Джоджо Мойес - Одна в Париже

– Да уж, Эмиль, утешил так утешил! Тоже мне, друг называется!

– Да! Я твой друг! И могу перечислить миллион причин, почему тебе стоит пойти со мной. Ну давай повеселимся немного! Подцепим нехороших женщин. Попадем в каталажку. – (Фабьен допивает кофе, вручает кружку Эмилю, и тот кладет ее в раковину.) – Давай! Тебе надо жить так, чтобы было о чем писать.

– Может быть, – говорит Фабьен. – Я подумаю.

Ее будит стук в дверь. Сперва словно издалека, затем – уже громче, и наконец она слышит голос:

– Уборка номеров.

Уборка номеров.

Нелл рывком садится, моргает, у нее слегка звенит в ушах, и в первую минуту она не понимает, где находится. Удивленно смотрит на незнакомую кровать, на обои на стенах. Откуда-то доносится приглушенное постукивание. Она вынимает беруши. Звук сразу становится оглушающим.

Она подходит к двери, открывает ее, продолжая усиленно тереть глаза:

– Здравствуйте!

Женщина в форме горничной извиняется, делает шаг назад и что-то говорит, должно быть, по-французски.

Но Нелл понятия не имеет, чего та от нее хочет. Она кивает и закрывает дверь. У нее такое чувство, будто ее переехала машина. Нелл ищет глазами американку, но видит лишь пустую кровать со скомканным покрывалом и распахнутую дверцу шкафа. Тогда Нелл в панике проверяет, где ее чемодан. Но он, слава богу, на месте!

Нелл не рассчитывала, что американка уйдет так рано, но, если честно, даже рада, что ей не надо видеть эту надутую красную физиономию. Теперь можно спокойно помыться и…

Она смотрит на экран телефона. Четверть двенадцатого.

Не может быть!

Она переключает каналы телевизора, пока не находит новостной.

Черт, действительно четверть двенадцатого!

Мгновенно стряхнув с себя остатки сна, она начинает собирать вещи, швырять их в чемодан и поспешно одеваться. Хватает ключ, билеты и бегом спускается вниз. Француженка за стойкой администратора, такая же безупречная, как и вчера. И Нелл сразу жалеет, что не нашла минутку пригладить волосы.

– Доброе утро, мадемуазель.

– Доброе утро. Я хотела узнать, могу ли я… Словом, мне нужно поменять билет на «Евростар».

– Так вы хотите, чтобы я позвонила в «Евростар»?

– Будьте любезны. Мне надо сегодня быть дома. Э‑э‑э… семейные обстоятельства.

Лицо француженки остается бесстрастным.

– Конечно.

Она берет билет, набирает номер и что-то тараторит по-французски. Нелл машинально проводит рукой по волосам, затем протирает глаза.

– Самое раннее, что они могут предложить, – пять вечера. Это вас устроит?

– А пораньше нельзя?

– Утром у них были места на ранние поезда, но сейчас до пяти все забито.

Нет, ну надо же быть такой идиоткой, чтобы все на свете проспать!

– Отлично!

– И вам придется купить новый билет.

Нелл смотрит на свой билет, который протягивает ей администраторша. Ну да, здесь черным по белому написано: «ВОЗВРАТУ НЕ ПОДЛЕЖИТ».

– Новый билет? И сколько он стоит?

Француженка что-то говорит в телефон, потом прикрывает трубку рукой:

– Сто семьдесят восемь евро. Ну что, вам бронировать?

Сто семьдесят восемь евро. Около ста пятидесяти фунтов.

– Хм… Знаете что? Мне надо кое-что утрясти. – Нелл берет билет, не осмеливаясь посмотреть француженке в лицо. Она чувствует себя ужасно глупо. Ну конечно, дешевый билет возврату не подлежит. – Большое вам спасибо. – Она спешит укрыться в тишине своего номера и не обращает внимания на оклики администраторши.

Нелл сидит на краешке кровати и вполголоса чертыхается. Итак, она может или отдать половину своего недельного заработка, чтобы вернуться домой, или задержаться еще на ночь, чтобы в одиночестве пережить наихудший романтический уик-энд на всем белом свете. Конечно, можно сидеть в этой мансардной комнате наедине с французским телевидением, которого ей не понять. А можно сидеть в кафе, стараясь не смотреть на счастливые пары.

Она решает сварить себе кофе, но в номере нет чайника.

– Боже правый! – громко говорит она. И приходит к выводу, что ненавидит Париж.

И именно в эту секунду Нелл видит на полу под кроватью распечатанный конверт, из которого что-то торчит. Она наклоняется и поднимает конверт. Два билета на выставку художницы, о которой она вроде бы что-то где-то слышала. Нелл переворачивает конверт. Должно быть, конверт уронила та американка. И Нелл машинально кладет билеты в карман. Ладно, она потом решит, что с ними делать. А сейчас надо немного подкраситься, причесаться, а затем непременно выпить кофе.

На улице при дневном свете Париж нравится ей гораздо больше. Она идет по улице, пока не находит с виду симпатичное кафе, и заказывает кофе с круассаном. Ежась от холода, Нелл садится за столик на улице рядом с какими-то людьми, которые тоже пьют кофе.

Кофе отменный, а круассан просто объедение. Она записывает в книжке название кафе на случай, если ей захочется вернуться. Оставляет чаевые и возвращается в отель. «Что ж, у меня бывали завтраки и похуже», – думает она. Какой-то пожилой француз при виде Нелл вежливо притрагивается к шляпе, а маленькая собачка останавливается, чтобы сказать ей «привет». Через дорогу она замечает магазин с сумками в витрине и заглядывает внутрь. Таких красивых сумок она еще в жизни не встречала. А сам магазин будто декорации к кинофильму.

Нелл по-прежнему не может решить, что делать. Она идет нога за ногу и спорит сама с собой, записывая в своей книжке все доводы «за» и «против» того, чтобы взять билеты на пятичасовой поезд. Если она уедет на этом поезде, то сможет успеть на вечерний поезд до Брайтона и устроить девчонкам сюрприз. И таким образом спасти свой уик-энд. Она сможет напиться в хлам, и они будут за ней ухаживать. А иначе зачем тогда нужны подруги?!

Однако при мысли, что придется истратить еще сто пятьдесят фунтов на и так провальный уик-энд, у нее падает сердце. И ей вовсе не хочется, чтобы ее первая поездка в Париж закончилась трусливым бегством. Ей вовсе не хочется, чтобы Париж ей запомнился как место, где ее бессовестно кинули и откуда она сбежала домой, даже не увидев Эйфелевой башни.

Она все еще находится в раздумье, когда появляется в отеле, поэтому вспоминает о билетах на выставку только тогда, когда лезет в карман за ключом. Она вынимает конверт.

– Простите? – говорит она администраторше. – Вы, случайно, не знаете, где та женщина, с которой нас вчера вместе поселили? Номер сорок два?

Администраторша перелистывает бумажки.

– Она выписалась прямо с утра. Полагаю… семейные обстоятельства. – Ее лицо остается невозмутимым. – В этот уик-энд у многих возникли семейные обстоятельства.

– Она забыла в номере билеты. На художественную выставку. И теперь я не знаю, что с ними делать.

Нелл протягивает билеты администраторше, та их внимательно изучает.

– Она отправилась прямиком в аэропорт… О, насколько я знаю, это очень популярная выставка. Прошлым вечером о ней говорили в новостях. Люди часами стоят в очереди, чтобы туда попасть. – (Нелл снова смотрит на билеты.) – На вашем месте, мадемуазель, я непременно сходила бы. – Администраторша приветливо улыбается. – Если вы, конечно, можете… Если ваши семейные обстоятельства могут подождать.

– Возможно, я так и сделаю, – отвечает Нелл.

– Мадемуазель? – (Нелл оборачивается.) – Мы не возьмем с вас денег за номер, если вы решите остаться. В компенсацию за доставленное неудобство. – На лице француженки появляется извиняющаяся улыбка.

– О, спасибо большое. – Нелл приятно удивлена.

И она решается. Ведь это всего лишь еще одна ночь. Да, она остается.

Сандрин, бывшая девушка Фабьена, всегда говорила ему, что он встает слишком поздно. И вот теперь, оказавшись в конце очереди, отмеченной знаками «Один час до входа на экспозицию», «Два часа до входа на экспозицию», Фабьен укоряет себя за то, что не проснулся в восемь часов, как, собственно, и планировал.

По идее, ему надо было заскочить к отцу, помочь повесить полки. Но когда Фабьен ехал на своем мопеде по набережной, то увидел указатели и остановился. Он жизнерадостно встал в конец очереди сорок пять минут назад, рассчитывая, что она будет двигаться достаточно быстро. Но в результате ему удалось продвинуться лишь на десять футов. День сегодня холодный, небо ясное, и Фабьен чувствует, что начинает замерзать. Он натягивает пониже шапку и нервно ковыряет землю носком ботинка.

Конечно, он мог просто выйти из очереди и встретиться с отцом, как и обещал. Мог вернуться домой и убрать квартиру. Мог заправить бензином мопед и подкачать шины. Мог разобрать бумаги, что не мешало бы сделать еще несколько месяцев назад. Но поскольку, похоже, никто не собирается покидать очередь, он тоже остается.

А вдруг ему тут станет легче? – думает он. Возможно, сегодня он сделает шаг вперед. И он не сдастся, как всегда, в чем вечно упрекала его Сандрин.

И само собой, это никак не связано с тем фактом, что Фрида Кало – любимая художница Сандрин. Он поднимает воротник, представляя, как случайно сталкивается с ней в баре. «О да, – небрежно скажет он. – Я только что был на выставке Диего Риверы и Фриды Кало». А она удивится, а может, даже обрадуется. Возможно, он купит каталог и подарит ей.

Но несмотря на все свои фантазии, он понимает, что это дохлый номер. Сандрин вряд ли появится возле бара, где он работает. После того как они расстались, она обходит бар стороной. Тогда что он здесь делает?

Фабьен поднимает глаза и видит девушку, бредущую в конец длиннющей очереди, синяя шапочка низко надвинута на челку. На лице девушки написана та же растерянность, что и у всех, кто обнаруживает, какой длины очередь.

Девушка в синей шапочке встает за женщиной неподалеку от него. У девушки в руках две полоски бумаги.

– Простите? Вы говорите по-английски? Это очередь на выставку Кало?

Она уже не первая, кто спрашивает. Женщина пожимает плечами и бросает что-то по-испански. Когда до Фабьена доходит, что именно девушка держит в руках, он поворачивается к ней:

– Вам не надо стоять в очереди. – Он показывает на начало очереди. – С билетами – вон туда.

– Ох, – улыбается она. – Какое счастье!

И тут он ее узнает:

– Простите, это не вы, случайно, были вчера вечером в кафе «Бастид»?

Вид у нее слегка ошарашенный. Она машинально прикрывает рот рукой.

– Ой! Официант. Я облила вас вином. Извините.

– De rien, – отвечает он. – Пустяки.

– Но вы все равно извините меня. И… большое спасибо. – Она уже собирается отойти, но поворачивается и смотрит на Фабьена, а потом – на толпу народа вокруг. Явно что-то прикидывая в уме. А затем спрашивает его: – Скажите, вы кого-нибудь ждете?

– Нет.

– Хотите… хотите мой второй билет? У меня два.

– А вам самой разве не нужно?

– Мне их… подарили. Так что второй мне без надобности.

Фабьен таращится на девушку в ожидании дальнейших объяснений, но она больше ничего не говорит. Он протягивает руку и берет билет:

– Спасибо!

– Не стоит благодарности.

Они вместе направляются к маленькой очереди у входа, где проверяют билеты. Он рад неожиданному подарку и не в силах сдержать довольную ухмылку. Она смущенно косится на него и тоже улыбается. Он вдруг замечает, что у нее порозовели уши.

– Итак, – начинает он. – Вы здесь на каникулах?

– Только на уик-энд. Просто… ну вы понимаете… хотелось куда-нибудь съездить.

Он слегка склоняет голову набок:

– Это хорошо. Просто взять и уехать. Очень… – он подыскивает нужное слово, – импульсивно.

Она качает головой:

– А вы каждый день работаете в ресторане?

– В основном. Я хочу стать писателем. – Опускает глаза и поддевает носком камешек. – Но боюсь, что так и останусь официантом.

– О нет! – произносит она неожиданно звонким голосом. – Не сомневаюсь, у вас получится. Ведь на ваших глазах столько всего происходит. Жизнь самых разных людей, я хочу сказать. У вас наверняка полно идей.

Он смущенно пожимает плечами:

– Это просто мечта. Не уверен, что она сбудется.

И вот они уже у входа на выставку. Охранник ведет девушку к стойке, чтобы проверить ее сумку. Она явно смущается, и Фабьен не знает, ждать свою новую знакомую или нет.

Однако она поднимает руку, словно желая попрощаться.

– Еще раз спасибо, – говорит она. – Надеюсь, вам понравится выставка.

Он засовывает руки в карманы и кивает:

– До свидания.

Он даже не знает ее имени. А потом она бежит вниз по ступенькам и исчезает в толпе.

Фабьена еще несколько месяцев назад засосала рутина жизни, и он потерял способность думать о чем-то другом, кроме Сандрин. И любой бар, куда он заходил, непременно навевал ему воспоминания о местах, где они когда-то бывали. А каждая песня, которую он слышал, напоминала ему о форме ее верхней губы, о запахе ее волос. Он словно жил с призраком.