Джонатан вздохнул, стянул шляпу и привалился спиной к стене.

– Черт! – пробормотал он. – Черт, черт, черт!

Впрочем, это совсем не означало, что Айзея заглянул в книгу для регистрации пари. Или услышал разговоры и принял их близко к сердцу. Но у отца имелись свои способы докапываться до того, что ему хотелось выведать.

Проклятье!

– Ну и на что это похоже? – словно случайно осведомился Аргоси.

Джонатан угрожающе взглянул на него.

– Что на что похоже? – нелюбезно ответил он, прекрасно понимая, о чем спрашивал друг.

Аргоси недоверчиво смотрел на него, приподняв бровь.

– Ужасно. – И Джонатан медленно улыбнулся.

– О да. Я не сомневался, что все это ужасно. Съешь кусок сыра?

Джонатан рассмеялся. Потом вздохнул.

– Нет, я лучше просмотрю бухгалтерские книги. Что у нас тут с новыми заказами?

– Как собираешься поступить, Редмонд?

– Понятия не имею. Я еще никогда не влюблялся.

– Влюблялся? – Аргоси в шоке поперхнулся этим словом. – Хочешь сказать, это то же самое, что я испытывал к Цинтии?

Джонатан потерял терпение.

– При всем моем уважении к тебе, Аргоси, то не было любовью. Поверь мне, ты сразу поймешь разницу, как только это с тобой случится.


В этот день в салоне не устраивали прием, о чем Томми совершенно забыла, так как не появлялась там уже в течение двух недель. Но из-за того, что Джонатан отправился на Бонд-стрит к Клаусу Либману, а графиня Мирабо прислала ей записку с просьбой навестить ее утром, Томми с готовностью воспользовалась приглашением.

В доме графини было тихо. И никаких гостей. Позже Томми подумала, что во всем этом ощущалось нечто зловещее. Тишина в доме немного напоминала ситуацию, когда птицы замолкают перед приближающимся штормом.

Томми улыбнулась и подставила графине щеку для поцелуя. Сегодня графиня была одета в высшей степени модно – в платье сливового шелка. Голову венчал тюрбан, украшенный перьями.

– Он попросил, чтобы я представила его тебе, дорогая, – прошептала ей на ухо графиня. – У него вид богатого и важного человека, поэтому я подумала, что в твоих интересах произвести на него впечатление.

Графиня Мирабо была страшно довольна собой. Высоко подняв брови, она выплыла из комнаты.

Томми замерла. Ее охватила дрожь.

Из кресла поднялся пожилой мужчина, очень красивый, один из тех, при взгляде на которых на миг замирает сердце.

В нем было нечто неуловимое… Высокий рост, манера держать себя, линия плеч, осанка – все вызывало трепет. Это было как мимолетное видение Джонатана через тридцать лет. Похож на него и не похож одновременно.

Мужчина поклонился.

– Мисс де Баллестерос, полагаю?

– Полагаю, мистер Айзея Редмонд?

Если он удивился, то не показал виду. «У него зеленые глаза».

– Я боялся, что мне не удастся перекинуться с вами парой слов. Не угодно ли присесть? Это не займет много времени.

Томми осторожно прошла по комнате, не сводя с него глаз, как будто перед ней оказался волк. Ей было кое-что известно об отце Джонатана: несгибаемый, властный человек; созидатель и разрушитель.

Томми опустилась на краешек стула напротив, сложила руки на коленях и внимательно посмотрела на него. «Дыши, Томми!»

– Насколько я понял, вас мой сын взял в любовницы.

Он словно метнул в нее гарпун.

Несколько секунд Томми не могла дышать. От него это, конечно, не укрылось. Теперь поздно было бросаться на защиту Джонатана или отрицать очевидное.

– Боюсь, вы ошибаетесь насчет природы нашего общения, мистер Редмонд. – Она гордилась твердостью своего голоса.

– О! Весьма сомнительно.

Айзея был человеком слишком искушенным и читал Томми, как книгу.

– Мне интересно, какие дела вы ведете? – вежливо спросила она, почти равнодушно. Она гордилась своим холодным тоном, хотя руки у нее уже стали липкими.

Он помолчал. То ли от неожиданности, то ли действительно собирался с мыслями.

– У вас есть семья, мисс де Баллестерос? Мать, отец, братья с сестрами? Те, кого вы любите и кто любит вас?

А теперь он повернул гарпун в ране. Должно быть, он каким-то образом узнал, что у Томми никого нет. Поговорил с герцогом?

Дыхание у нее участилось. Томми почувствовала, как краска заливает щеки.

Он был доволен тем, что ее молчание стало ответом на его вопрос.

– Потому что, если бы у вас все это имелось, вы наверняка поняли бы, как много значит семья для Джонатана и как много он значит для семьи. И если он женится на неподобающей леди, все, чем он дорожит, будет для него под запретом, – его дом, семья, прошлое, наследство. И не только это, но и обычные возможности продвижения по карьерной лестнице, и связи, которыми пользуются молодые люди его положения и имеющие такие же средства. Все будет под запретом, если он женится на девушке из другого слоя общества. Он будет несчастен. Вероятно, сначала он этого даже и не почувствует, но в итоге все так и будет. Уверяю вас! Такие люди, как Джонатан, не могут просто так бросить все, чем дорожат.

Ногти Томми все сильнее впивались ей в ладонь, как напоминание о том, что нужно держать себя в руках. Она с изумлением смотрела на Айзею.

– Вы, оказывается, совершенно не знаете собственного сына, – медленно выговорила Томми, специально подчеркнув, что удивлена. – Вы очень недооцениваете его. Однажды вам придется об этом пожалеть.

Ей даже стало интересно: неужели все люди с зелеными глазами – мерзавцы?

Что-то в ее поведении – может, холодная манера держать себя, может, абсолютная уверенность, – заставили его замолчать. Айзея с любопытством разглядывал Томми какое-то время. Джонатан был прав. Этот человек такой же, как ее отец. Он был из типа людей, полагающих, что подобные Томми даже не заслуживают внимания.

– О, я сомневаюсь и на этот счет, – наконец заявил он весьма спокойно. – Именно поэтому я пришел сюда, чтобы поговорить с вами. Если вы неравнодушны к моему сыну, откажитесь встречаться с ним. Пусть у него будет будущее, которое ему предназначено. Его будущее светло, и у него есть шанс стать счастливым. Если вы желаете ему счастья, вы, конечно, отпустите его. Потому что если сын и дальше будет продолжать общение с вами – назовем это так, – он отрежет себя от сестры, брата, матери, лишится наследства и прав родства. Это не обсуждается, мисс де Баллестерос. Гарантирую, с ним это случится. И поверьте, у меня имеется достаточно сил, чтобы все так и произошло.

Теперь Томми начала задыхаться. О, как она ненавидела таких типов! Тех, что заработали кучу денег для того, чтобы запугивать ими людей, чтобы заставить мир жить по правилам, придуманным ими!

Как в поговорке, она была тем самым гвоздем, который торчал из доски, а Айзея решил, что может ударом молотка загнать ее по шляпку, на старое место.

– Вы точно таким же образом запугали своего другого сына, мистер Редмонд? Ну-ка, скажите, придет он к вам сегодня на ужин? Может, вы увидитесь с ним завтра или послезавтра, а может, через два дня? Или он действительно окончательно исчез?

Томми наблюдала, как злость постепенно охватывает Айзею Редмонда. Зрелище приводило ее в восторг. Его ярость была продуктом холодным и горьким. Он не терял выдержки, сохранял лицо. Только его мускулы напряглись, челюсти сжались, глаза из зеленых превратились в угольно-серые.

И в этот момент ей понравилось ощутить в себе способность заставлять кого-нибудь вот так разозлиться. Потому что единственный способ разозлить Айзею – узнать его слабые места.

– Вы не увидите ни пенни из фамильных денег Джонатана, мисс де Баллестерос. И я совершенно ни о чем не беспокоюсь. Женщины, подобные вам, всегда твердо стоят на земле. Мне просто нужно воззвать к чувству, – что бы это ни было! – которое вы испытываете к моему сыну. С вами у него нет будущего, и вы должны оставить его, чтобы не причинить ему боли. А мне больше всего не хотелось бы видеть, как он страдает.

«Да, верю, побуждения у тебя исключительно альтруистические», – подумала Томми.

Она вздернула подбородок. «Перед этим человеком я не заплачу, даже от злости».

– Вы совершенно правы. Не беспокойтесь на мой счет, мистер Редмонд. И разве не большая удача для вас, что Джонатан уже скоро выберет себе невесту из карточной колоды? Там будут представлены только достойные молодые леди из лучших семей. Одна краше другой, как на подбор. И счастье его будет обеспечено, как вы и рассчитываете. Конечно, он никогда не испытает боли, раз уж вы будете удовлетворены. Так что можете спать спокойно. Я никогда не позировала для карт.

Улыбка Айзеи получилась какой-то неопределенной.

– Я рад, что мы поняли друг друга, мисс де Баллестерос.

Он снова поднялся и с любопытством посмотрел на нее. Словно хотел запомнить.

Потом отдал поклон и удалился, не сказав ни слова.


Вернувшись под вечер, Джонатан взлетел по лестнице, торопливо заскочил в комнату, отбросил шляпу в сторону и распустил галстук.

– Ты будешь сверху! – весело объявил он и набросился на Томми.

Она засмеялась против воли, а Джонатан обнял ее, а потом подхватил под ягодицы. Она обвила его талию ногами, ее руки обнимали его за шею. Джонатан так и донес Томми до кушетки, где лег на спину, усадив ее на себя.

– Поцелуй меня, – шепотом приказал он, когда Томми расстегивала пуговицы у него на брюках.

Она подчинилась. Джонатан завернул вверх юбки и через чулки погладил ее бедра изнутри. Его дыхание было горячим и пряным. Он действовал на нее, как опиум. В нем появилась какая-то дикая страстность, какая-то новая настойчивость.

Поддразнивая Джонатана, она поерзала на нем, чтобы он ощутил, какая она влажная и горячая. Он закрыл глаза, жилы на шее напряглись.

– Подразни меня, – прошептал он.

Так Томми и сделала. Она впустила его в себя, а потом медленно, очень медленно приподнялась и так же медленно опустилась, потом еще и еще. Наконец Джонатан издал долгий стон. На лбу выступили капельки пота. Томми сама уже сдерживалась с трудом. Сейчас она была тореадором, безрассудно игравшим с острым наслаждением, терзавшим ее изнутри. Она играла в тореадора с Джонатаном.

Наклонившись к нему, Томми сунула кончик языка ему в ухо, провела им по ушной раковине. Его стон превратился в короткий смешок с ноткой отчаяния.

– Достаточно мучений или нет? – тихо спросила она.

Джонатан схватил Томми за бедра и насадил на себя. Они задвигались одновременно, жестко и неистово, бесстыдно и жадно, действуя сообща ради немыслимого наслаждения, которое ждало их уже через несколько секунд.

Их неистовые крики слились в один.

– Бум! – шепотом сказал потом Джонатан. Его голова оказалась у нее под подбородком.

Томми чувствовала, как поднимается и опадает его грудь. Ритм их дыхания совпадал.

Она, как гребенкой, провела пальцами по его волосам. Таким мягким, как у ребенка. Шелковистая чернота!

И чуть не разревелась.

Потом выскользнула из его объятий, оправила на себе платье и села рядом, сложив руки на коленях и старательно избегая его взгляда.

Джонатан разглядывал ее глазами, полусонными после занятия любовью, и словно недоумевал, как она еще может двигаться после столь страстного соития.

Томми глубоко вздохнула, набираясь мужества. А потом повернулась к нему.

– Джонатан, мне нужно кое-что сказать тебе.

Она встретилась с ним глазами. Теперь он смотрел на нее с беспокойством, изучая.

Томми храбро встретила его испытующий взгляд.

Вдруг Джонатан прищурился.

– Мой отец! – сказал он, как выплюнул. – Мой отец говорил с тобой.

Томми была потрясена.

– Как ты уз…? Нет!

– Не ври мне, Томми. Я знаю, что это правда. Именно это он должен был сделать. И я узнаю по виду любого, кто пообщался с Айзеей Редмондом. Что он тебе сказал? Пытался предостеречь насчет меня?

В этот момент он уже застегивал брюки. Движения были быстрыми, резкими, полными ярости.

– Джонатан, – мягко начала Томми. – Не важно, что ты думаешь о нем. Он прав. Потом ты возненавидишь меня. Потому что тебя отрежут от всего, что ты любишь, если останешься со мной. И от общества, ты ведь понимаешь. Ты лишишься всех возможностей.

– Я люблю тебя.

О, слова! Прекрасные слова!

Томми закрыла глаза.

– А ты любишь меня, Томми. Я знаю. Скажи это.

– Что это даст, Джонатан?

– Скажи!

– Джонатан…

– Не делай этого, Томми! Не сейчас!

– А когда? За день до твоей женитьбы на леди Богатенькой Пенелопе? Нет, будет лучше, если мы покончим со всем сейчас.

– Потому что ты боишься.

Она недоверчиво посмотрела на него. И неожиданно разозлилась.

– Ты черт знает как прав – я боюсь! Боюсь того, что у меня в жизни не будет ничего постоянного, что я смогла бы назвать своим, того, что повторю жизнь своей матери, что стану свидетельницей, как ты женишься на другой, а потом буду думать, что она по ночам лежит рядом с тобой в постели. Да, я боюсь! Боюсь, что ты возненавидишь меня, потому что из-за связи со мной лишишься всего самого для тебя дорогого. Выход, который я вижу, принесет мне много страданий, но я выбираю его. И лучше сейчас, чем потом. Сейчас, когда моя гордость не пострадала, а впереди множество возможностей.