Джулия Лонг - Однажды в полночь

– Уверена, что не знаю…

– …что солгала, сказав, будто тебе это безразлично? Конечно, знаешь. Что пытаешься заставить меня поцеловать тебя? Мы оба это знаем. Ой, я краснею! Лучше сказать, побуждаешь меня поцеловать тебя.

Редмонд смеялся над ней. Потом шлепнул рукой по столу с одной стороны от нее и другой – с другой стороны.

Томми поняла, что попала в хорошо расставленную ловушку.

Так они стояли совершенно неподвижно, совсем близко, но не касаясь друг друга, достаточно долго. Теперь они дышали в унисон. Томми боялась пошевелиться, потому что тогда пришлось бы дотронуться до Джонатана, но в последние секунды она решила, что ей этого хочется даже больше, чем дышать. Сердце в груди стучало громко, как пара кастаньет. Его дыхание касалось ее подбородка. При желании она могла бы пересчитать все его реснички, одну за другой. «У него глаза голубые!»

Откуда-то издали, словно с расстояния в тысячу миль, долетали слабые звуки бала. А из глубин сознания доносился голос разума, который не уставал предостерегать ее.

– Я могу заставить тебя испытать… сильнейшее чувство, – наконец шепотом предложил Джонатан. Как нечто само собой разумеющееся. Словно они скучали вместе летним днем и не знали, чем себя занять.

– Сомневаюсь.

Он слабо улыбнулся, почти с жалостью. Потом выпустил Томми из заключения, взяв ее голову в свои руки. Большие, уверенные руки. Ее голова легко уместилась в них.

Приподняв одну бровь, Джонатан посмотрел на нее долгим взглядом, говорящим: «Смотри, как все просто!»

Затем приник к ее губам своими.

Никакой тонкости в обращении на этот раз. Только жадная, обоюдная конкуренция за наслаждение, за насыщение. Томми хотела знать – ей нужно было знать, – так ли это было хорошо, как осталось в памяти. Ее руки в перчатках зарылись ему в волосы. Она притянула Джонатана к себе, чтобы открыться навстречу ему, чтобы взять у него все, что можно. От его губ веяло жаром и ароматом коньяка. Их языки встретились, играя друг с другом. И точно так же с головокружительной скоростью вспыхнуло желание. Острое, как кинжал, желание!

С губ Томми сорвался странный звук – то ли смех, то ли стон, то ли вскрик отчаяния. «Нет, нет, нет! Пожалуйста, нет! Не может быть так чудесно!»

– Почувствовала что-нибудь? – Редмонд остановился, чтобы, не отрываясь от ее губ, пробормотать свой вопрос.

– Хочешь произвести на меня впечатление? – буркнула она в ответ.

И услышала, как он коротко рассмеялся, уткнувшись в ее горло. Его губы уже спустились туда, к тому чувствительному местечку у нее под подбородком. А в это время его руки, изумительно смелые, слишком уверенные и быстрые, чтобы Томми успела им воспротивиться, соскользнули вниз, к ее грудям. Нащупав соски, торчавшие, как кончики писчих перьев, Джонатан принялся ласкать их подушечками больших пальцев через шелк платья. Волна жара затопила ее, колени подогнулись. Джонатан почувствовал, как она обмякла. Его колено оказалось у Томми между ног, руками он подхватил ее под ягодицы, чтобы поддержать, и неожиданно они прижались друг к другу бедрами.

– Я могу заставить тебя чувствовать. Я могу заставить тебя кричать. Я могу заставить тебя достичь вершин блаженства.

Его голос звучал хрипло, жадно. Как вызов и как просьба одновременно. Такой восхитительный и непристойный, не вызывающий доверия такой опасный. У Томми потемнело в глазах.

– Нет, не сможешь, – произнесла она отрывисто и хрипло. В голосе слышался и вызов, и предупреждение.

Теперь они не смеялись.

– Ты уже по ту сторону. – И, словно подтверждая свои слова, Джонатан еще сильнее прижал ее к себе, чтобы Томми ощутила, насколько он возбужден. У нее перехватило дыхание.

Ее колебание длилось недолго.

– Поторопись, – выдохнула она.

Они превратились в сообщников. Джонатан издал короткий смешок и задрал ей юбки.

– Смотри мне в лицо, не отводи глаз.

Томми сделала, как было сказано. Их взгляды встретились. Его рука проскользнула между ее бедер. Она увидела, как в глазах Джонатана промелькнула боль, а может, и удивление. Это выражение почти обезоружило ее. Он, не торопясь, наслаждался ею. И ничего не мог с собой поделать.

Томми ожидала, что движения его руки будут более требовательными. Но ей стало понятно, что Джонатан, касаясь ее, наслаждается атласной кожей, скрытой между бедрами. Его пальцы проникли глубже, туда, где она была скользкой и горячей.

– Ты вся… такая влажная…

Охрипший голос, тяжелое дыхание, словно опалявшее ей кожу, волна новых чувств чуть не заставили ее склониться.

Томми не могла говорить. Из-за своего прерывистого дыхания, она почти не слышала, что он говорил. Откинув голову назад, Томми перехватила свое отражение в серебряном канделябре – лицо раскрасневшееся, с полузакрытыми глазами, искаженное гримасой. Его пальцы действовали с завидной сноровкой. Джонатан знал, чего хочет, и знал, как этого добиться. Через несколько секунд Томми уже терлась бедрами о его руку, которая быстро описывала круговые движения, а напряжение нарастало, нарастало и нарастало, пока наслаждение с грохотом не промчалось сквозь нее, как стена огня. Джонатан прикрыл ей рот другой рукой.

Потому что Томми закричала, уткнувшись в рукав его роскошного черного сюртука. Она действительно достигла пика наслаждения. Звезды в ослепительном сиянии взорвались в глубине ее глаз. А тело продолжало содрогаться, хотя все уже было кончено.

Но Джонатан не торопился вынимать из нее руку. Он чувствовал, как пульсирует ее тело, как дрожит. Ему казалось, что это и его награда тоже.

Так длилось минуту или две.

Томми подняла на него взгляд. Глаза были затуманены. Джонатан тоже смотрел томно и жарко.

Оба дышали так… словно… словно проплыли милю в реке.

– Это у нас такое новое хобби? – прошептал Редмонд.

Томми обиженно засмеялась, а потом наклонилась, закрыла лицо руками и со стоном закачалась из стороны в сторону. Джонатан в это время поправил на ней платье и, осторожно достав носовой платок, вытерся.

Томми отняла руки от лица и, чуть ли не обвиняя, посмотрела на него.

Теперь она знала. Это не было так хорошо, как в прошлый раз. Это было так хорошо, как никогда в жизни не бывает! Это было лучше всего, что она раньше осмеливалась себе представить, но теперь представляла, что и лучше этого тоже может быть. Например, если бы им оказаться раздетыми, и чтобы он лег сверху и повторил попытку. По правде говоря, мысль показалась Томми исключительно неправильной, неожиданной, довольно пугающей, хотя она была не из тех, кого можно было легко запугать.

Джонатан правильно понял выражение ее лица.

– Мне это нравится не больше, чем тебе.

Он имел в виду этот новый опыт. Они вдвоем открыли что-то вроде эротического ящика Пандоры.

– Ты первый начал, – совсем по-детски сказала Томми.

Джонатан возмутился.

– Разве я первым скинул с себя одежду и сиганул в воду с моста?

– Я распалила в тебе твои мужские страсти? И ты не смог сдержаться, да?

Он задохнулся.

– Ты действительно считаешь, что можешь распалить любого мужчину?

В ответ Томми только усмехнулась, впрочем, смягчившись.

– Джонатан, я чувствую, что один из нас должен это сказать. Мы же друзья, ведь так?

Редмонд вдруг затих, словно собираясь с мыслями.

– Так мы – друзья? – повторила Томми более настойчиво, забеспокоившись.

– Да. Конечно. Мы – друзья. – Голос у него прозвучал неожиданно кротко.

Томми облегченно вздохнула.

– Понимаешь, мне друг нужнее, чем… Чем все остальное.

Джонатан понял ее моментально.

– Ты подразумеваешь, что друзья не кричат в сюртуки своих товарищей в судорогах удовольствия.

– Получается, что нет. Не кричат!

Теперь они смеялись друг над другом, и Томми по лицу Джонатана прочла, что это ему доставляет удовольствие. Ах, как он ей нравился! Какой веселой жизнь с ним может быть, каким головокружительным может стать все приземленное, каким безопасным покажется мир! И Томми не могла понять, почему ею вдруг овладело необычное ощущение, словно ее сердце разбито и неистово расцветает одновременно. Она знала это совершенно точно – так кто-то совершенно точно знает, что вечером солнце уйдет за горизонт. В подобные моменты казалось, что иметь сердце – огромное неудобство.

Джонатан прочистил горло.

– Хорошо, согласен. Мы – друзья, и будем вести себя, как друзья. Я буду причесывать тебе волосы, а ты – вместе со мной ходить по игорным заведениям, на скачки и к проституткам…

– Джонатан!

Он остановился.

Тут Томми поняла, что Джонатан остроумен. И что остроумие помогает ему справляться с жизненными невзгодами, помогает не утонуть в них. Должно быть, нелегко быть Редмондом.

И неожиданно она ощутила потребность защитить его. Человека, который добровольно бросился ей на помощь, когда никто из ее друзей пальцем о палец не ударил. Если бы ему знать, какой он замечательный! Как его отец может думать о нем по-другому?

– Для меня большая честь принять твою дружбу, Томми.

Редмонд сказал это просто, с очаровательной торжественностью, что заставило Томми вспомнить о его многовековой родословной. Несколько поколений потрудились над тем, чтобы на свет появился Редмонд.

– Взаимно, Джонатан.

Обменяться рукопожатием по этому поводу было бы абсурдом, и, кроме того, Томми не могла позволить себе дотронуться до него в такой момент.

Говорить больше было не о чем, а бальный зал был полон молодых женщин, для которых вечер будет безнадежно испорчен, если Джонатан Редмонд не вернется, чтобы пригласить их на танец.

– Ну что ж… Мне было очень приятно, Томми, – сказал он лишь с намеком на иронию.

– Правда? Спасибо. – Она не стала добавлять: «За судороги удовольствия», потому что это и так подразумевалось и не соответствовало настроению момента.

Редмонд просто кивнул, удивленно приподняв брови, и повернулся, чтобы уйти.

Томми на секунду овладела паника, когда она увидела его уходящим. Его спина, белый воротник и черные волосы над ним, эти широкие плечи, которые с легкостью могли подмять ее под себя, если бы он захотел, – все показалось ей мучительно важным. Томми понимала, что ей страшно. Несмотря на то, какие чувства Джонатан в ней вызывал, на возбуждение, которое пронизывало все ее тело, Томми знала, что в настоящей безопасности она будет лишь в том случае, если будет держать его на расстоянии. Пока.

Томми открыла рот, чтобы сказать: «Насладись этим вечером». Но вместо этого произнесла:

– Коньяк и атлас! – Вот что у нее вырвалось.

Она зажала рот, удивляясь себе самой.

Джонатан замедлил шаг. Потом остановился и медленно повернулся к ней лицом.

– Что ты только что?… – Смысл слов доходил до него постепенно. И так же постепенно светлело его лицо. Джонатан поднял руку и дотронулся до своих губ.

Огнем вспыхнули его глаза.

О, помоги ей, Господи! Джонатан понял, что она имела в виду. Коньяк и атлас – ощущение от поцелуя с ним.

– Это… Это просто вырвалось. – Голос Томми упал до шепота. Она помертвела.

Джонатан молчал и не двигался. Судя по выражению лица, он с трудом сдерживал эмоции. Неподвижный, как статуя. Только глаза сияли и так пронзительно, что у Томми перехватило дыхание. Изучая взглядом ее лицо, он, казалось, пытался найти в нем что-то важное. Бог знает, что ему удалось увидеть, помимо лихорадочного румянца.

Судя по всему, ничего, потому что его рот дернулся в разочарованной усмешке. Как будто Джонатан решил посмеяться над самим собой.

Он кивнул ей, повернулся и ушел. Отправился танцевать с женщинами, которые не приходились ему друзьями.

Утро следующего дня было серым, что полностью соответствовало настроению Джонатана.

Он вышел к завтраку раньше, чем рассчитывал, и даже три чашки крепчайшего кофе не сумели оживить свинец, который вместо крови тек по его жилам. Не помогло и то, что отец уже сидел на своем месте. Вид у того был более встревоженным, чем может себе позволить человек в его возрасте.

Тут Джонатан понял, почему кофе не оказал нужного эффекта. Он испытывал нечто, напоминающее похмелье – страдание от неутоленного желания.

«Друзья!» Какое-то бесполое слово. Огромная жалость. И огромное облегчение в своем роде. Но Джонатан сказал искренне – большая честь быть ее другом. Ведь он не только восхищался ею. Еще ему казалось, что он не достоин ее.

Раньше он никогда так не думал о женщине: как будто ему нужно было добиваться права ее заслужить.

Отец откашлялся.

– Я услышал кое-какие разговоры о колоде карт «Бриллианты чистой воды». Что это значит, сын?

Джонатан замер с вилкой на полпути ко рту. Но быстро собрался, нанизал на вилку кусок яичницы, прожевал его и отложил прибор.

Если отец узнал об их предприятии, значит, они мастерски проделали свою работу.