоило нескольких веснушек, так что я ни о чем не жалела – разве только о том, что чудесный день пролетел так быстро.

Трипп остановил «Форд» на подъездной аллее в тени раскидистого виргинского дуба. Как только он заглушил двигатель, мы оба, не сговариваясь, обернулись на заднее сиденье, где, свернувшись калачиком, сладко спала Кло, положив голову на мохнатый бок белого пса. Почувствовав, что на него смотрят, пес приподнял голову, потом снова уронил ее на сиденье. Судя по всему, он готов был служить Кло подушкой до тех пор, пока она в ней нуждалась.

– Она похожа на ангела, – прошептал Трипп.

– Ты прав, хотя мне и трудно в это поверить, – согласилась я. – Даже не хочется ее будить.

– Я никуда не спешу, – сказал он. – Дома меня никто не ждет, так что если ты не против, я могу задержаться еще немного.

– Конечно, не против, – кивнула я. – Кстати, можешь остаться на ужин. Подожди меня на веранде – я только схожу, захвачу из холодильника по бутылке пива и предупрежу Кору.

И, потихоньку выбравшись из грузовичка, я двинулась к дому, стараясь, чтобы гравий не слишком громко хрустел под моими ногами. Трипп тем временем опустил в машине все стекла, чтобы прохладный ветерок, тянувший с запада, мог свободно проникать в кабину.

Когда я вернулась с пивом, Трипп уже сидел на веранде, следя за большой стаей птиц, которые перелетали с дерева на дерево, а затем взмыли вверх и скрылись за коньком крыши. Увидев меня, он поднялся.

– Идем, – сказал Трипп и повел меня вокруг дома к заднему крыльцу, где лежал поваленный кипарис. Птицы – теперь я видела, что это были вороны, – расселись на оголившихся ветвях упавшего дерева и негромко вскаркивали, словно смеясь над нами или, может быть, имитируя человеческую речь.

– Никогда не видел, чтобы вороны вели себя подобным образом, – сказал Трипп. – Ласточки – да, но не вороны. – Он сделал большой глоток из своей бутылки и повернулся ко мне. – Ты ведь знаешь старую колыбельную?.. «Видеть ворону – радости быть. Двух увидать – яд печали испить»…

– Конечно, знаю. Матильда пела мне ее, когда я была совсем маленькой. Только здесь слишком много ворон, чтобы их можно было сосчитать, и я… я этому рада. Не хочу, чтобы они лишний раз напоминали мне, насколько плохи мои дела.

– А они плохи? – осторожно спросил Трипп.

Я отпила глоток пива и задумалась.

– Сейчас, конечно, получше, чем когда я только что приехала, но, откровенно говоря, я отнюдь не чувствую себя как человек, который выиграл миллион в лотерею.

– Зато ты перестала принимать эти свои таблетки, – сказал он, глядя на то, как вороны то расправляют, то снова складывают блестящие черные крылья.

«Пока перестала, – подумала я. – А дальше?..»

– Да, перестала, – сказала я вслух. – Кроме того, Кло пробудет со мной на две недели дольше, и это тоже очень хорошо, но… Моя мать, как ты сам видишь, ни черта не помнит, и теперь я никогда не узнаю, почему она постоянно от меня… от нас уезжала.

– Но ведь она вернулась, и вернулась навсегда. Разве это… не считается?

Я отрицательно покачала головой.

– Она вернулась слишком поздно.

Трипп ничего не сказал, и я вздохнула.

– Слишком поздно, – повторила я с нажимом.

– Я же не спорю, – отозвался он.

Я снова глотнула пива, которое неожиданно показалось мне очень горьким.

– А тебе и не надо спорить. Я поняла, что ты со мной не согласен, по тому, как ты молчишь.

Трипп негромко рассмеялся.

– У меня довольно специфическая работа, – сказал он, – но она мне кое-что дала. Теперь я точно знаю: «слишком поздно» может быть только в одном случае – когда человек лежит в могиле.

Я нахмурилась, подумав об Аделаиде, которая много лет пролежала в могиле среди корней кипариса.

– Жаль, что Бутси не знала, что случилось с ее матерью. Тогда бы она не думала, что Аделаида бросила ее просто потому, что ей так захотелось.

– Ты думаешь, это что-то изменило бы?

Я глубоко задумалась. Мне казалось, что ответ должен быть… и что он должен быть очень простым и понятным. Тогда почему я никак не могу его найти?

– Разумеется, – сказала я наконец. – Например, если бы я знала, почему мать фактически бросила меня сразу после рождения, сейчас я была бы совершенно другим человеком.

Трипп смотрел на меня так долго и внимательно, что я уже решила – это одна из его знаменитых пауз, призванная спровоцировать меня на какие-то поспешные, необдуманные слова, но ошиблась.

– Конечно, ты была бы другой, – сказал он, – но я не уверен, что ты была бы лучше. Беззаботная жизнь – удел скучных людей.

Вороны на ветвях изредка разевали клювы, но карканья не было слышно – все заглушал слитный шорох множества крыл. Я одним глотком допила пиво и уставилась на яму в земле. «Иногда наши предки оказываются гораздо ближе, чем кажется», – пришла в голову дурацкая мысль.

– Знаешь, она мне часто снится. Аделаида… Почти каждую ночь. Как будто она хочет мне что-то сказать… А иногда мне снится, будто это я лежу в могиле и кто-то забрасывает меня холодной землей. Ну как если бы кто-то решил похоронить меня заживо…

Трипп тоже допил свою бутылку и аккуратно поставил на пол рядом с качалкой.

– Ты хочешь, чтобы я истолковал для тебя этот сон, или сама догадаешься?..

И он усмехнулся. Прежде чем я успела ответить, что он ничего обо мне не знает, Трипп подался вперед и поцеловал меня. У его губ был привкус холодного пива и теплого солнца, да и поцелуй наш вышел естественным, словно мы были созданы по одному плану, по одному чертежу: нам достаточно было только слегка наклонить головы, и наши губы соединились. Странно, подумалось мне, раньше я как-то не замечала, насколько удобно с ним целоваться! Или раньше я просто не обращала внимания на такие мелочи? Сейчас мне все нравилось, мне было приятно, и я придвинулась ближе, прижалась к нему, провела руками по его густым волосам. Покатилась по доскам пустая бутылка, которую Трипп задел ногой, и в следующее мгновение его руки обхватили меня за талию и заскользили по спине вверх. Вот он заключил мое лицо в ладони, словно величайшее сокровище, и я почувствовала, как у меня перехватило дыхание, а сердце забилось часто-часто.

«Это же Трипп! Всего-навсего Трипп!..» – прозвучал у меня в голове чей-то голос, но даже если это и был голос рассудка или здравого смысла, я не обратила на него внимания. Мое тело и моя исстрадавшаяся душа наслаждались его поцелуями и не желали ничего слушать. «Это Трипп!!!» На сей раз голос прозвучал громче, настойчивее, и я открыла глаза, словно желая удостовериться в том, что я не ослышалась.

В следующее мгновение я отпрянула, успев заметить только зеленые крапинки в его карих глазах. И ведь я давно знала, что они там есть, но как-то… не придавала этому значения. А теперь…

– Что… что это мы делаем? – проговорила я, пытаясь отдышаться.

Уголок его губ слегка приподнялся.

– Целуемся, что же еще? Или в Калифорнии это называется как-нибудь иначе?

– Ты прекрасно понимаешь, что́ я хотела сказать, – отрезала я, разрываясь между желанием вытереть губы рукавом и… и больше никогда не мыть лицо. – Ты… и я… Мы… Мы же просто…

– Что – «мы просто»? – осведомился Трипп с самым невинным видом. Можно было подумать – он и в самом деле не понимает, и я попыталась припомнить причины и отговорки, которые я приводила ему много лет назад, но, похоже, ни одна из них больше не годилась.

– Просто я уже не та девчонка, какой была когда-то! – выпалила я наконец. – И уже давно… Я стала другой!

Некоторое время мы смотрели друг на друга. Вокруг сгустились светлые весенние сумерки, но мы ничего не замечали. Наконец он сказал:

– Я это знаю, Вив. Ты… совсем не похожа на Вивьен Уокер, которую я когда-то знал, – на ту Вивьен, на которой я захотел жениться, как только увидел, которая расхаживала передо мной в бикини, потому что не придавала этому значения, и которая ездила со мной на все танцульки, чтобы без опаски флиртовать с другими мальчишками. И ты не похожа даже на ту Вивьен, которой так хотелось отсюда уехать, что она даже не попрощалась с теми, кто любил ее больше всего на свете. Ты права, Вив, той девчонки больше нет.

Я молчала. Мне хотелось заплакать по той Вивьен Уокер, которую мы оба когда-то знали, еще раз попрощаться с той, которая ушла навсегда… Но в глубине души я была рада, что ее больше нет.

– Отлично, – выдавила я наконец. – Я рада, что мы оба думаем одинаково. – Оттолкнувшись от ограждения крыльца, я повернулась, чтобы идти в дом. Громкий шум, похожий на трескучие аплодисменты, заставил меня обернуться. Над мертвым деревом поднялась черная туча – огромная стая ворон разом снялась с места и, поднявшись в темнеющее небо, отдельными черными ручейками потянулась в поля.

– Ты не дала мне закончить, Вив, – сказал Трипп, и я качнулась вперед, спеша поскорее укрыться за кухонной дверью. – Я хотел сказать только одно: я рад, что той Вивьен Уокер больше нет, потому что новая Вивьен нравится мне гораздо больше.

Кухонная дверь внезапно оказалась в тысяче миль от меня, но я все же добралась до нее и торопливо захлопнула за собой.

Кэрол-Линн Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Май, 2002

ДНЕВНИК

Это случилось пять месяцев назад. Я чуть было не сыграла в ящик. С передоза, есесс-но… Как Майкл когда-то. Я хорошо помнила, каким спокойным и умиротворенным было его лицо, и поэтому не особенно боялась подступающей смерти, но меня вовремя нашли и отвезли в больничку. Там я постоянно думала о Томми и Вивьен и в конце концов поняла, что умирать я совершенно не хочу. Оказывается, у меня было целых две причины, чтобы жить! Никогда прежде я не думала о своих детях под таким необычным углом. Наверное, мы прозреваем и начинаем замечать, как много у нас было, только когда можем потерять всё!

Еще я вспомнила, как много лет назад Матильда предупреждала меня насчет погони за призраками. Только на больничной койке, борясь за жизнь, которой никогда не дорожила, я, наконец, врубилась, сколько драгоценного времени я потратила на поиски чего-то нового, большего, лучшего, существующего только в моем воображении. И только тогда мне стало ясно, что за все годы я ни разу не остановилась, чтобы оглядеться по сторонам и увидеть, какое богатство все это время было буквально рядом – только руку протяни.

Теперь я дома, на этот раз – насовсем. С наркотой я завязала, и это не просто слова, как в прошлые разы. Я на самом деле готова навсегда отказаться от искусственного кайфа, потому что дома меня ждало… настоящее.

Первым мне навстречу вышел из дома Томми. Не выбежал, а именно вышел, потому что он уже совсем взрослый (ему двадцать шесть, и он недавно закончил колледж), но меня он обнял совсем как раньше – искренне и тепло. Потом появились Бутси и Матильда. Время не пощадило их; они тоже двигались заметно медленнее, чем в последний мой приезд, и от этого мне стало немного грустно. И только Вивьен осталась в своей комнате, но я не в обиде. Я все понимаю, правда!.. И я готова ждать столько, сколько понадобится, пока дочь не простит меня и не позволит мне снова стать для нее матерью, какой я хочу быть и какая ей нужна.