– И он наносит удар – когда он стрелял в Реджи, то хотел убить тебя.

– Да.

– Ты думаешь, он понял? Что попал в Реджи, а не в тебя?

– Возможно. Но даже если это и так, ему ничего не оставалось, как сбежать. Он не мог рисковать, преследуя меня.

– Почему? – удивилась Аманда. – Ведь он хорошо знает местность.

– Но и его тут все знают, – пояснил Мартин, однако, заметив, что Аманда не понимает, добавил: – Если его увидят и узнают… то он ничего не добьется, убив меня. А вот убить меня и скрыться – ради такого стоит рискнуть. Очевидно, он все еще считает, что, с одной стороны, у меня мало шансов очистить свое имя, а с другой – через столько лет трудно найти улики, которые свяжут его с гибелью Бакстона. – Мартин взял Аманду за руку и повел дальше.

Аманда долго молчала, вкладывая в свою мозаику новые кусочки.

– Кстати, – неожиданно проговорила она, – лучший и самый надежный способ очистить твое имя, тем более после такого длинного перерыва, – это найти настоящего убийцу.

Поколебавшись, Мартин кивнул:

– Самый надежный, но не единственный.

– Ты брал на себя обязательство покончить со скандалом? – грозно осведомилась Аманда.

– На словах – нет, просто это и так подразумевалось.

– Тогда за дело! – Она была полна решимости, было ясно, что она не допустит, чтобы кто-то встал между ними, тем более убийца. – Предлагаю начать с поисков родственника по материнской линии, который подходит по описанию, который бывал здесь и знал Сару.

Мартин остановился у окна.

– Но может быть и другой вариант.

Аманда секунду смотрела на него, затем многозначительно вскинула бровь:

– Надеюсь, ты не допускаешь мысли, что я соглашусь оставить все как есть и житье тобой той жизнью, которой ты жил все эти годы?

– Кто бы он ни был, – напомнил ей Мартин, – у него есть семья, которая зависит от него. Из-за него пострадают невинные люди. – Аманда хотела возразить, но он взглядом заставил ее промолчать. – Сара мертва, ее уже не вернуть. Что до Бакстона, то в его случае вопрос восстановления справедливости волнует меня меньше всего, однако…

– Подожди! – всплеснула руками Аманда. – Значит, ты боишься своим расследованием причинить вред семье убийцы?

Мартин лишь поднял бровь – Аманда правильно интерпретировала его настроение. Неожиданно она увидела ту самую проблему, которую давно разглядела умудренная опытом леди Озбалдестон. Это была пропасть, в которую под гнетом ложных обязательств мог рухнуть человек. И она поняла, что эту пропасть нужно срочно преодолеть.

– Твоя семья обесчестила тебя без всяких оснований. Я знаю, что ты никогда не сможешь – да и не смог бы – поступить так, как они, по отношению к другому человеку. Ты будешь делать все возможное, чтобы защитить семью, всех ее членов. Я права? – Мартин промолчал. – Однако, – продолжала Аманда, – существует один неизменный факт: твоя главная цель – будущее твоего дома. Тебя так воспитали. А будущее твоего дома связано с тобой… и со мной, и с нашим ребенком. – Мартин прищурился, но Аманда, покраснев, махнула рукой. – Нет, это здесь ни при чем.

По его взгляду она поняла, что для него их будущий ребенок очень даже при чем, и решила изменить тактику:

– Ты подумай: убийца уже стрелял в Реджи. А что, если он решит действовать наверняка и предпримет еще одну попытку, но опять промахнется и вместо тебя убьет меня, или нашего ребенка, или обоих?

Выражение лица Мартина ясно сказало Аманде, что она перегнула палку, что он прекрасно понимает, какие струны она пытается задеть. Однако Аманда решила идти до конца, зная, что эта струна очень прочная, поэтому она стойко выдержала его взгляд.

И Мартин в смущении отвел глаза.

Аманда схватила его за руки, переплела свои пальцы с его и с жаром заговорила:

– Будущее твоего дома – это ты, я и наши дети. Жертвовать своим будущим ради семьи – это одно дело. А жертвовать нами – совсем другое. И никто этого от тебя не требует. Этого просто нельзя требовать. Да, кому-то будет больно, но рядом окажемся мы – ты, я и другие родственники. Мы поможем им преодолеть все трудности. – Она заставила его повернуть к ней лицо и, заглянув ему в глаза, тихо добавила: – Кстати, помимо всего прочего, он просто не стоит твоей заботы.

Они молча стояли, глядя друг на друга. Их освещало солнце, даря тепло и суля надежду на пробуждение весны, на счастье. Казалось, что это настроение передалось и дому. Он будто потягивался, просыпаясь после долгой спячки. Снизу доносился голос Элли, слышался звон посуды.

Мартин глубоко вздохнул, сжал пальцы Аманды и посмотрел в окно.

Аманда ждала, горячо молясь. Ну что еще она могла сказать?

– Он из тех родственников, которые собирались здесь на Рождество и Новый год, а потом приехали на Пасху, – наконец проговорил Мартин.

Аманда радостно заулыбалась:

– А ты помнишь?..

Мартин покачал головой:

– Кандидатов гораздо больше, чем ты предполагаешь. Эта ветвь семьи очень многочисленна, и они часто навещали нас. Каждое Рождество и Новый год, каждую Пасху и еще раза два за лето. Здесь устраивались огромные семейные торжества. Ночевать оставалось не менее семидесяти человек.

– Тогда кто может знать? Элли?

– Нет. – Помолчав, он сказал: – Надо посмотреть в бумагах отца.

– Я загляну к Реджи, а потом поговорю с Элли, – с улыбкой сообщила Аманда, зная, что Мартин еще не заходил в кабинет, и понимая, что он захочет разбирать бумаги в одиночестве.

Она чмокнула его в щеку и собралась уйти, но он остановил ее и нежно поцеловал в губы.

Это был простой и оттого очень сладкий поцелуй.

– Приходи ко мне, когда закончишь с Элли.

Мартин открыл дверь отцовского кабинета – квадратной комнаты с окнами, выходящими на западную сторону. Элли еще не успела побывать здесь: в комнате царил полумрак. Мартин раздвинул шторы и еще некоторое время стоял у окна, глядя на сверкающую в лучах солнца реку.

Вокруг была полная тишина… настороженная. Интересно, почему вдруг он почувствовал, что отец здесь, что в кабинете даже сейчас, после смерти, ощущается его присутствие? Наверное, это игра воображения. Тяжело вздохнув, он приготовился к предстоящему ему испытанию.

Мартин подошел к письменному столу красного дерева. Кожа на просторном кресле была сильно вытерта. На столе стояло пресс-папье с промокательной бумагой, на которой остались следы чернил, из давно высохшей чернильницы торчало перо. Больше ничего на столе не лежало, все было убрано. Не им, а поверенным.

Ведь он даже не знает, где и как умер отец. Он вспомнил дату и понял, что это произошло ровно за год до того, как он встретился с Амандой. Мысль о ней, ее слова, зазвучавшие у него в ушах, побудили его к действию. Он отодвинул прошлое вдаль и вернулся в настоящее.

Мартин сел за стол, оглядел книжные полки, на которых стояли бухгалтерские книги, и обратил внимание на несколько новых гроссбухов. Их появление не было для него неожиданностью. «Действительно, – с грустной усмешкой подумал он, – это вполне естественно».

Не обращая внимания на пыль, он выдвинул первый ящик слева. Перья, карандаши, прочая мелочь – и морская ракушка с тонкой резьбой, которую он подарил отцу много лет назад. Это насторожило его. Странно, что отец, при его пристрастии к порядку, хранил эту безделушку здесь, где она все время была на глазах… Нахмурившись, Мартин задвинул ящик и выдвинул следующий.

Письма, уже пожелтевшие от времени, целая стопка. В нем вспыхнуло любопытство. Он вытащил стопку и разложил их на столе…

Все были адресованы ему. И написаны рукой отца.

Мартин в полном изумлении смотрел на письма.

Когда же они были написаны? Есть только один способ узнать. Достав из верхнего ящика нож, он вскрыл первое письмо, взглянул на дату, затем вскрыл остальные и разложил их в хронологическом порядке. Письма охватывали период в девять лет: первое было написано через четыре дня после его отъезда.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Мартин взял первое письмо…

«Мартин, сынок, я ошибся. Я совершил чудовищную ошибку. В своей самонадеянности и…»

Мартин вынужден был остановиться. Ему сдавило грудь, задрожали руки. Он отложил листок, встал, прошел к окну и открыл его. В комнату хлынул прохладный воздух. Постояв у окна, он вернулся к столу, сел, взял письмо и прочитал его от начала до конца, а потом закрыл глаза и замер, представляя…

Каким мучением был для матери их разрыв!

Какой пыткой были для отца угрызения совести, которыми полно письмо! Для его добродетельного, стремящегося всегда поступать правильно отца!

Прошло немало времени, прежде чем Мартин открыл глаза и прочитал остальные письма. В последнее был вложен листок, написанный матерью незадолго до ее смерти. Она молила его простить их обоих и вернуться, чтобы дать отцу возможность исправить ошибку. Именно ее письмо расстроило его сильнее, чем остальные.

Мартин все еще сидел за столом с разложенными на нем письмами, когда дверь открылась и в кабинет заглянула Аманда. Сразу же ощутив тяжелую – но не грозную – атмосферу в комнате, она мгновение колебалась, потом тихо прикрыла за собой дверь и подошла к столу.

Мартин услышал шаги и поднял голову. Притянув Аманду к себе, он прижался к ее бедру.

– Они знали.

– Что ты не убивал?

Мартин кивнул:

– Они поняли это через несколько дней и сразу же послали за мной, но…

– Что «но»? Если они знали, то почему все эти годы ты был изгоем?

Мартин судорожно втянул в себя воздух.

– Они хотели, чтобы я поехал на континент, куда отправляются все отпрыски богатых аристократических семей, когда их пребывание в Англии нежелательно. Но я решил, что не должен выполнять указания отца, раз он прогнал меня. И вместо того чтобы ехать в Дувр, а потом в Остенд, я отправился в Саутгемптон и первым же пароходом отплыл в Бомбей. Мне было безразлично, куда ехать – лишь бы подальше от Англии. От дома.

– Они не смогли разыскать тебя?

Мартин хлопнул рукой по письмам.

– Они отправляли курьеров, но не нашли меня, так как искали не на том континенте. Если бы они обратили свой взор на Индию, то обязательно нашли бы меня: я не сохранял инкогнито.

Аманда погладила его по волосам.

– Но ведь в Лондоне были люди, которые вели дела с Индией…

Мартин ожесточенно затряс головой:

– В этом-то весь ужас! – Его голос стал хриплым. – Они ждали здесь. Это было своего рода епитимьей – отказаться от прежнего образа жизни, от балов, от поездок к друзьям, от охоты. Они жили здесь безвылазно. С того дня, как я уехал, до самой смерти. Они ждали, что я вернусь и прощу их.

«А я так и не вернулся и не простил».

Мартину не понадобилось произносить это вслух, Аманда поняла его без слов. В ней поднялась целая буря чувств: и сочувствие, и сожаление, и гнев, и грусть. Что же надо было пережить! И все из-за одного труса!

Мартин подумал о том же. Отстранившись от Аманды, он усадил ее на подлокотник и, собрав письма, спрятал их в ящик.

Что сделано, то сделано, прошлого не вернешь.

Он уже не мог вернуться назад и помириться с родителями, зато у него оставалась возможность отомстить за них, за Сару и даже за Бакстона. Нужно сделать так, чтобы тот, кто причинил им столько зла, получил по заслугам, а потом жить нормальной жизнью, оправдывая надежды родителей.

– Я пришел сюда, чтобы разыскать отцовскую книгу записей. Он любил все систематизировать и вел точные, подробные записи. Составлял списки всех приглашенных на семейные торжества и в них отмечал, кто и когда приехал. Обычно он держал ее в столе…

Книга нашлась в нижнем ящике. Мартин достал ее, сдул пыль и, положив на стол, стал перелистывать страницы.

– Одного я не понимаю: если твои родители знали, то почему они не восстановили твою репутацию?

Мартин с грустной улыбкой посмотрел на Аманду.

– Все это есть в письмах. Отец хотел сделать официальное заявление перед всем высшим светом. Для него это было бы искуплением – публично признать свою ошибку. Но он хотел, чтобы в тот момент я был рядом. Он умер внезапно. Очевидно, угрызения совести были настолько сильными и болезненными, что он не вынес их.

– Как ты узнал, что он умер и что можно вернуться?

– Через несколько лет я поручил лондонскому поверенному управлять здесь моим имуществом. Именно от него я узнал сначала о смерти матери, а потом… и отца.

Мартин устремил взгляд на книгу, и Аманда заметила, как изменилось его лицо.

– Что?

– Я говорил, что отец очень любил семейные сборища. После той Пасхи они больше ничего не устраивали.

Никого не приглашали. Жили здесь в одиночестве, точно так же, как и он сам, полностью отрезанные от родственников и друзей. Мартин вздохнул. Те трудности, что выпали на его долю за эти годы, меркли перед тем, что испытали его родителям. Его сожаление и горечь не шли ни в какое сравнение с чувством вины, постоянно преследовавшим родителей.