Джулия Лонг - Однажды в полночь

В другой ситуации его бы это заинтриговало. Но сейчас ему очень хотелось стянуть с себя промокшую сорочку и запустить ею в Томми.

Вместо этого он просто рухнул на колени.

Томми с надеждой смотрела на Джонатана. А потом, судя по всему, встревоженная выражением его лица опустила глаза, чтобы увидеть его руки. В кулаке он зажимал кусочек металла с лентой.

Губы у нее посинели, а руки были осыпаны мурашками. Ей нужно срочно снять с себя все мокрое, но Редмонд не мог предложить ей этого. Вдобавок здесь не во что переодеться. Можно легко представить, что он услышит в ответ на такое предложение.

– Разотрите руки и плечи, Томми, вот так. – Коротко предложил он и показал, как нужно делать.

К черту приличия! Им дозволительно обсохнуть вдвоем, поэтому он расстегнул сорочку, негнущимися от усталости руками стащил ее с плеч и, повернувшись спиной к Томми, развесил на кустах, ничуть не сомневаясь при этом, что Томми таращится на него, но сама и не думает раздеваться. Ну и пусть смотрит. Джонатан знал, что отлично сложен.

Медаль оказалась за войну на Пиренеях[7]. В этом не было никаких сомнений. Золотая. Четыре коротких луча образовывали крест. Такие медали были редкостью. Ими награждали только тех, кто командовал не меньше чем батальоном.

Джонатан перевернул ее и прочел на обратной стороной:

«Томасу Кантору Мортиону

6-му герцогу Грейфолку».

Ничего не понятно!

Томми что, стащила ее у герцога?

Тишина, повисшая, пока она ждала его реакции, а Джонатан пытался понять, что происходит, была оглушающей. Как после удара по голове.

– Никогда не видел, чтобы женщина так быстро раздевалась, – рассеянно произнес он.

Томми избегала его взгляда.

– Если вы таким образом пытаетесь заставить меня спросить, сколько их раздевалось перед вами, то ведь вам известно, что я думаю насчет предсказуемости.

Все правильно, она так и должна была ответить ему. Но только сказано это было покорным тоном. И очень настороженно. Еще бы!

Джонатан вскипел от злости. Если бы сейчас она налепила на него свои чулки, они высохли бы за секунду.

– Пятьдесят шесть с половиной, – коротко сообщил он. Все так же немного рассеянно. Судя по всему, беззаботность у них двоих – явление чисто рефлекторное.

– Должно быть, половина – это я.

В другое время можно было бы сказать: «Почему бы нам не довести счет до круглых пятидесяти семи?» – и посмеяться вместе над их полной несовместимостью.

Но Редмонда трясло от гнева. И с каждым вдохом ярость только набирала силу. Он все никак не мог найти объяснение, каким образом военная медаль с именем герцога оказалась у нее, и почему это превращало Томми де Баллестерос в форменную крепость.

Она откашлялась, прочищая горло.

– Благодарю вас за то, что вернули мне мою собственность, – сказала девушка застенчиво и одновременно чопорно. Правда, застенчивость совсем не была свойственна ей. – Могу я ее забрать? Пожалуйста.

– Нет, – тут же возразил Джонатан.

Томми вскинула голову и посмотрела на него. Потом так же резко отвернулась и начала нервно разглаживать влажную сорочку на своих коленях.

Джонатан повернулся к ней и медленно заговорил:

– Если хотите получить ее, потрудитесь дать мне объяснения, Томми. И пожалуйста, будьте честны и искренни, иначе я кину ее назад в реку.

– Вы все еще злитесь, – уклончиво сказала она. – Это из-за… моего неожиданного прыжка с моста?

Джонатан свирепо и недоверчиво смерил ее взглядом.

– Я умею плавать. Меня этому научили много лет назад.

– Ну, тогда все в порядке, – примирительно проговорил Джонатан. – Тогда все просто отлично. Вы брали уроки плавания?

– Ну да, мне объясняли на словах…

– Какая прелесть! Полагаю, они просто забыли предупредить вас, что нельзя ни с того ни с сего бросаться в реку с моста высотой десять футов, да еще в одежде!

На последнем слове голос его сорвался на крик.

Птицы в тревоге вспорхнули над зарослями кустов.

«Одежде… Одежде… Одежде…»

Они загомонили, словно с удовольствием подхватив это слово, произнесенное со злобой и сарказмом.

Широко распахнув глаза, как олененок, Томми в тревоге смотрела на него. Джонатан не стал извиняться. Он сделал глубокий вдох, а потом медленно выдохнул. Прижал пальцы к вискам.

– Вы могли запутаться в своей рубашке, – устало объяснил он. – Или… разбиться насмерть о камни. Вы же не знали, глубоко ли здесь.

– У меня имелось кое-какое представление.

Джонатан повернулся к Томми и опять уставился на нее. На этот раз она отвернулась и снова принялась разглаживать свою рубашку.

– Видите ли, Джонатан… Вещь, которую вы держите в руках, очень важна для меня.

– Понятно, – неопределенно откликнулся он.

– А что сделали бы вы, если бы самая дорогая для вас вещь упала в реку?

Самая дорогая вещь для нее? Значит, все дело в неких чувствах. Деньги здесь ни при чем.

– Давайте порассуждаем. Если бы мне выпало быть женщиной – женщиной в здравом уме, если вы ничего не имеете против, – я повернулся бы к мужчине, который находился рядом, и попросил бы его помочь достать ее. А вот если бы я был чокнутой, своевольной, безответственной, неуправляемой, капризной дамочкой с куриными мозгами, я бы наверняка скинул с себя платье и сиганул с моста, ни о чем не предупредив своего спутника.

Лицо Томми покрылось пятнами от едва сдерживаемой злости.

– Как вы смеете, Джонатан! Это… Я… Я совсем не своевольная, и не капризная, и не безответственная. Могу поклясться. И никогда не была такой. Никогда!

Редмонду это показалось настолько бредовым, что он продолжил, не обращая внимания на ее слова:

– Почему вы просто не ткнули в эту штуку пальцем и не воскликнули: «О нет!» – когда она упала в воду. В ту же секунду я бы занялся ею, потому что вырос на этой реке. Либо поступил как-то умно и по-мужски, чтобы добраться до нее. Например, соорудил бы удочку из какой-нибудь палки и цепочки от часов.

Томми, не отрываясь, следила за его губами, как будто он говорил на каком-то незнакомом ей языке. Матерь Божья!

– Я… Я даже не подумала об этом. – Голос ее звучал устало. Она с удивлением разглядывала Джонатана. Потом выпрямилась, расправила плечи, словно поняв, что его раздраженное состояние тяжестью пригибает ее к земле. – Я просто… Это всего лишь… Всю жизнь, если мне нужно было что-нибудь сделать, Джонатан… я брала и делала это сама. Медаль уносило течением, времени на дискуссии не было, так что мне и в голову не пришло начать трепать языком. Понимаете, у меня нет в привычке… Вернее, рядом со мной никогда не было человека, который…

Она резко замолчала. Крепко сжала губы.

Теперь Джонатан смотрел на нее. Лицо ее порозовело, она слегка заикалась. Была напряжена, явно возмущена. Но уже не казалась несгибаемой и уверенной в себе, как будто он сумел выставить напоказ нечто такое, что ей хотелось скрыть.

О господи!

Мысленно, Джонатан закончил фразу вместо нее: «… никогда не было человека, который относился бы ко мне по-доброму».

А он еще орал на нее, словно такая мелочь была преступлением.

– Мне совершенно не хотелось огорчать вас, Джонатан, клянусь.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее раскрасневшегося лица. Редмонд чувствовал себя как… Как полное ничтожество!

– Я действительно не хотела огорчать вас, – повторила Томми. В голосе слышались умоляющие нотки. Она почувствовала, что Джонатан поддается, успокаивается, и решила воспользоваться этим. – Мне очень жаль, что так получилось. Вы мне верите? – Она вытянула руку, как будто решилась погладить его. Он бросил взгляд на ее руку, и Томми тут же отстранила руку.

Она не была его сестрой, как Вайолет, ради которой он без лишних слов пожертвовал бы собой. (Отлично зная Вайолет, он не мог быть уверенным до конца, что однажды дело до этого не дойдет.) Не один раз сестра, еще до замужества, грозила кинуться в колодец, понимая при этом, что кто-нибудь, – брат к примеру, – убережет ее от самой себя. Теперь эти заботы легли на плечи графа Ардмея. Теперь он стал единственным человеком на планете, кто в силах образумить ее.

Но откуда Джонатану было знать, чего ожидать от Томми? Он только начал узнавать ее и не был вполне уверен, что ему этого хочется. Однако все в нем восставало при мысли о том, что она бросится с моста вниз и никто не удержит ее от такого шага, схватив в переносном смысле, за локоть. Им овладела решимость.

Редмонд сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Начиная с этой минуты, всегда в течение трех секунд попытайтесь оценить, будет ли ваш следующий поступок представлять для вас опасность или нет. Если да, то мне хотелось бы, чтобы вы об этом поставили в известность меня. И если другого выхода не найдется, я все сделаю вместо вас. Можете мне довериться полностью. Мы договорились?

Джонатан ожидал бури эмоций.

Томми пристально смотрела на него. Выражение ее лица теперь было холодным и оценивающим.

– Хорошо, – наконец тихо согласилась она с таким видом, словно сделала ему одолжение. Странно, но Джонатан испытал такое облегчение, будто она действительно оказала ему услугу.

Однако сомнения остались. Последовало короткое молчание, и он быстро кивнул.

– А теперь скажите, откуда у вас эта военная медаль, Томми?

– Мать отдала ее мне незадолго до смерти. Она действительно была родом из Испании. Хоть и не была принцессой. Ей пришлось бежать оттуда во время войны.

– А у нее она откуда взялась?

– От моего… – Томми откашлялась и произнесла следующие слова, как какую-то банальность, на которую она не имела права: – От моего отца.

– Кто ваш отец? – Вопрос был задан быстро и отрывисто. Джонатану было не до политесов.

Томми медленно повернулась к нему и устало произнесла:

– Прочтите надпись на медали.

Томми выжидающе разглядывала его. А Джонатан разглядывал ее, искренне смущенный.

– Не будем ругаться, – наконец мягко сказал он.

Это заставило ее рассмеяться.

О господи! Джонатан чуть не зажмурился. У него возникло ощущение, что до этого момента он все время находился под водой. Ее смех был для него как первый порыв сквозняка, который вдруг прочистил ему мозги.

Теперь он понял: в ту секунду, когда голова Томми вдруг скрылась под речной водой, из мира ушли все цвета, все звуки, исчез сам свет.

Это был опыт переживания собственной смерти.

Редмонду не понравилось, что его справедливый гнев на нее на самом деле был вызван ощущением ужаса.

Джонатан должен был переварить эти два маленьких открытия, а Томми ждала, что он скажет.

– Мне не хотелось бы обидеть вас, однако… Герцог знает о том, что он ваш отец?

– Не надо быть излишне тактичным, Джонатан, хотя мне неизвестно, сумеете ли вы выдержать потрясение. Моя мать была его любовницей. Говорила, что он любил ее, но избавился от нее, как только женился на молодой особе, которая была страшно ревнива. Ей каким-то образом удалось узнать про мою мать. По словам матери, она рассказала герцогу о моем существовании и даже возила меня еще ребенком к нему. Он не хотел иметь с нами ничего общего. По крайней мере… Почему вы так странно смотрите на меня?

– У вас обоих имеется впадинка на подбородке. – Джонатан ткнул пальцем в свой собственный. – У вас и у герцога.

Он увидел, как Томми затаила дыхание. Казалось, эти слова пронзили ее насквозь. Рассеянно и немного удивленно она ощупала свой подбородок. И тут же резко убрала руку, словно вспомнив, что Джонатан наблюдает за ней.

– Это называется ямочка. А не впадинка, ради бога! Кое-кто из мужчин считает ее самой привлекательной моей чертой.

– Они, что… слепые? – Джонатан был полон сострадания.

Томми рассмеялась от души, в уголках глаз появились морщинки. Странно, но ему это понравилось – теперь ее глаза стали походить на звезды.

– А еще ваши глаза… – продолжил он с отсутствующим видом.

По правде говоря, лицо герцога было таким же суровым, резким и твердым, как у скульптур покойных нотаблей, установленных в Вестминстерском аббатстве. Как у отца Джонатана.

– У меня его глаза? – Голос Томми прозвучал как-то слишком обыденно. При этом пальцы, рассеянно разглаживавшие рубашку, замерли. В глазах зажегся жадный огонек.

«Ни у кого в мире нет таких глаз, как у тебя» – эта мысль молнией сверкнула у него в голове, уничтожая все на своем пути. На какой-то момент Джонатан потерял дар речи.

Должно быть, он тупо уставился на Томми, потому что она слегка нахмурилась.

– У него зеленые глаза, – уклончиво ответил он. – Что вам оставила мать?

– Мать умерла, когда мне исполнилось семь. Она рассказала обо всем и отдала мне медаль как раз перед смертью.

Всего семь лет! Это так мало!

– Семь лет! В этом возрасте я…